— Минутку придется подождать, — объяснил Стратулат. — Ромка захватит перемет, удочки, бредешек. Фомка — харчишки, сугрево… Зорькой думаем на озерце побраконьерить. Составишь компашку?

— Мне в семь на смену.

— Черт меня подери! Я забыл напомнить Фомке о черном перце и луке. Этот шалопай опять не возьмет приправы для ушицы…

Стратулат выскочил из машины и, попросив Литвинова приглядеть «мотор», скрылся за тополями. Владимир посторожил машину пять, десять минут. Гошка, Фомка и Ромка не возвращались. Он подождал еще немного. Тихую лунную ночь не нарушал ни единый шорох. Листва на тополях и та уснула. Владимир закурил и, услышав быстрый, похожий на шлепки ладошек бег, выглянул из машины. Прямо к нему мчался босоногий мальчишка.

— В ювелирном… Дедушку…

— В машину!

«Волга» на тихом газу выехала из-под тополей и вскоре остановилась около постового. Милиционер, выслушав мальчишку, посоветовал Владимиру одному вернуться обратно и сделать вид, что он решил от скуки прокатиться. Литвинов так и сделал.

— Ты это чего? — вынырнул из тени Гошка и, заглянув в машину, добавил: — Никак покататься решил?

— Когда-то шоферил. Машина у тебя — шик! Ты, пожалуй, сам рыбаков дожидайся, а я потопаю…

— Подожди еще минутку. Фомкины предки визг подняли… Ему надо помочь. Я прибежал тебя предупредить.

— Знаю я эти баталии. Заведете диспут на два часа.

— Я мигом!

Владимир вылез из машины. Прошелся по тротуару. Его шаги в лунной ночи раздались четко и гулко. Не успел он вернуться к машине, из-за угла дома показались три фигуры. Они бегом пересекли шоссе и залегли с левой стороны «Волги».

— Паря, — тихо окликнул Владимира милиционер, — иди к забору и, как они появятся, дай знать. Сам после можешь уходить.

«Стратулата я беру на себя, — решил Владимир. — Ромку и Фомку возьмут милиционеры».

— Извини, старик, — подходя к Литвинову, начал Стратулат, — предки за последнее время совсем шалеть стали…

— Пошел ты к черту! Я с вашей рыбалкой на смену просплю. Бывай.

Стратулат подал Владимиру руку. Тут-то и пригодилась Литвинову десантная выучка. Пропустив Гошкиных дружков с рюкзаками на плечах метров на десять вперед, он свалил грабителя на тротуар и выхватил у него из кармана пистолет. Ромку и Фомку с ценностями ювелирного магазина мигом скрутили милиционеры.

Банда преступников вместе с организатором грабежа — директором ювелирного магазина Адамом Упырем через месяц заняла места на скамье подсудимых. Когда в зале прозвучали слова приговора, Владимир, выйдя на улицу, обнаружил в кармане пиджака записку. Корявые строчки грозили: «Достанем и в гробу!»

Анонимке сталевар не придал особого значения: изодрал в клочья и выбросил в урну. Горячие смены, концерты в заводском Дворце культуры, частые поездки с художественной самодеятельностью в подшефные колхозы, репетиции с цеховым хором — все это вскоре выветрило из памяти Владимира содержание той записки. Но дружки грабителей не смирились.

Однажды Владимир задержался на заседании завкома, где решался вопрос о выделении мартеновскому цеху средств на покупку духового оркестра, и на такси подкатил к городскому парку. В тот вечер он должен был выступить на празднике металлургов с концертом русской народной песни. Миновав цветочную клумбу и фонтан, Владимир услышал, как его окликнули по фамилии.

«Кому-то из наших билета не досталось, — решил он. — Надо помочь ребятам».

Трое крикливо одетых парней, запыхавшись, подбежали к Литвинову.

— Я вас провожу через гримерную, — пообещал Владимир. — Идите за мной. Вы из прокатного?

— Точно! — соврала тройка.

Группа заводских ребят, неожиданно появившаяся около летней эстрады, на минуту отвела беду. Владимир взбежал на ступеньки и, охнув от удара ножом, упал на истоптанный песок. Теряя сознание, он услышал знакомые голоса сталеваров:

— Вяжи гадов!.. Эх вы, сволочи!..

В больницу Владимира доставили в тяжелом состоянии. Медики сделали все, чтобы он вернулся к мартеновской печи и не покинул сцену заводского Дворца культуры. А металлурги? После суда над шайкой Адама Упыря штаб городской народной дружины пополнился двадцатью отрядами сталеваров.

Меня с Литвиновым познакомил Александр Гуторов после концерта в заводском Дворце культуры. Владимир торопился домой: утром бригаде предстояло сварить миллионную тонну стали. Такой производительности еще не давала ни одна печь в мире. На выдачу миллионной тонны стали я пришел пораньше. Комсорг мартеновского цеха Вячеслав Нечмирь предложил мне надеть робу. Порядок, установленный на заводе, обязывает всех идти к печам одетым по форме. Так оно и должно быть. Мартеновский цех — не концертный зал. Двенадцать печей непрерывно выдают плавки. И если ты подходишь к ослепляющей реке с плюсовой температурой полторы тысячи градусов, будь добр — соблюдай и технику безопасности, и форму одежды.

В мартеновском цехе мне довелось познакомиться и с первым учителем Владимира Литвинова — Григорием Петровичем Семеновым. Он. приехал на «северную Магнитку» из Электростали помогать друзьям «объездить» первую электропечь. Забот у Григория Петровича было, как говорится, хоть отбавляй. Но он выкроил время побыть на рекордной плавке бывшего ученика. Волновался Григорий Петрович, пожалуй, не меньше Литвинова. Почетному сталевару было приятно, что именно его ученик ставит мировой рекорд, и вместе с тем немного завидно.

— Обошел меня Володя! — тужил Семенов. — Миллионную тонну выдает! Это же надо так сработать! Теперь, выходит, мне надо к нему в ученики определяться. И пойду! Вот поможем пустить первую электропечь, и пойду к нему поучиться организации труда. Клянусь, он знает «петушиное слово». Колдун — и все тут!

Двенадцатая мартеновская печь в тот день выглядела по-праздничному. Белую стену пульта управления украшал лозунг: «Даем миллион!» Сталевары и подручные на смену пришли в новых робах, каждый подстрижен, выбрит. На кабинах заправочной и завалочной машин полыхали красные флажки. Хозяйке электромостового крана назло морозному декабрю кто-то подарил букетик живых цветов. Во всем этом чувствовалась рабочая гордость и святая любовь к своему делу.

Начальник смены чуточку взволнованным голосом прочитал марку стали. Владимир взял график. Через минуту к мартеновской печи подъехала заправочная машина. Сталевар-оператор Юрий Горячев на пульте управления нажал кнопку. Стальные заслонки завалочного окна поползли вверх. В огромный зев хорошо видна раскаленная добела кладка. Ее после каждой выдачи плавки сталевары «наращивают» магнезитом.

Прошла еще минута. Владимир и третий подручный Николай Кононов на крюк заправочной машины быстро навесили «ложку», и рыжая струя магнезита ударила в раскаленное чрево. Она то поднималась вверх, то опускалась вниз, металась влево, вправо, замирала на одном месте, а когда зависла коричневым облаком над завалочным окном, Владимир заглянул в полыхающую неистовой жарынью печь. Слой магнезита по всей кладке «нарос» ровно, красиво, как будто его сделала не машина, а заботливые руки первоклассного штукатура.

Заправочную машину тут же сменила завалочная. Она огромной стальной рукой подхватывала десятитонные мульды с рудой, известняком, быстро совала их в гудящую печь, легко и ловко опрокидывала и, поставив на рельсовые тележки, подхватывала новые.

Маленький электровоз пустые мульды утащил на рудный двор. Другой подал состав металлолома. Завалочная машина снова стала подхватывать мульды и одну за другой опрокидывать в печь. Незаменимая помощница сталеваров после завалки металлолома высыпала в печи гребешок, порог и, позванивая колокольчиком, укатила к одиннадцатому мартену. Завалочное окно на двенадцатой закрыли стальные заслонки, и она повела прогрев.

Я попросил разрешения у Литвинова посмотреть через гляделку в печь и увидел ураган живого огня. Он вливался в печь волнами, ревел, дыбился, заглатывал тонны металлолома, руды, известняка и, переваривая все это в своей утробе, улетал куда-то вверх. Едва я успевал заметить взмах крыла выдохшегося урагана, новая волна с гулом врывалась в печь, и все повторялось сначала.