Аким Сидорович вспоминал работу Осокина на разных постах и все больше приходил к убеждению: Андрей Карпович человек дисциплинированный, честный… Такие выводы он делал из фактов. Годы первых пятилеток инженер-комсомолец Андрюшка Осокин провел на самых горячих стройках. Грянула Великая Отечественная — Андрей Карпович быстро переводит химический завод на выпуск фронтовой продукции. Неутомимым организатором он проявил себя и в послевоенную пору восстановления промышленности. Акиму Сидоровичу не раз приходилось для пользы дела перебрасывать Осокина с одного предприятия на другое, доверять самые трудные участки. В такие моменты Андрей Карпович никогда не скисал, не пытался, пользуясь старой дружбой, намекнуть о местечке спокойном, обжитом.

«Неужели Гай лучше меня разглядел Карповича? — удивлялся Вереница. — В Яснодольске Осокин проработал только три года. Коллектив комбината за это время перекрыл проектную мощность по выпуску продукции. Работу Этого предприятия мы ставим в пример многим руководителям…»

Аким Сидорович хорошо знал один свой недостаток: видеть в человеке только прекрасное. Второй — не замечать в деятельности руководителя работу коллектива — всегда опускал. И не только опускал, твердо стоял на позициях вождизма: каков руководитель — таков и коллектив. Приглядываясь, как говорится, со всех сторон к Осокину, он не мог найти чего-то порочащего друга детства. Одно, правда, Акиму Сидоровичу не нравилось у Андрея Карповича. Но эту слабинку он ценил высоко, даже гордился неспособностью друга произносить зажигательных речей на больших совещаниях и коллегиях министерства.

Посасывая мундштук погасшей трубки, Аким Сидорович задумался над поведением Осокина во время борьбы за спасение платиновых катализаторов. «Обстановка действительно сложилась чертовски сложная. Подобного случая на химкомбинатах еще не бывало. Тут не мудрено и растеряться».

Аким Сидорович попытался поставить себя на место Осокина.

«Андрею можно простить растерянность, неспособность сразу найти выход из беды…»

Вереница раскурил погасшую трубку, остановился у широкого окна, разрисованного морозом, и снова задумался.

«Понизить Осокина в должности — дело нехитрое. Надо хорошенько, неторопливо разобраться в сложившейся обстановке, еще раз проанализировать действия Андрея и поговорить с ним как на духу. Неужели он не пойдет на откровенный разговор? Нет, Андрей хитрить со мной не будет!..»

Аким Сидорович не заметил, когда подошел Осокин. Он только услышал его голос.

— Хотелось поговорить наедине, — тихо произнес Андрей Карпович. — Надеюсь, не откажешься?

Вид Осокина, обмякший и какой-то подавленный, пробудил у Акима Сидоровича не то чувство жалости, не то превосходства, и он, оставаясь верным своему правилу: никогда не отворачиваться от человека, попавшего в беду, с нарочитой грубоватостью ответил:

— Разговор будет крутой. Мария Антоновна не разучилась чаек студенческий заваривать? Кстати, как ее здоровье? Ты позвонил, что все обошлось хорошо? Позвони немедленно и спроси разрешения приехать на чаек.

Краткая беседа с Акимом Сидоровичем подбодрила Осокина.

«Мы еще постоим за себя! — воспрянул он духом. — Главное — сохранить выдержку, проявить гибкость…»

Кресло Андрею Карповичу показалось таким же мягким, удобным, как и в первый день приезда на комбинат. Он по старой привычке скрестил руки на животе и начал приглядываться к членам бюро.

Люди. Какие они разные! Как они не похожи друг на друга! Попробуй догадайся, о чем перешептываются Гай и Полюшкин. Гай больше слушает и делает пометки в блокноте. Низкорослый, кряжистый Гришин, высокий, подтянутый Глыба и гибкий, как лоза, Задольный что-то вполголоса обсуждают у окна, задернутого белой шелковой шторой.

«Все они перемывают мои косточки! — злился Осокин. — У нас это умеют!»

Робкий кашель Пилипчука заставил Андрея Карповича оглянуться. Демьян Михайлович сидел на краешке стула. Его маленькая, лысеющая на макушке голова быстро повернулась к двери, в которую неторопливым шагом входил задумчивый Аким Сидорович,

«Только начальство привык замечать! — с отвращением подумал о Пилипчуке Осокин. — И как я раньше не раскусил Этого типа? Ему бы день и ночь в цехах торчать. А он только на ухо шептал: „Дорогой Карпыч!.. Милый Андрей Карпыч!..“»

Члены бюро заняли за столом свои места. Осокин, услышав спокойный голос Полюшкина, насторожился.

— Послушаем начальника смены, — предложил секретарь бюро. — Пожалуйста, Игорь Николаевич.

Трибуна. Десятки внимательных глаз, немало всякого повидавшие на веку, раскрытые блокноты на столах… Все это Задольному приходилось видеть не раз. Но тогда такая обстановка в его душе не вызывала тревогу. Он был слушателем. Слова докладчика, если они казались пустыми, мог пропускать мимо ушей…

Скрип стульев, подбадривающие знаки Глыбы, взгляд Василия Денисовича Гришина, требующий не робеть, помогли Задольному собраться с мыслями.

— Причина всех неурядиц на втором участке, — чуточку растягивая слова, произнес Игорь, — каждому теперь ясна. Повторять сказанное, пожалуй, не стоит. Я хочу остановиться на другом. Три года работы на комбинате меня окончательно убедили… Это точно, товарищи. Мы пускаем на ветер уйму государственных денег…

«Теоретик! — скривился Осокин. — Молоко на губах не обсохло — поучать начинает. А словечки!.. Какими словечками бросается: „Уйма государственных денег! Анализ работы!“ Послушаем, голубчик, о чем дальше петь будешь?»

— Недостатки в нашей работе, — громче продолжил Игорь, — я буду доказывать с помощью цифр. Они говорят: комбинат пора переводить на выпуск минеральных удобрений высокой концентрации.

Задольный, заметив, как Аким Сидорович вынул из кармана записную книжку, подумал:

«Может быть, мои проблемы — изобретение велосипеда?»

— Продолжайте, — попросил Аким Сидорович. — Слова подтверждайте расчетами.

Цифры Игорю всегда казались сухим языком математиков. Но на комбинате он за каждым килограммом аммиака научился видеть тревоги, радости, поиски инженеров-технологов, аппаратчиков… Мелом на черной доске Задольный написал годовую цифру производства цехом аммиака и, вернувшись к трибуне, начал спокойно объяснять:

— Эти тонны аммиака — главный компонент минеральных удобрений. Доставка нашей продукции в разные уголки страны государству обходится в десять миллионов рублей. Если к этой статье расходов прибавить затраченные средства по доставке минеральных удобрений с железнодорожных вокзалов в колхозы и совхозы…

— Так, так, — кивнул головой Аким Сидорович. — Продолжайте.

— Внесение минеральных удобрений только нашего комбината на поля сельхозавиацией ставит государство перед необходимостью ежегодно затрачивать еще пять миллионов рублей…

Задольный перелистал блокнот с цифрами и заговорил снова:

— Выпуск минеральных удобрений высокой концентрации сократит эти расходы в десять — пятнадцать раз. Строительство обогатительных фабрик на химкомбинатах — дело неотложное. Чем быстрее мы их построим, тем больше сбережем народных средств. Интенсификация производства — Это экономическая политика наших дней.

«В философию полез! — негодовал Осокин. — Тут без Гая не обошлось. Ясно, в чей огород булыжники бросает. И главное, на экономику, на самое модное жмет».

— Вопрос о переводе химкомбинатов на выпуск минеральных удобрений высокой концентрации без новой технологии нам не решить. Я несколько раз на эту тему беседовал с Андреем Карповичем, Демьяном Михайловичем…

«Метит прямо в сердце, — заерзал в кресле Осокин. — Пора осадить этого юнца».

— И не только беседовал, просил разрешения широко развернуть в нашей лаборатории работы по обогащению минеральных удобрений. Мою просьбу обещали обсудить, согласовать…

Лежать на лопатках Андрею Карповичу не хотелось. Он отлично понимал: выступление Задольного может выдать его с головой, как человека, подавшего вместе с Пилипчуком в министерство докладную записку с предложением построить на химкомбинате обогатительную фабрику.