— Леша, грибы будем в сметане жарить или на сливочном масле? — поинтересовалась Лида. — Мы с Марией любим в сметане.

— А мы на сливочном масле, — возразил Анатолий. — Нам жарьте на сливочном.

Минут через десять на шоссейной дороге показалась автомашина с прицепом.

— Промчимся с ветерком, — предложил жене и сестре Алексей. — Автобус придется ждать еще не меньше часа.

Шофер оказался парнем веселым, сговорчивым. Он поставил в кузове прицепа лавочки, предложил располагаться со всеми удобствами и осведомился, где притормозить.

— На сорок втором, — попросил Алексей. — Вечерком забегай в гости. Глядишь, женщины к жареным боровичкам еще кое-чего подадут.

Шофер поблагодарил Лобанова за приглашение, и машина рванулась вперед. Серая лента шоссе бежала и бежала навстречу. Теплый ветерок, настоянный замахами увядающего лета в лесу, Алексею казался таким вкусным и сладковатым, как вода в родничке, бегущем прямо из-под березовых листьев.

Километров в пяти от сорок второго машина, не сбавляя скорости, пошла на крутой подъем. Еще бы метров сто подняться вверх, и беда бы миновала. Но все случилось с поразительной быстротой. На форкопе лопнула серьга, прицеп оторвался от машины и, развивая бешеную скорость, покатился вниз. На середине подъема он начал забирать влево.

— Прыгай!.. — закричал женщинам Алексей. — Прыгай!..

Жена и сестра, растерявшись, вцепились руками за борт.

Еще тридцать — двадцать секунд — и прицеп полетит с крутого подъема в овраг. Алексей сестру выбросил за борт. Его жена приготовилась прыгнуть сама. Алексей, подхватив сынишку на руки, мигом очутился на асфальте и вскочил на ноги. Прицеп, ломая молодой березнячок, покатился в глубокий овраг.

— Ли-и-да-а-а! — закричала Мария. — Ли-и-да-а-а…

Алексей не помнит, как очутился на дне оврага, как подбежавший шофер и трое грибников помогли ему перевернуть опрокинутый вверх колесами прицеп… Но одно в его память врезалось на всю жизнь. Жена с переломанными ногами и окровавленным лицом тихо простонала:

— Сыночек жив?..

Водитель выжимал из мотора все силы. Алексей держал жену на руках и до самой больницы твердил одно:

— Потерпи, Лида. Еще немного потерпи.

В приемном покое врачи прикрыли Лиду белой простыней. Она заплаканными глазами взглянула на мужа и еле слышно прошептала:

— Сыно-о-чек жи-и-вой?..

Домой из больницы Алексей возвращался в сумерках. Шагал он но городу устало, сутулясь. Теплый ветерок кудлатил на его голове волосы, в которых запутались первые паутинки, и верблюжьим горбом пузырил на спине рубаху. В квартире просторные комнаты ему показались тесными, душными. Он присел на табуретку к кухонному столу, кусок хлеба посыпал солью, поставил кружку воды перед собой, но к еде не притронулся.

Мысли в его голове проплывали тяжелые, скорбные. И не было им ни конца, ни начала. Так и встретил он за столом новый день, а когда в квартире появился напарник и что-то начал говорить о ребятах, которые решили работать по два часа за него, Лобанова, Алексей тяжело поднялся с табуретки и глухим, упавшим голосом возразил:

— В цеху мне будет легче.

— Нет, нет! — запротестовал напарник. — На блюминг тебе сейчас нельзя. Сам понимаешь…

— А куда? Куда?..

— Пойдем в больницу. Надо узнать о здоровье Лиды и сына. Мы уже звонили главному врачу. У сына легкое сотрясение мозга. Лиде предстоит сложная операция.

Хирург с Алексеем поздоровался за руку и, посоветовав не падать духом, пояснил:

— Мы сделали все, что могли. Эх, ноги, ноги…

— Ампутировали? — ужаснулся Алексей. — Да как же так?!

— Пока нет. Но может случиться всякое.

— А сын?

— Дней через двадцать выпишем.

— Жену можно проведать?

— Через недельку, не раньше.

Вернулся Алексей из больницы — в квартире чистота, порядок. Подруги жены по работе, посоветовавшись меж собой, решили ежедневно наводить порядок у Лобановых и даже, как Лида, «самому» готовить завтрак, обед, ужин. Алексей запротестовал. Но не тут-то было. Женщины всегда остаются сами собой. Пришли делегацией и давай пропесочивать: «Знаем вашего брата!.. По очереди будем хозяйничать. За сынишкой тоже время найдем приглядывать. Только бы скорее поправлялся».

Одна беда обязательно принесет другую. Только Алексей порадовался за сына, парнишка вроде бы на поправку пошел, врачи его как кипятком ошпарили:

— Придется оперировать мальчика. Если мы это не сделаем сейчас, он останется на всю жизнь калекой.

Алексей молча вышел из больницы. Уехал за город и целый день бродил по лесу, а когда вернулся домой, его ждала еще одна тяжкая весть: у Лиды началась гангрена.

Горе согнуло Алексея. Он сразу как-то обмяк, почернел, и первый раз в жизни ему захотелось выпить. Но помешал друг. Зашел по пути на работу и, увидя бутылку на столе, тихо сказал:

— Не смей, Алеша!

— Душа горит! Понимаешь? Выпью стакан — легче станет…

— Выпьешь — до работы не допустим!

Короткая тропинка от дома до цеха Алексею показалась самой длинной дорогой в жизни. В бытовке он переодевался медленно, молча… В операторское кресло сел без радости, которую всегда испытывал перед началом работы, включил командоконтролеры и сам себя испугался: руки обмякли, обжимные валы почему-то подернулись туманом и медленно поползли куда-то назад.

Подменный оператор догадался, что творится с Алексеем. Подошел, дружески положил руку на плечо:

— Успокойся, Алексей. Мы вчера звонили хирургу Желтоногову. Обещал прилететь.

— Вряд ли Желтоногов поможет, — вздохнул Алексей. — Гангрена у Лиды. И сына сегодня оперировать будут.

— Так какого ты черта здесь торчишь? Переодевайся и беги в больницу.

Кабинет главного хирурга Алексею показался заводской нарядкой. У стола сидели мастера смен, начальник цеха, тут же было человек десять рабочих из обжимного. Едва он переступил порог, Аркадий Алексеевич Желтоногов умолк и снял с головы белый чепчик. Тишина в кабинете стояла недолго. Первым ее нарушил старый металлург Загорушко. На работе все его звали дядей Акимом.

— Доктор, — заговорил он глуховато, комкая в руках кепку. — Да неужто вы ее, эту самую гангрену, не победите? Ежели от нас чего надо… Так мы… Ткань надо? Я первым на стол лягу. Кровь надо? Дадим… Вы же, доктор, в войну моего друга от газовой гангрены спасли. Лугового Григория. Помните, я его из-под Можайска к вам в Москву в госпиталь привез. Помните?

— Если наша ткань не подойдет, — поддержал дядю Акима мастер Кирим Заде, — мы с женами поговорим. Спасите, доктор, Лиду.

— Друзья, — растроганно признался заслуженный врач РСФСР Желтоногов, — я буду до последней минуты бороться с гангреной. Но и вы меня поймите правильно: если Лида скончается… Вы, Алексей Ефимович, доверяете мне? Я иду на очень большой риск…

— Доверяю, доктор, спасите мою Лиду.

Шесть месяцев шла борьба за жизнь Лидии Лобановой. Хирург Аркадий Алексеевич Желтоногов, казалось, сделал невозможное: гангрена отступила, и Лида стала поправляться. Успешно Аркадий Алексеевич сделал операцию и мальчику. Его раньше матери выписали из больницы, и он вместе с отцом стал навещать ее каждый день. Когда Лобановы собирались всей семьей, хирург Желтоногов заходил к ним в палату и, как обычно, подшучивал над Алексеем:

— Первый вальс, Ефимович, с Лидой за мной. И к тебе, богатырь, в гости приду. Пригласишь, Толя?

— Я вам свой аквариум с рыбками подарю, — соглашался Лобанов-младший. — И на самокате дам покататься.

Во время одной из поездок в Череповец я побывал в семье Алексея. Он то и дело поглядывал на часы: собирался на смену. Анатолий вбежал в дом радостный, раскрасневшийся. Мать усадила его за стол и заставила как следует пообедать.

— Сейчас мы его разыграем, — подмигнул мне Алексей Ефимович. — Толя, дядя пришел к нам магнитофон твой покупать.

— Магнитофон?! Не надо продавать. Мама, не продавайте.

— Дядя живет на Курильских островах, — продолжал отец. — Там негде купить магнитофон. Как же нам быть, Толя? Пожалуй, надо уважить дядю.