Вскоре все трое уже сидели в комнате и наперебой рассказывали Василию Васильевичу о замечательной мысли, родившейся в голове Сашка Чайки.

— Вы простите, что мы так поздно пришли к вам, — начал пионервожатый.

— Но, право же мы не могли. Нам непременно нужно было зайти, — перебил его Сашко.

— Потому что у Сашка — идея! Идея, Василий Васильевич! — спешил договорить шустрый Омелько Нагорный. — Мы решили организовать…

— ..еще один кружок. Разве не так? — усмехнулся директор и лукаво покосился на Омелька. — Только вот не знаю какой. Может, кружок по изучению лунных кратеров? Нет? Ну, тогда, наверное, кружок по отысканию египетской мумии на берегу Черного моря. Опять не угадал?

И, не выдержав своего подчеркнуто важного тона, Василий Васильевич весело рассмеялся. Он прекрасно знал этого неугомонного Омелька Нагорного: Всегда напевая какую-то новую песенку, пританцовывая (и почему-то принципиально на одной ноге), Омелько Нагорный был неугомонным заводилой и председателем всевозможных и самых необыкновенных кружков в классе.

Это он, например, организовал кружок «новых способов сдувания и усовершенствования шпаргалок» и как основатель этого кружка имел в свое время не совсем приятную беседу с директором, результатом которой была быстрая и бесславная смерть этого кружка.

Зато другой кружок, тоже организованный Омельком: «Тайная лига для борьбы с суевериями», существовал месяца два и погиб только благодаря стараниям секретаря лиги Яши Дерезы, поссорившегося с Омельком.

— Ну, выходит, не угадал?- смеялся Василий Васильевич.

— Не угадали! Не угадали! — засмеялись ребята.

— Литературный журнал — выкрикнул Сашко Чайка.

— О! Журнал! Прекрасно!- И глаза директора сразу стали серьезными и внимательными, Да, это уже не Омелькины выдумки! Это, конечно, Сашина мысль, Молодцы, ребята! Хорошо придумано!

И тут же все четверо стали обсуждать наперебой предполагаемые отделы, а также и направление будущего журнала,

Сашка настаивал на том, чтобы каждый номер журнала был непременно наполнен целиком стихами и рассказами, И главное, конечно, стихами!

— Ну, конечно! — смеялся пионервожатый, Не давайте Сашку обедать — ничего не скажет, а не дайте ему только бумаги и пера — умрет, непременно умрет, Слово даю — умрет!

— Только чтобы свои стихи! — сказал Омелько, — Чтоб не было так, как у Пушкина, А то скажут — сдул!

— Ну, у него не будет, как у Пушкина, снова вмешался пионервожатый, — У Пушкина все-таки лучше выходило, Правда, Сашка?

— А может, наметим еще и отдел астрономии? -подал мысль Василий Васильевич. Ведь астрономия такая наука… такая наука!

Если бы на дворе не завывала буря, если бы это был не январь, а май, Василий Васильевич, наверное, сейчас же вытащил бы своих гостей на крыльцо. И обязательно на этом крыльце сейчас же появилась бы подзорная труба, и Василий Васильевич, наверное бы, уже попросил своих гостей посмотреть в эту трубу на луну и звезды, но в этот вечер директор мог только покачивать головой да разводить руками.

— Да, это наука! Такая наука!.. Несколькими словами о ней и не расскажешь!

Василий Васильевич был по-настоящему рад журналу. Он был уверен, что это дело увлечет ребят, увлечет оно и Омелька Нагорного и заставит его забыть хоть на время о всех его тайных лигах и необыкновенных кружках. Да, непременно необыкновенных! Работают же в школе и другие кружки, но разве Омелько признает их! Разве он станет участвовать в каком-нибудь кружке юных изобретателей или, чего недоставало, в самом обыкновенном драмкружке? Ему обязательно нужна «тайная лига», на меньшее он несогласен, и вот почему Василий Васильевич так рад новому журналу, как будто по-настоящему захватившему Омелька. Недаром Омелько тут же пообещал дать для первого номера интереснейшую научную статью, такую статью, каких еще и на свете не бывало! Но напрасно присутствующие старались узнать содержание этой статьи — мальчик решительно заявил, что это пока еще секрет.

— Опять тайна! -покачал головой Василий Васильевич. — Ты, Нагорный, можешь, кажется, сделать тайну даже из своего старого башмака.

В одиннадцать часов проект журнала был наконец утвержден. Было решено разбить журнал на следующие отделы:

1) романы, повести, рассказы и стихи;

2) статьи на политические темы;

3) научные статьи;

4) пионерская жизнь;

5) жизнь шестого класса;

6) астрономия;

7) шарады, шашки и шахматы;

8) карикатуры.

В редакторы единогласно выдвинули кандидатуру Сашка Чайки: он поэт, сам пишет стихи, и лучшего редактора, разумеется, не найти.

В члены редколлегии выбрали Омелька Нагорного и заглаза — Яшу Дерезу, отличника и изобретателя.

Ребята разошлись, но пионервожатого директор задержал еще на несколько минут.

— Я хочу поговорить с вами о Гале Кукобе, — сказал он. — Что вы думаете о ней? Не кажется ли странным ее поведение за последние дни?

И, когда пионервожатый ответил, что ему тоже Галя казалась какой-то подавленной и вялой, Василий Васильевич, гремя стулом, подсел поближе к нему.

— Вот вы, Чепурной говорите «Чем-то подавленная». А чем, вы знаете? Вот об этом-то я и хочу допытаться у вас. Кукоба — пионерка. Кому же знать свою пионерию, как не ее вожатому? Знаете ли вы, что Кукоба получила сегодня за диктовку «плохо»?

— Как, Кукоба? «Плохо»? Отличница Кукоба?

Пионервожатый вскочил с места и взволнованно посмотрел на директора. Он и сам не мог понять, что же это делается с Галиной.

Увидав на крыльце собственного дома темную фигуру Кажана, Олег окаменел. Он не сомневался, что старик ожидает именно его.

Кажан сидел неподвижно. И вдруг глубокий вздох, будто стон насмерть раненного волка, вырвался у него из груди. Это вздох привел в себя Олега. Мальчик осторожно отступил и, крадучись, на цыпочках, бросился через огород. Он не заметил, как очутился возле моря. В квартире Василия Васильевича горел свет. Первой мыслью Олега было пойти к директору и отдать ему найденное письмо. Кто пишет нелюдимому Кажану? И о чем? Наверное, во всем этом есть какая-то тайна, и на эту тайну набрел он, Олег Башмачный!

Да! Наконец-то ему представился случай стать настоящим героем! Правда, это еще не плаванье среди полярных льдов и не открытие в Арктике неведомых земель. Нет, старый Кажан это не Арктика! Но открыть его тайну — разве это не замечательно? Ого! Пусть кто-нибудь из школьников попробует сделать это! Хотел бы он посмотреть, что бы вышло тут у Сашка Чайки! Или у Галины Кукобы. Да нет, куда им там!

Но разве так уж необходимо отдавать это письмо Василию Васильевичу? Разве нет ножика у самого Олега, чтобы разрезать конверт и прочитать письмо? Да разве нельзя для этого обойтись и без всяких инструментов, орудуя одними только пальцами?

Дрожа от холода и волнения, Олег садится на большой круглый камень. Брызги прибоя щедро кропят мальчика, а белая пена бурунов кажется в темноте толпою рассвирепевших чудовищ. Олег колеблется: Он сам не знает, на что ему решиться сейчас.

Итти домой? Нет, страшно! Кажан, верно, и сейчас еще сидит на крыльце, поджидая его возвращения. Пойти к директору? Неудобно, да, пожалуй и не стоит!

Мальчик продолжает сидеть на камне, вздрагивая от холода. Гнетущая темнота обступает его со всех сторон. Он сидит в этой темноте, и понемногу новые мысли приходят ему в голову. И вот он — не школьник, не ученик шестого класса, нет, он — полярный путешественник, захваченный пургою среди ледяных просторов. На тысячи километров — никого! И только бескрайная снежная пустыня, и он один, затерянный в этом мертвом пространстве. С каждой минутой слабеют последние силы. Они догорают, как спичка, тают, как воск. Вот близко-близко, рядом, за соседним камнем — горячее дыханье. Это белый медведь почуял свою жертву. Ещё минута, еще секунда, и медведь надвигается все ближе и ближе. И вот он. поднимается во весь рост и падает прямо на Олега.