Баркан Блейсдел продолжал вещать с помоста:

— Увы, что за скорбный день! Склар Хаст, ты ответишь за тот раздор, что принес в наш мир!

Склар Хаст оглянулся на него: лицо его было залито кровью — в драке его задели ножом, — одежда разорвана на груди.

— Да, сегодня действительно день скорби. Но хочу еще раз повторить: либо человек будет править океанским чудовищем, либо оно будет править человеком! Я возвращаюсь на плот Спокойствия, чтобы поднимать его из руин. Как сказал Сводник Блейсдел, обратного пути уже нет. Все, кто хочет жить свободно, — идемте с нами! Там решим, что делать дальше!

Баркан Блейс дел захлебывался от гнева. Его былое спокойствие и уверенность оставили его — теперь старшего из Сводников нельзя было узнать.

— Убирайтесь, идите на свой раздолбанный плотишко! Скатертью дорога! И пусть имя плота Спокойствия будет проклято отныне и вовеки! Только не взывайте к Царю-Крагену, когда ваш плот осадят другие крагены и начнут рвать вам сети, топить ваши кораклы и пожирать вашу губку!

— Ты уже и других призываешь на поживу, — процедил Склар Хаст. — Ничего, мы зашьем сети, мы сколотим новые лодки и мы дадим отпор любому из крагенов, включая и твоего хваленого Царя!

— А может, будет лучше, — подал голос рыжий Поставщик, — если Сводники возьмут свое чудовище и сами переселятся вместе с ним на какой-нибудь отдаленный плот?

Баркан Блейсдел без дальнейших слов спрыгнул с помоста и решительно зашагал в сторону своего дома.

Несмотря на побоище, — а возможно, потому, что оно казалось каким-то нереальным, — и невзирая на разор, почти все жители плота Спокойствия решили вернуться домой. Лишь немногие остались у своих кастовых родственников или друзей по гильдии, предпочтя спокойную жизнь. Остальные же, потирая ушибленные места и перевязав раны, пустились в обратный путь.

Это было безрадостное пасмурное путешествие сквозь серые фиолетовые сумерки. Лодки плыли вдоль линии плотов, — каждый из них имел свой характерный силуэт, свои неповторимые черты. Так по одной фразе без ошибки узнается житель Омержа, а увидев украшенный резьбой кусок дерева, сразу можно сказать, что это работа Люмара Нигглера. И вот впереди он — единственный, несчастный и многострадальный плот Спокойствия. Как он был непохож на то место, где они прожили столько лет! У многих на глаза наворачивались слезы: прежние дни ушли навсегда, безвозвратно. Но все же это место было их домом.

Некогда идиллический плот Спокойствия представлял собой страшную картину разорения. Треть хижин лежала в руинах. Амбары и житницы были разорены, погибла мука, из заводей исчезли драгоценные кувшинки с питательной пыльцой, тычинками и пестиками. Некогда гордо высившаяся над всем башня с маяком теперь представляла собой груду щепок и мусора. Везде, куда ни глянь, видны были следы присутствия Царя-Крагена.

Наутро обнаружилось, что к этой грустной экспедиции, как это ни странно, присоединился и Семм Войдервег, несмотря на то что его собственный дом был разрушен щупальцем его покровителя. Семм Войдервег рылся в оставшейся на месте хижины куче барахла, вытаскивая то ведро, то предметы одежды, то уцелевший горшок, то намокший том Аналектов. Заметив взгляд Склара Хаста, он сердито передернул плечами и зашагал в нетронутый дом Арбитра Мирекса, в котором нашел себе временное пристанище.

Мэрил Рохан отыскалась возле отцовского дома, который был не так сильно разрушен, как другие. Склар Хаст присоединился к ней, помогая вытаскивать полотно, дубленые кожи и прочее, что могло пригодиться в будущем.

В перевернутом шкафу обнаружилось то, что она искала: шестьдесят один томик, переплетенный в рыбью кожу. Склар Хаст отнес книги на скамью, над которой был сооружен шалашик на случай дождя. Потом он привел туда же и саму Мэрил. Она безмолвно подчинилась, сев на свободное место, и Склар Хаст опустился рядом.

— Давно хочу поговорить с тобой.

— Давай, — безучастно произнесла она.

В ее тоне было что-то странное, что озадачивало Хаста. Что это? Отчаянье любви? Усталость ненависти? Безразличие? Может быть, холодность — или даже страх перед ним, невольным виновником гибели отца?

Она сама заговорила об этом:

— Ты странный человек, Склар Хаст. Меня всегда восхищала твоя кипучая энергия, твоя решительность, в которой многие видят безрассудство — и это, с другой стороны, вызывает беспокойство.

Склар Хаст запротестовал:

— Перестань видеть во мне сумасброда!

Мэрил кивнула на руины:

— А что мне еще видеть во всем этом? Как ты это назовешь? Небольшая уборка к празднику?

— Не расстраивайся. Это еще не провал. Так, шаг назад, легкое отступление, каприз судьбы. Может быть, даже трагедия — но как могли мы ее избежать?

— Кто знал? — грустно произнесла она.

— Давай лучше подумаем, как истребить крагена.

— Об этом нужно думать сообща, не так, как ты, беря на себя всю ответственность.

— Погоди, — возразил он. — Как ты себе это представляешь? Любое мое предложение забойкотируют Мирекс и Войдервег. Отец твой, кстати, тоже выступил бы на их стороне! Спорами мы ничего не добьемся, нужны решительные шаги.

— Какие тут шаги, Склар Хаст! Посмотри, на нашем плоту уже не осталось места для прогулок.

— Прости за все, что случилось. Я только хотел сказать — не всякий поступок морален, и не всякая мораль есть поступок.

— Что ты имеешь в виду?

— Иногда важнее действовать, чем находить себе все новые моральные оправдания.

— Подожди, подожди... что-то знакомое. Ты это почерпнул не из «принципа неуверенности» Джеймса Брюне? О нем упоминается в Аналектах, — совершенно загадочная фигура. Его высказывания до сих пор считаются одними из самых темных и труднодоступных мест Завета. Вероятно, ты прав — со своей точки зрения. Но не для Семма Войдервега.

— И не для Царя-Крагена.

Легкая улыбка коснулась ее губ. Сейчас, глядя на нее, Склар Хаст думал, каким же он был дураком, предлагая ей пройти пробу, как другим девушкам, которые время от времени жили в его хижине. В чем же причина такого обаяния? Как ей удавалось так воздействовать на него? Конечно, спору нет, у нее замечательная фигура. Ему приходилось видеть и более красивые лица, но это лицо, с его милыми неправильностями, с неожиданно мягкими очертаниями, с почти незаметными ямочками и изгибами, было для него самим очарованием.

Она сидела на фоне морского пейзажа, вдали простирались плоты, один за другим уходя в бесконечность — Трашнек, Бикль, Самбер, Адельвин, Зеленая Лампа, Флерной, Омерж, Квинкункс, Фэй, — и растворялись в синих прядях океана.

— Прекрасный мир, — выдохнул Склар Хаст в затянувшемся молчании. — Если бы не Царь-Краген.

Она тут же обернулась к нему, взяв за руку, словно только и дожидалась этих слов.

— Там ведь есть и другие плоты, на западе и на востоке. Их просто отсюда не видно. Давай уйдем отсюда, а?

— Куда?

— Все равно куда. Подальше от Царя-Крагена.

Склар Хаст нахмурился:

— Он нас не отпустит.

— Мы можем подождать, когда он уйдет на запад, за Сциону, а сами поплыть на восток. И тогда он никогда не узнает о нашем исчезновении.

— В таком случае мы признаем его победу, — упрямо возразил Хаст. — И потом, разве это путь Первых?

— Не знаю, — Мэрил задумалась. — Но они все же бежали от тиранов, а не нападали на них, как ты на крагена.

— Но ведь у них не было выбора! Корабль потонул в океане. А так — кто знает, может быть, они бы и вернулись?

Мэрил покачала головой:

— Они не собирались ни на кого нападать, это совершенно ясно. Они были рады и тому, что удалось сбежать, навсегда покинув негостеприимные края... Честно говоря, в Мемориумах немало мест, приводящих меня в смущение... какие-то темные намеки, особенно про тиранов.

Склар Хаст открыл наугад один из томов, лежавших на скамейке. Всматриваясь в буквы — он был более привычен набирать слова на маяке, чем читать их в книге, — он разобрал название главы: «КРАГЕН».