— Так я вот о чем, — пробасил Осокин. — Я сегодня воочию убедился: рабочий класс вместе с нашими доблестными пожарниками и при самой активной помощи Акима Сидоровича…

Пропеть оду другу детства Осокину не удалось. Аким Сидорович Вереница встал из-за стола, извинился и настойчиво попросил:

— Андрей Карпович, не приписывайте мне никаких заслуг. Я только выполнял роль связного.

Скромность заместителя министра окончательно подкосила Осокина. Все его расчеты на поддержку рухнули. Но сдаваться он не торопился:

— Товарищи, Аким Сидорович показал нам, низовым работникам, пример советского руководителя. Товарищи, мы должны… Мы, так сказать, обязаны…

— Андрей Карпович, — остановил Полюшкин Осокина, — если вы не можете ясно объяснить причины, создавшие критическое положение на втором участке в цехе аммиака, кончайте.

— Я почти закругляюсь. Если, так сказать, разрешите помочь вам сделать правильные оргвыводы…

— Попросим других осветить этот вопрос, — настоял Гай. — Я думаю, что члены бюро возражать не будут.

Осокин снял очки, вложил их в кожаный футляр и развалистой походкой направился к своему креслу.

— Послушаем главного технолога, — объявил Полюшкин. — Демьян Михайлович, пожалуйста.

— Можно с места? — Пилипчук бегающими глазками обвел сидящих за столом и, присаживаясь на краешек стула, сказал: — В основном я согласен с Андреем Карповичем.

Выступление Пилипчука породило в зале гнетущую обстановку. Она настолько сковала людей, что они стеснялись посмотреть друг другу в лицо. Прошла одна минута, вторая… В тишине раздался хруст карандаша, вздох, жалобный скрип стула…

Иван Алексеевич Гай вышел к трибуне и спокойным голосом нарушил молчание:

— Мы слушали руководителя огромного предприятия. Вместо глубокого анализа причин, породивших на втором участке критическое положение, Осокин плел тут какую-то околесицу. Слушая его, я сгорел от стыда. И главный технолог нас «порадовал». Неужели вы, товарищи Осокин и Пилипчук, думаете, что нам не ясна ваша цель? Почему у вас не хватает мужества признать свою вину? Почему вы изворачиваетесь ужами?..

Вопросы первого секретаря горкома прошибали Осокина до холодного пота. Он, ерзая в мягком кресле, украдкой взглянул на главного технолога. Демьян Михайлович Пилипчук сидел на краешке стула, как воробей на жердочке.

«Подхалим патентованный! Давно следовало бы его призвать к порядку в коллективе. Теперь бы груз держать на одних плечах не пришлось…»

— Участие в спасении платиновых катализаторов, — продолжал Гай, — меня убедило в непростительном равнодушии Осокина и Пилипчука.

Халатность и равнодушие руководителей химкомбината Иван Алексеевич обнажил до корней. И не только обнажил, добрался до той почвы, которая питает живительными соками эти пороки.

Выводы Гая снимали с глаз Акима Сидоровича пелену. Он сам частенько задумывался над причинами, о которых с болью говорил Иван Алексеевич, и, не добравшись до корней, успокаивался ложной самокритикой: «Все это мне только кажется. Наш народ за последние годы достиг потрясающих успехов в покорении космоса… Неужели будничными неурядицами можно заслонить достижения во всех отраслях народного хозяйства? Стареть, пожалуй, начинаю…»

Вереница выводы Гая начал записывать в блокнот и делать пометки: «Глубоко! Удивительно точно! Угодил прямо в цель! Я согласен! Читает мои мысли!..»

— Высокая техническая культура рабочего класса, армия инженеров, техников, дают возможность отдельным руководителям почивать на лаврах. Такие руководители поле своей деятельности стали видеть с колокольни администраторов-бюрократов. За примерами далеко ходить не надо. Товарищи Осокин и Пилипчук свою роль так и понимают. О работе цехов они судят по рапортичкам. Если требуется решать какие-то производственные задачи, подчиненных обязывают выполнить то-то в такой-то срок. — Иван Алексеевич отпил из стакана глоток воды и ударил Осокина по самому уязвимому месту: — Руководителем современного предприятия должен быть ученый. Ученый с аналитическим умом, способный достижения науки ставить на широкие производственные рельсы.

Осокин, подавив вздох, крепче уперся руками в подлокотники кресла.

— Случай в цехе аммиака — пример халатности и равнодушия. Старший аппаратчик Гришин не единожды предлагал для контроля за чистотой отмывки водорода поставить на каждой колонне синтеза дополнительный фильтроприбор. Так, Василий Денисович?

— Три докладных подавал.

— Предложение Гришина дальше кабинета Осокина не пошло.

Иван Алексеевич попросил директора химкомбината объяснить причину недопустимого равнодушия. Андрей Карпович сослался на забывчивость:

— Не помню такого случая.

— Допустим, — не поверил Гай. — Но когда вам стало ясно о беде в цехе, какие вы приняли меры?

Осокин молчал.

— Может быть вы, Демьян Михайлович, ответите?

Пилипчук тоже промолчал.

— Всю ответственность вы хотели взвалить на плечи начальника смены. И надо сказать, действовали хитро, умело. Задольный в критической обстановке искал выход из беды. Осокин и Пилипчук не верили, что последствия можно предотвратить. Спасая себя, они сковывали любую инициативу Задольного, стараясь получить от него юридический документ, которым можно прикрыться, как щитом. Таким документом служит рапорт Задольного.

Андрей Карпович, чего с ним раньше не случалось, взорвался:

— Это поклеп!..

— Игорь Николаевич, — обратился Гай к Задольному, — познакомьте членов бюро с рапортом.

Задольный положил рапорт на стол. Листок с размашистыми строчками, перерезанный резолюцией Осокина, пошел по рукам.

— Понимаете, какой это ход?..

Иван Алексеевич свои выводы подкрепил еще десятками фактов, бьющими Осокина и Пилипчука прямо в глаз, и, заканчивая выступление, предложил:

— Мы желаем услышать от вас, как от руководителей, честное признание. Играть в прятки с партийной совестью не советуем.

— Я сказал все, — буркнул Осокин, вспоминая золотые деньки: «Оно конечно, когда была острая нужда в специалистах… Теперь другие времена. Инженеров — пруд пруди! На химкомбинате каждый четвертый — техник. Эх, сказал бы Аким Сидорович в защиту словечко! Я бы зубами схватился за эту ниточку и размотал бы весь клубок».

Андрею Карповичу после таких мыслей захотелось снова выйти на трибуну, напомнить членам бюро свое прошлое, подкрепить его кое-какими примерами сегодняшних дней… Но кто-то другой, осторожный и расчетливый в поступках, советовал не горячиться, выждать подходящий момент.

— Демьян Михайлович, скажите вы свое слово, — предложил Гай. — Я, может быть, исказил истину?

— Добавить ничего не могу, — признался Пилипчук.

— Андрей Карпович, выходит, я прав?

Осокин отвечать не торопился. Он взвешивал каждое слово Гая, пытался трезво оценить свое положение и пришел к такому решению: «Послушаю выступления Задольного, Гришина, Полюшкина, уточню взгляды на событие Акима Сидоровича и начну действовать».

Погрузившись в думы, Осокин не слышал, когда Полюшкин объявил перерыв. Он так бы и продолжал сидеть в кресле, не окажись рядом главного технолога.

— Карпович, — шепнул на ухо Пилипчук. — Вы, наверное, хотели обмолвиться словечком с Акимом Сидоровичем. Не теряйте время.

«Руководителем современного предприятия, — соглашался Аким Сидорович с выводами Гая, — должен быть ученый с аналитическим умом, способный достижения науки быстро ставить на широкие производственные рельсы».

Холодная коридорная тишина, гулко разносящая каждый шаг, и что-то другое, еще не совсем осознанное, помогли Веренице немного успокоиться.

«Такие мысли и мне не раз приходили в голову, — думал он. — Но я почему-то не решался высказывать их вслух. Гай обвинял Андрея Карповича во многом: трусости, халатности, равнодушии. Но мы его считаем хорошим работником. Его предложение о выпуске минеральных удобрений высокой концентрации — дело государственной важности».