Мы отступали, а гнев, страшный гнев исстрадавшихся сердец взывал к мщению. К мщению и расплате с теми, кто сидел в Софии, кто был виноват во всем.
— В Софию! В Софию! — слышались все громче призывные голоса, и это стремление охватило всех.
К Софии двинулись тысячи солдат. Одни из них шли сражаться за республику, другие же просто расходились по домам. Но все уносили с собой оружие, зная, что оно еще может пригодиться.
А мы, тесные социалисты полка? Что мы могли решить в этих новых обстоятельствах?
Гнев и жажда мести испепеляли наши души. Но мы были организованными бойцами за великую идею, нам надо было точно знать, куда мы идем, зачем, какой дорогой?
Глубоко убежденные в том, что настало время присоединиться к восстанию и повернуть оружие против Софии, как призывала партия, мы не знали, что нужно делать. Ни по телеграфу, ни через партийных курьеров не поступало никаких приказов. Партия, казалось, выжидала.
Но мы не могли больше ждать. И группа, состоявшая из двадцати тесняков, членов солдатского совета нашего полка, отправилась на север.
В Радомире мы нашли многих своих товарищей — тесных социалистов, которые ввели нас в курс событий.
Было 30 сентября 1918 года.
Мы связались с тесными социалистами из Радомирского солдатского революционного совета. Это были Антон Иванов, высокий, стройный унтер-офицер из Радомирского железнодорожного депо, и Станке Димитров, худой, среднего роста, с болезненным скуластым лицом, разжалованный военным трибуналом в рядовые за антивоенную деятельность. Антон Иванов, вернувшийся из Софии, куда ездил тайно, передал нам инструкции Центрального Комитета. Он был крайне лаконичен.
— Вот и все, товарищи, — сказал он в заключение. — Возможно, завтра история упрекнет нас, но сейчас партия приняла такое решение…
Инструкции Центрального Комитета партии в связи с Солдатским восстанием хорошо известны. История уже дала им оценку, да и сорок лет спустя сам Георгий Димитров на V съезде партии пересмотрел эти инструкции с критических позиций. Болгарская рабочая социал-демократическая партия, в те дни еще не освоившая опыт большевиков, не довела до конца восстание, к которому сама призывала фронтовиков, не сумела превратить — по примеру большевиков — империалистическую войну в гражданскую… Разумеется, партия была за восстание. Но она считала неприемлемым лозунг свержения монархии и провозглашения республики. Партия была нацелена на восстание, цель которого — установление в стране Советской власти. Максимализм, по словам Васила Коларова, стремление к ультрареволюционным лозунгам привели к тому, что тесняки оказались в хвосте событий…
Я думаю, что события сентября 1918 года могли бы сложиться по-иному, если бы Центральный Комитет нашей партии иначе оценил характер и революционные возможности восстания, если бы во главе солдатских масс Южного фронта встали, например, 25-й пехотный полк и другие воинские части, возглавляемые своими, «красными» командирами — подтянутыми, дисциплинированными, готовыми выполнять любые боевые и политические задачи…
С некоторыми из них — Гаврилом Геновым, Цвятко Радойновым, Фердинандом Козовским, Петром Григоровым и другими — впоследствии мне пришлось выполнять революционные задания в Югославии, Австрии, Франции. Мы часто обменивались мнениями о тех временах… Да, Солдатское восстание могло иметь другую судьбу…
Вспоминается, как мы, группа единомышленников из нашей роты, комментировали полуистлевший документ — приказ по армии, подписанный главнокомандующим генералом Жековым. Огонь пощадил только последние два абзаца.
«Пусть каждый с любовью и самоотверженностью вносит свою лепту в преодоление вооруженным болгарским народом временных невзгод и несправедливостей, и пусть каждый руководствуется одной мыслью, одним началом, одной верой — Болгария прежде всего и превыше всего!»
«Болгария прежде всего и превыше всего!» — красивая фраза… Но где находился главнокомандующий в тот момент, когда Болгария нуждалась в защите, когда простые солдаты понапрасну гнили в окопах, когда Фердинанд, как заядлый картежник, ставил на карту кровные интересы отечества?
Красивая, помпезная, фальшивая фразеология прикрыла коварное предательство Фердинанда и реакционной буржуазии — начало и конец нашей трагедии.
Как только полк собрался в Кюстендиле, на второй или на третий день после нашего прибытия, туда вошли германские части… «Победители»! Наши солдаты и все население смотрели на них с нескрываемой ненавистью. Битые на всех фронтах «швабы» демонстрировали свое военное искусство перед малым, ограбленным, отчаявшимся народом. Хороши «союзники»…
Итак, первая мировая война завершилась. Это была черная страница нашей истории. Но национальная катастрофа и солдатское восстание явились для народа уроком. Много истин открылось его глазам, много заблуждений сгорело в огне страданий. Народ хорошо разбирался, кто свой и кто чужой, кто враг и кто доброжелатель. А это было исключительно важно для его будущей судьбы, для будущих беспощадных классовых битв, для будущих побед.
4. ВООРУЖЕНИЕ ПЛЕВЕНСКОЙ ПАРТИЙНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ
Война закончилась, но мир не наступил.
В сознании каждого в отдельности и всего народа в целом наступили необратимые перемены. Одни чувствовали, но не понимали, другие — их оказалось большинство — сознавали: Болгария на новом пути, надо что-то предпринимать, правящие партии и старых политиканов надо арестовать за то, что они привели страну к катастрофе; народ имеет право на труд, право на хлеб, право на счастье; идеалы социальной справедливости не утопия. После Октябрьской революции во всем этом мог отчетливо разобраться любой грамотный человек.
Новые испытания оказались тяжелыми. К сотням тысяч невинных жертв на фронтах прибавились жертвы эпидемий и голода в тылу. Страна оказалась во власти оккупантов. Ее границы были искромсаны, территория урезана. Со старых болгарских земель стали стекаться болгары-беженцы: фракийцы, македонцы, добруджанцы… С узлами, в которых хранились остатки домашнего скарба, с малолетними детьми, они иногда с разрешения новых властей, а иногда тайно переходили границу, ища в Болгарии спасение и приют. То были сотни тысяч бедствующих людей, потерявших родной дом, лишенных надежды на будущее.
Часть этих беженцев добралась и до Плевена, хотя город расположен далеко от границы.
Начался послевоенный голод, а вместе с ним и страшная эпидемия «испанки». Истощенное продолжительной войной население постигло новое бедствие: грипп косил и только что вернувшихся фронтовиков, уцелевших в огне войны, малолетних детей, женщин и обессиленных голодом стариков. Грипп унес и мою старшую сестру Евлампию.
Есть было нечего. Вспоминаю пустые полки магазинов. На воскресные базары в Плевен никто не вез продуктов. Продукты удавалось приобрести только на «черном рынке».
Тяжело жилось и в деревне. Некому было сеять и жать — мужчины уже несколько лет были на войне. Амбары пустовали. Съедено было даже зерно, предназначенное для посева, а все, что не успели съесть, увезли реквизиционные комиссии. Пришла зима 1918—1919 гг., снег лег на незасеянные поля. Это означало, что на следующий год голод охватит всю страну…
Болгария вступила в новую эпоху. Но лечить ее от социальных противоречий и национальных несчастий нужно было не лекарствами — требовался хирургический нож. Именно так поступили большевики в России. Болгарские тесные социалисты — правда, еще несмело, — предлагали то же самое.
Я не знаю, как и когда началось вооружение коммунистов в других районах страны, но плевенская партийная организация приступила к этому еще во время войны.
Плевенские тесные социалисты-фронтовики, пользуясь очередным отпуском, привозили винтовки, пистолеты, гранаты, патроны… Я трижды приезжал в отпуск, и каждый раз мне удавалось захватить с собой опасный груз. Мы прятали оружие дома или там, где находили нужным. В то время мы еще не думали об общем потайном складе.
