Генри покачал головой.

— Ты настоящий ученый, Джон. Никогда бы не додумался использовать томографию.

— Я тоже, если бы не поговорил с инженером-ядерщиком в лаборатории.

— И где, по-твоему, он раскрывается? — спросила Грейс. — На месте шва?

Джон пожал плечами.

— Скорее всего.

— Соединение очень плотное, — заметил Генри, щурясь на линию.

— Да уж. Собирал не абы кто, — согласилась Грейс.

Джон чувствовал, что им обоим не терпится разобрать устройство. Сам он все еще боялся. И заговорил о том, что обдумывал всю прошедшую неделю:

— Возможно, открыв прибор, мы окончательно его загубим. И все же я готов пойти на это, даже рискуя не вернуться домой. Мне будет очень трудно сознавать, что я никогда не увижу родителей. Никогда не расквитаюсь с Первичным. Но я выдержу. Я осознаю последствия, и… давайте начнем.

Грейс улыбнулась.

— Не волнуйся, Джон. Разбирать и собирать — наша профессия.

— Прибор не пинбол-машина! — воскликнул Джон.

— Разве? Ты — шарик, мультивселенная — игровое поле.

— А ты амортизатор, — сказал Генри, ударяя коленом о колено Грейс. — Бумс!

— Забавно.

Они зажали прибор в тиски, которые недавно приобрел Джон. Резиновые зажимные губки ровно и плотно обхватывали основание. Другие такие же тиски, укрепленные на рычаге, Джон спустил сверху. Рычаг был снабжен динамометром для точного определения силы, прикладываемой к прибору.

— Начнем с двадцати ньютонов, — сказал Джон.

— Ну точно как на лабе по физике, — захихикала Грейс.

— Двадцать ньютонов, — объявил Джон.

Генри наблюдал за швом. С двух сторон прибора были установлены точные штангенциркули для измерения ширины шва.

— Ничего.

— Сорок ньютонов.

— Ничего.

Постепенно Джон увеличил силу до двухсот ньютонов — с тем же результатом.

— Может, как-то изменить давление внутри прибора? — спросила Грейс.

— Как?

— Пробить в нем дырку, — предложил Генри. — Но это, наверное, чересчур радикальный способ.

— Пока не будем, — сказал Джон.

— Смазка! — воскликнул Генри.

Они побрызгали на край прибора жидкой смазки.

— Слишком много не надо.

Джон снова попробовал двести ньютонов. Потом двести сорок.

— Без рывков я больше не осилю, — признался он.

— Значит, используем систему блоков, — сказал Генри. — Тут ведь есть полиспаст с четырьмя блоками.

Четыре блока были способны учетверить силу Джона.

Джон и Генри спустили с крана полиспаст.

— Триста ньютонов. Триста пятьдесят. Четыреста.

— Стоп! — крикнул Генри. Он приложил к шву штангенциркуль. — Есть увеличение на полмиллиметра.

— У меня тоже, — отозвалась Грейс с другой стороны. — Раз есть сдвиг, силу можно уменьшить.

Джон попробовал восемьдесят ньютонов, затем сто двадцать. С легким хлопком передняя часть прибора отсоединилась.

— Стой!

Две половинки были разделены узкой щелью.

— Дайте фонарик, — попросил Джон.

Он посветил внутрь, но ничего не смог разглядеть.

— С этой стороны петли, — произнес Генри.

Действительно, половинки соединялись с одного бока маленькими петлями.

Друзья отвинтили верхние тиски и убрали подальше полиспаст. Джон осторожно поднял верх, и он откинулся, как крышка складного зеркальца, обнажив внутренности прибора. Больше всего они напоминали две маленькие зефирины, густо поросшие плесенью.

— Видимо, так он и открывается, — сказал Генри, — раз тут есть петли.

Джон склонился, чтобы рассмотреть содержимое поближе.

— Сфотографируйте все внутри, со всех ракурсов. Используем две кассеты пленки. На всякий случай. — Если они загубят прибор, надо хотя бы знать, как все выглядело первоначально.

«Плесень» при ближайшем рассмотрении оказалась множеством тонких нитей. А сами «зефирины» состояли из отдельных, плотно прилегающих друг к другу слоев.

— Это ни на что не похоже, — сказала Грейс. — Будто с другой планеты.

Джон, повидавший множество разных вселенных, не сомневался, что люди способны создавать диковинные вещи ничуть не хуже каких-нибудь инопланетян. Но в одном Грейс была права: устройство прибора действительно не имело аналогов в ее мире.

Генри зарядил в фотоаппарат новую пленку и повторил все снимки еще раз.

Тысячи тончайших волосков соединяли «зефирины» между собой. Еще часть нитей пробегала от зефирин к петлям, а от них — к элементам управления на передней панели прибора. Собственно, своя небольшая мохнатая зефиринка имелась под каждой кнопкой и каждым переключателем.

— Нити входят в систему управления, — сказала Грейс. — Должно быть, это и есть электронная часть системы.

Одна большая зефирина находилась приблизительно в центре прибора, а другая — выше и правее; она-то как раз и являлась источником гамма-излучения. Джон заметил, что из нее торчит маленький белый цилиндрик толщиной примерно полсантиметра. В центральной зефирине ничего подобного не было.

— Скорее всего это — генератор энергии, — предположил Джон. — Там внутри должно быть антивещество.

— Как оно там удерживается? — удивился Генри.

— Наверное, магнитным полем.

Грейс посветила фонариком на край нижней половины.

— Смотрите. Что это?

Джон пригляделся и увидел маленький кусочек нити, который лежал на дне ни к чему не присоединенный.

— Думаете, ниточка сама оторвалась, и поэтому прибор не работает? Или все-таки я была права, и его сломали нарочно?

— Не знаю. У вас есть что-нибудь?.. — Джон изобразил пальцами хватательные движения.

Грейс подала ему длинный тонкий пинцет. Джон осторожно просунул его сквозь паутину нитей, вытащил обрывок и положил в полиэтиленовый пакетик.

— Посмотрим, что это за штука, — сказал Джон, помещая кусочек нити под оптический микроскоп.

Они по очереди глядели в окуляр.

— Волокно? — предположил Генри.

— У меня есть лазерная указка, — воскликнула Грейс. Она осторожно приложила ее к концу нити. Однако когерентного света на другой стороне Джон не увидел.

— Нет, на волокно не похоже.

— Может быть, она электричество проводит, — пробормотал Генри.

Мультиметр, подсоединенный к концам нити, показал сопротивление в несколько ом.

— Вероятно, нити выполняют роль проводов, — сказала Грейс. — А все вместе они образуют большую электрическую цепь.

— Только нам от этого толку мало, — вздохнул Джон. Он не знал, что рассчитывал увидеть внутри прибора, но во всяком случае не клубок из проводов.

— Почему же? — воскликнула Грейс. — Нужно только установить, какие функции выполняют эти круглые штуковины.

— И ликвидировать поломку, — добавил Генри.

— Но как?

— Понятия не имею, — призналась Грейс, внимательно разглядывая массу проводков. — Если бы мы могли начертить схему…

Генри сделал еще несколько снимков.

— Как тут вообще можно разобраться, что к чему присоединено?!

Грейс покачала головой.

— Должен быть какой-то способ. Для начала займемся вот этим. — Она показала на оторванную ниточку.

С прибором делать было пока нечего, поэтому Джон закрыл его.

— Я отправлю нить в лабораторию. Пусть ее хорошенько изучат, — сказала Грейс.

За неделю Харборих звонил три раза, но Джон попросил секретаршу говорить, что он в университете. В субботу, когда он собирался ехать на работу, позвонила Грейс.

— Харборих тут, — сообщила она. — Давай встретимся сейчас на старой фабрике. У меня есть новости.

По дороге Джон думал о Харборихе. Нельзя избегать его вечно. В конце концов он что-нибудь заподозрит, если уже не заподозрил.

Грейс уже ждала его у ворот и сразу вручила Джону стопку бумаг.

— Результаты анализов, — пояснила она. — Очень крутая вещь, оказывается.

— Лаборанты ни о чем не спрашивали? — забеспокоился Джон. — Откуда мы ее взяли?

Грейс пожала плечами.

— Какое им дело? Представляешь, снаружи нити — оболочка из диэлектрика, а внутри — стекло.