— У меня пистолет. — В голосе Джонатана пробился черный юмор.

Глаза Хабальятта могли соперничать в невинности с глазами младенца:

— Отлично. Итак, менее чем через минуту корабль отчалит. Вам лучше подняться на борт. Не могу вас сопровождать, но верю, что вам будет сопутствовать удача.

Джонатан спрыгнул на землю.

— Спасибо за все, — бесстрастно сказал он.

Хабальятт протестующе поднял ладонь:

— Не благодарите, прошу вас. Я рад помочь в беде хорошему человеку. Тем более что вы можете оказать мне ответную услугу. Я обещал моему другу, Балленкрайчскому принцу, образец лучшего на Кайирилл вереска. Не могли бы вы оказать любезность передать ему вот этот горшочек с сердечным приветом от меня? — Хабальятт показал растение в горшочке с землей. — Я положу его вот сюда, в сумку. Пожалуйста, будьте с ним осторожны. Если можно, поливайте его раз в неделю.

Джонатан принял горшочек с землей и растением. Над полем заревела корабельная сирена.

— Торопитесь, — улыбнулся Хабальятт. — Быть может, мы еще когда-нибудь встретимся с вами.

— Всего доброго, — ответйл Джонатан.

Он повернулся и направился к кораблю.

От станции к кораблю шли всего два последних пассажира. Джонатан оторопело уставился на них. Какие-нибудь пятьдесят футов отделяли его от этой пары. Высокий широкоплечий человек с лицом злобного сатира и тонкая темноволосая девушка. Маноолло и жрица Ильфейенн...

Скелет грузовой станции черной паутиной высился в мрачном небе. По расшатанным ступенькам Джонатан поднялся наверх. Никто не шел следом за ним, никто не наблюдал. Он подошел к антенне локатора, поставил возле нее горшок с растением — так, чтобы тот не был на виду. «Кви-про-кво» Хабальятта могло обойтись слишком дорого. Пусть поищет другого курьера...

Джонатан кисло улыбнулся. «Ограниченный интеллект», «тупоголовые идиоты» — достаточно древние выражения и предназначаются они обычно для того, чтобы соглядатаи не услышали о себе ничего хорошего. Возможно, так было и в этом случае.

«Я ввязался в плохую историю, — подумал Джонатан. — Впрочем, плевать. Скорее бы прилететь на Балленкрайч...»

С твердостью и энергией, характерной для их расы, Маноолло и Ильфейенн пересекли площадку, поднялись по трапу и зашли в люк.

Джонатан проклял старого Хабальятта. Он что, думает, что Джонатан способен настолько увлечься Ильфейенн, чтобы бросить вызов Маноолло?

Джонатан фыркнул.

«Старый перезрелый ханжа!»

У Джонатана не было ни малейшей уверенности, что Ильфейенн воспримет его как потенциального противника или любовника. А после того как ее касался Маноолло... Мускулы желудка сжались.

«Даже если я забуду о Маргарите, я не рискну на такое, — думал он про себя. — У меня своих забот хватает, не хватало еще приплетать чужие хлопоты».

На верхней площадке трапа стоял стюард, в красной униформе в обтяжку.

Ноги его украшал орнамент из рядов золотых лягушек, в ухо был вставлен радиоприемник, а к горлу прикреплен микрофон. Джонатан еще не встречал представителей этой расы, — стюард был широкоплеч, беловолос и с глазами зелеными, как изумруды.

Джонатан испытывал странное волнение. Ему казалось, что Товэрэч уже знает о его бегстве с планеты и что сейчас его остановят.

Почтительно наклонив голову, стюард взял билет и предложил пройти.

Джонатан пересек площадку трапа в направлении выпуклого черного корпуса корабля и зашел в затемненную нишу двойного люка.

Там за переносным столом сидел корабельный казначей — второй человек из той же беловолосой расы. Как и на стюарде, на нем был ярко-красный костюм, подобно второй коже, обтягивающий тело. Наряд дополняли эполеты и красный головной убор, облегающий череп.

Он протянул Джонатану книгу:

— Ваше имя и отпечаток пальца, пожалуйста. Исключительно на тот случай, если в полете с вами случится несчастный случай.

Пока казначей изучал его билет, Джонатан расписался и прижал палец к обведенному квадратику.

— Первый класс. Четырнадцатая каюта. Багаж, Боготворимый?

— У меня багажа нет, — ответил Джонатан. — Но надеюсь, на корабле есть лавка, где можно запастись бельем?

— Разумеется, разумеется, Боготворимый! А сейчас, если желаете пройти в каюту, стюард вас проводит.

Джонатан опустил взгляд на книгу. Как раз над своей подписью он увидел запись, сделанную высоким угловатым почерком:

«ДРУИД МАНООЛЛО КИА БОЛЛОНДЬЕТТ».

Еще выше округлыми буквами значилось:

«ЭЛНИЕТТЕ БОЛЛОНДЬЕТТ».

Подписалась как жена.

Джонатан плотно сжал губы.

Маноолло определили в тринадцатую каюту, Ильфейенн — в двенадцатую. Ничего странного в этом не было. «Бельзвуррон» был транспортно-пассажирским кораблем, и в отличие от больших пассажирских кораблей, которые разлетаются во всех направлениях, особых удобств, для пассажиров на нем не предусматривалось. Так называемые «каюты» на самом деле были клетушками с гамаками, выдвижными ящиками, крохотными ваннами и откидным оборудованием.

Стюард в облегающем костюме, на этот раз люминесцентно-голубого цвета, предложил:

— Сюда, лорд Смайл.

Какого иногда пустяка не хватает человеку для того, чтобы к нему стали относиться с уважением. Все дело на этот раз заключалось в том, что Джонатан надел на голову жестяную шляпу.

Перестав философствовать, Джонатан решил махнуть рукой на все капризы судьбы и нелепость условностей бытия.

Пожав плечами, Джонатан вслед за стюардом прошел через трюм, где уже спали пассажиры третьего класса. Неуютно упакованные в гамаки, так хорошо знакомые Джонатану. Затем они прошли через столовую-салон.

Наконец, проследовав через столовую, они добрались до противоположной стены корабля. В стене находились два ряда дверей, кроме того, к ней примыкал довольно широкий балкон, на который выходил еще один ряд абсолютно одинаковых дверей, которые разнились только номерами, проставленными на них. Последней в верхнем ряду была дверь с четырнадцатым номером. Это был номер Джонатана, и он готовился отдохнуть немного от всего того, что с ним произошло за сегодняшний день. Его уже порядком утомили все эти приключения.

Стюард и Джонатан уже прошли мимо двери с одиннадцатым номером, и в тот момент, когда они приблизились к двенадцатой каюте, дверь ее неожиданно распахнулась, и из каюты на балкон выскочил разъяренный Маноолло. Он был смертельно бледен, а выпученные глаза приобрели несвойственную им эллиптическую форму. Ничего и никого не замечая, Маноолло отпихнул плечом стюарда и Джонатана, те просто остолбенели от неожиданности, затем распахнул дверь в тринадцатую каюту и скрылся за ней, захлопнув ее с сильным грохотом. Да, все говорило о том, что Маноолло потерял над собой всякий контроль. Зрелище само по себе довольно необычное. Потерявший от толчка равновесие Джонатан восстановил его, опираясь на перила.

Все мысли вылетели у него из головы и не только от неожиданности. Никогда не испытывал он такой волны безудержного, безграничного отвращения. Но было в этом чувстве что-то еще, что было абсолютно незнакомо Джонатану.

Такого отвращения, в сочетании с этим новым чувством, не удавалось до сих пор возбудить в нем никому, даже Гордону Крейстону.

Ощущение усиливалось еще и тем обстоятельством, что из своей каюты появилась юная жрица. Ильфейенн молча стояла на пороге своей каюты. Она уже успела переодеться в легкое белое платье, сменив на него свою голубую тогу. Темные волосы обрамляли узкое живое лицо девушки, которое сейчас было искажено гневом. Их взгляды встретились, и какое-то время Ильфейенн и Джонатан стояли неподвижно, в некотором напряжении не отрывая друг от друга глаз. Напряжение, охватившее сначала Джонатана, постепенно ушло. Осталось странное, новое чувство, которое и пытался он сейчас опознать.

В полном изумлении Джонатан наблюдал за тем, как в его душе поднимается волнение, воодушевление и восторг, вытесняя полностью оттуда неприязнь и раздражение. Брови жрицы недоуменно поднялись, и девушка приоткрыла рот, явно намереваясь спросить его о чем-то. Джонатан встревожился не на шутку, он опасался, что Ильфейенн его узнает. Правда, их последняя встреча проходила наспех, и у него оставалась надежда на это, да и одежда сильно изменила его облик. Теперь он для нее был совершенно другим человеком, так он надеялся, по крайней мере.