Может быть, именно эти слова и дали толчок всему тому, что произошло потом?

В одиннадцати головах возникла одна и та же мысль: «Напишу своей маме, пусть купит». Эта мысль была простой и счастливой: каждая из девушек, ничего не говоря подругам, хотела сделать сюрприз. И вот из города Р*** ушло одиннадцать одинаковых писем: «Мама, достань следующие книги, вот список…»

Мамы ходили по книжным магазинам. И случилось так, что в один и тот же день Полине Трофимовне повстречались на улице мамы Ани-большой, Ани-маленькой и Светланы-Таисии. И все с книгами.

— Дочка, видно, в институт собирается, — сообщила мама Ани-большой. — Вот накупила учебников для нее…

Примерно то же Полина Трофимовна уже слышала и от других.

— А хорошо наши девочки там устроились, правда? — продолжала Анина мама. — Моя в каждом письме все про город пишет, про стройку. И про вашу дочь.

О чем думала в эти минуты Полина Трофимовна? О том, что она несправедлива? Что ошиблась в своих предвидениях и зря упорствует? Надо бы сделать шаг назад.

Впрочем, об этом шаге она помышляла не раз. И, пожалуй, ждала удобного случая.

Нет, дочь, конечно, причинила ей обиду, не посчиталась с ней. Но это было уже не вчера, какое-то время минуло.

Или думала Полина Трофимовна так: «Ты смотри, все девчонки учиться пошли, а моя отстанет, будет не первой, а последней. И я тому виной…»?

Может быть. Это на Полину Трофимовну очень похоже…

А мама Ани-большой продолжала:

— Если бы не наша большая семья, сама бы поехали туда…

Полина Трофимовна с усмешкой спросила:

— Это что, вы мне совет даете? — Выдержала маленькую паузу и добавила: — Лишнее. Не нужно. Я уже решила. Распродам кое-что — и к дочери.

Когда это она решила? Раньше? Сейчас?

В городе Р*** я был уже летом. К тому времени прошел почти год, как двенадцать девчат явились с чемоданами в горком комсомола и выложили на стол свои путевки.

Теперь они были уже не новички. Новичком была Полина Трофимовна.

Бригада переехала в новый дом. Мать и дочь Ткаченко поселили в небольшой комнате. Первые дни ушли на то, чтобы обставить ее, обжить, создать уют. А потом Полина Трофимовна заскучала:

— Ну, а что я дальше буду делать? Тут ведь, дочка, не держат безработных. Если бы ты замуж вышла… Я бы сидела и ребенка качала, внука.

— Подожди, мама, насчет замужества, не торопись.

Ждать, как чувствовала Полина Трофимовна, оставалось недолго.

К каждому приходу Сергея Валя готовилась старательно: убирала комнату, потом долго сидела у зеркала.

— Волнуешься? — спрашивала Полина Трофимовна.

Валя отвечала равнодушно.

— Подумаешь, придет — и все…

«Подумаешь»?.. Разве поверит Полина Трофимовна этому деланно равнодушному тону? Эх, скрытность!

Но прежде чем качать «своего» ребенка, Полине Трофимовне суждено было взять на руки того, который родился у Ани-маленькой и Алексея.

Раз уж здесь названо имя Дементьева, то к месту будет сказать и о нем самом. Из бригады Ткаченко Алексея перевели на другую работу: он стал помощником машиниста. Дело это ему было знакомо раньше.

Отпуская Алексея из бригады, девушки сказали Ане-маленькой:

— Бери его, Анька, одна, на полные поруки! У тебя это получается.

А как кончилась история с книгами? Пожалуй, довольно неожиданно.

…В Р*** пришло одиннадцать посылок с учебниками. Одиннадцать сюрпризов!

Когда в комнату Вали приносили очередную пачку книг, поднимался смех.

— Теперь я могу открыть целую библиотеку, — сказала Валя. — А что касается меня, то эти учебники мне уже не нужны. Мои вместе с мамой приехали…

А другие пригодились всем остальным: одиннадцать казачек… подали заявления на заочное отделение института. Здесь, в городе Р***, открылся его филиал.

Кто написал заявление первым, не знаю. А может, опять счастливая мысль осенила одиннадцать голов одновременно? Но пример, во всяком случае, был Валин.

«Неохваченным» остался только Алексей. Советовали ему поступить на курсы механиков — отказался, решил подождать.

— Ладно, — сказала Аня-большая, — дадим ему год на раздумье.

А Светлана-Таисия отреагировала по-своему, частушкой:

О многом здесь не рассказано. Да и не расскажешь обо всем. А потом время идет, и каждый день приносит новости, большие и маленькие.

Большие: «Сдана вторая очередь рудника», «Пущена электростанция», «Закончен еще один квартал города». И маленькие: кто-то полюбил, у кого-то ребенок родился, кто-то инженером стал, у кого-то удача, а у кого-то и наоборот.

О таком иногда говорят: «Житейские мелочи». А какие они мелочи, раз от них зависят многие действия и поступки человека!

Если маленькие новости хорошие, то и большие будут добрыми…

Пробыв очень недолго в городе Р***, я стал его патриотом. Всякий раз, раскрывая газеты и встречая сообщения из него, я радуюсь его удивительным успехам.

И перед моими глазами встают двенадцать девчат — обыкновенных девчат, рядовых граждан молодого, нового города.

В город Кашкин пришло радостное известие.

Город Кашкин ликовал.

Тысячеустая молва вслед за диктором местного радио повторяла:

— У нас будет троллейбус!

Троллейбус — это прогресс. Кроме того, это вообще очень интеллигентный вид транспорта: не дребезжит, но громыхает, ходит бесшумно, пассажирам создан уют.

Город, в котором есть троллейбус, преображается, приобретает современный вид.

Линию троллейбуса обычно прокладывают по центральной магистрали, которая чаще всего называется Московской. А на окраинах по переулочкам-закоулочкам все еще тренькает трамвай. Там его царство.

Итак, в Кашкине радовались троллейбусу.

Бурной радости не разделял только один человек — директор трамвайтреста Силуянов. Силуянов не хотел терять монополию, конкурентов он не любил никогда. И вот конкурент родился — трест «Троллейбус». Правда, он был очень слабенький, и ему надо было помогать. А помогать Силуянов никогда не был расположен. Старый, тертый хозяйственник, он исповедовал суровую административную истину: хватай, что можешь, держи, что взял.

Но убеждения убеждениями, а приказ есть приказ. И приказ гласил: обязать тов. Силуянова откомандировать в распоряжение треста «Троллейбус» группу опытных вагоновожатых, электриков и т. д.

Силуянов пригласил к себе завкадрами Шаманского.

— Насчет «Троллейбуса» знаешь? — спросил он.

— Знаю, — ответил Шаманский.

— Как расцениваешь?

— Я, сами знаете, всегда «за».

— Вот это правильно. Мы всему должны давать принципиальную оценку. И, так сказать, поддержать новое.

— А как же насчет откомандировать?

— Конечно, откомандируем. И конечно, лучших. Ну вот Серикова, например.

Шаманский почесал в затылке и блудливо улыбнулся.

— Чего улыбаешься?

— Да так, — уклончиво ответил завкадрами. — Сериков за воротник заложить любит… В этом смысле он лучший.

— Значит, ты со мной согласен, — продолжил Силуянов. — Вот я и говорю: лучший. Потом запиши Беликова. Думаю, тоже не возражаешь?

— Нет, он в смысле опозданий…

— Да, да, лучший, — прервал Силуянов. — Дальше вот еще Желтиков. Мастер крепкой руки.

— Очень крепкой, — поддержал завкадрами. — Одному так звезданул — думали, перелом кости будет. Его бы в секцию бокса. Боксер был бы лучший.

— Конечно, лучший. Там, наверно, создадут такую секцию. Записал Желтикова? Теперь еще один: Рыжиков. Аварий у него нет.

— Да, за последние два дня не замечалось.

— Вот и я говорю: не замечалось. Значит, и Рыжикова пошлем. Красикову в список добавь.

Шаманский отложил карандаш в сторону, изображая недоумение.