Семьдесят пять тысяч оперативных переключений. Выходит, человек — автомат? Нет, на блюминге он не придаток огромной машины. Его труд «паузируется» через каждые два часа. Отработает Алексей Лобанов сто двадцать минут, управление блюмингом передает подменному оператору. Во время «паузы», которая продолжается час, он может в тихой комнате выпить стакан чаю, отдохнуть, принять душ…

Старших операторов блюминга «северной Магнитки» многие рабочие в шутку называют «аристократами». Такое же Заключение об их профессии делают и зарубежные гости. На заводе они бывают часто. Интерес к работе советских металлургов проявляют повышенный. Особенно этим отличаются визитеры из капиталистических стран.

— Наша производительность труда, — рассказывает Алексей Лобанов, — не дает им покоя.

Понять господ капиталистов не трудно. Мощь любого государства в наш век зависит от многого, измеряется производством стали. А сталь, как говорил на встрече с череповецкими металлургами Алексей Николаевич Косыгин: «Это — хлеб. Это — мир».

Стомиллионную тонну стали бригада Владимира Литвинова выдала еще в декабре 1967 года. Вот и беспокоятся господа капиталисты. Приедут на завод и сразу разговор о производительности труда заводят. На стан или блюминг придут — тонны проката подсчитывать начинают.

Пожаловала однажды такая компания и на блюминг к Алексею Лобанову. Японцы интересовались автоматизацией, электроникой. Англичане — технологией обжима слябов. Американцы, о чем-то переговариваясь, держались особняком. Лобанов работал на заниженных скоростях. Американцы справились о весе слитков и, прикинув среднюю производительность блюминга в смену, обрадовались.

— Проектная мощность наших блюмингов, — выразил радость американцев один мистер, — выше советских.

Первого вывода ему, наверное, показалось мало, и он решил его подкрепить новым козырем:

— Наши заводы за счет резервов мощности в любое время могут увеличить производительность на двадцать пять процентов.

Мистер ожидал соответственной реакции на свое сообщение и, немного выпятив грудь, переспросил:

— Вы меня поняли?

— Очень хорошо, — спокойно ответил Алексей. — Но запасы мощности ваших металлургических заводов давно перекрыты.

— Кем? — удивился выхоленный мистер. — Я уверен, что ни одна страна мира на металлургических заводах не имеет такого запаса мощности, каким располагает Америка.

— Ошибаетесь.

Озадаченный мистер высокомерно поднял голову и попросил назвать ту страну, которая может соперничать с Америкой. Алексей, поудобнее усевшись в мягком кресле, подмигнул Геннадию. Тот ответил улыбкой. Заместитель главного инженера завода по прокату, разгадав намерение старшего оператора и манипуляторщика, одобрительно кивнул головой.

— Перехожу на спаренный прокат, — предупредил по селектору оператора нагревательных колодцев Алексей. — Обеспечьте подачу слитков.

Рольганги подкатили к обжимным валкам два двенадцатитонных слитка. Жим. Пропуск вперед. Сдача назад. Геннадий Брагин прямо на ходу перекантовал слябы. Снова жим. Пропуск вперед. Сдача назад. Еще один пропуск вперед — и готовые слябы ушли в листопрокатный цех. Два восьмитонных слитка, предназначенные для блюмсов, Алексей Лобанов прокатал еще быстрее.

Светло-малиновые слитки парами подъезжали и подъезжали к обжимным валкам блюминга. Геннадий стальными ладонями манипулятора быстро смещал их влево, вправо, на лету, перекантовывал на все грани. Алексей передними подающими рольгангами тут же пропускал их вперед, следил за приборами, требовал по селектору ужать до минимума интервал подачи. Слябы и блюмсы, прокатанные с точностью до миллиметра, чуточку приподнимаясь на поющих рольгангах, со скоростью шестибального ветра улетали к обрезному посту, на клети-тысячницы и в листопрокатный цех.

Визитеры из капиталистических стран, стараясь засечь время обжима блюмсов и слябов, поглядывали на часы, но у них ничего не выходило. Алексей и Геннадий с каждой минутой наращивали темп прокатки.

Выхоленный мистер смотался на станы, чтобы собственными глазами посмотреть, как советские металлурги ведут сдвоенный прокат, и, вернувшись на блюминг, упавшим голосом произнес:

— Я вас понимаю. Вы нам показываете предел возможностей.

— Подавайте по три слитка! — смахивая рукавом куртки пот со лба, приказал по селектору оператору нагревательных колодцев Лобанов.

— По три?! — попятился назад американец.

Рольганги поднесли три ярких, как солнце, слитка. Геннадий подхватил их раскаленными ладонями манипулятора и быстро разложил на передних подающих рольгангах в торец. Алексей, почти не приподнимая верхнего обжимного вала, на «космической» скорости прогнал слитки вперед, без торможения вернул их назад… Готовые слябы тут же улетели в листопрокатный цех.

Японцы и англичане, оторвав взгляды от часов, заговорили разом: оживленно, весело. Американский мистер опустил поднятую гордо голову и, думая о чем-то своем, признался:

— Я теперь знаю соперницу нашей страны.

Миллионную тонну стали, выданную бригадой Владимира Литвинова на двенадцатой мартеновской печи, Алексей Лобанов прокатал на час раньше установленного срока. В истории государства это время — миг. А сколько сэкономил таких мгновений для Родины за двадцать пять горячих лет Лобанов! Он начал беречь время очень рано. Ему только сорок два, но он успел поработать, пожалуй, за троих. Сибирские морозы военных лет инеем тронули его виски, лишней морщиной залегли на лбу, научили в жизни не искать легких тропинок и отдавать себя полностью тому делу, которое доверила Родина-мать.

Сейчас трудно сказать, как бы могла сложиться его судьба. Может быть, он стал бы инженером, ученым, космонавтом… У каждого из нас в жизни тысячи дорог. Выбирай любую, шагай к намеченной цели. Но тогда, в тяжелом сорок первом, четырнадцатилетнему Лешке Лобанову, у которого отец сражался под Москвой с фашистами, а на руках матери осталось семеро детей — один другого меньше, некогда было мечтать о больших дорогах. Прямо со школьной скамьи он пришел на завод, точнее, на площадку завода, где прокатные станы, эвакуированные с захваченных врагом территорий, работали под открытым небом.

— Вручили мне масленку, — вспоминает он, — показали, как и что смазывать, и стал я рабочим человеком.

Слово «рабочий» Лобанов произносит степенно, веско. В этом слове вся его жизнь: поднятые на ноги сестренки, братья, подмога в трудную минуту матери-солдатке, пройденный путь от смазчика до старшего оператора блюминга, четверть века горячих вахт, сотни жарких экзаменов…

Трудовые экзамены Алексей Лобанов сдает только на «отлично». Но одно испытание… Оно для него было самым неожиданным и коварным.

Погожим августовским вечером Алексей с женой, сестрой и сыном вышел из лесу к автобусной остановке. Кошелки у Лобановых были полны белых грибов. На лесные трофеи больше всех везло сыну Анатолию.

— Папа, сюда! — звучал его звонкий голос. — Я опять белые нашел!

Не успевал отец срезать ядреных «генералов», сын снова торжествовал:

— Мама, сколько белых!..

Время, проведенное в лесу, было не только охотой за трофеями, но и хорошим отдыхом. Алексей такое удовольствие еще получал на рыбалке, когда с друзьями по цеху уезжал на озеро удить лещей. Но к тому наслаждению нет-нет и прибавлялась печаль. Сидит он с удочкой час, второй, третий… А окаянный лещ даже на анисовые капли нуль внимания! Ходит себе стаями где-то в глубине, и нет ему дела, что Алексея жена встретит насмешкой: «Опять белуга сорвалась?»

Ох, уж эти жены! Они всегда найдут причину для подначек. Разве им докажешь, что лещ — рыба привередливая и не клевала потому, что рыбак забыл в анисовые капли добавить валерьянки и приманку в этой смеси продержал на пять минут больше положенного.

Алексей пытался и жену сделать заядлой удильщицей. Не вышло. Ее слабость — лес. В нем она себя чувствует как дома. Правда, частенько уж больно расстраивается, когда встретит поломанную березку, ножевую рану на гладкоствольной сосне, выгоревшую полянку… Ей бы не машинисткой-стенографисткой быть — лесником. Тогда бы «каратели природы» узнали, как обходиться с «зеленым другом».