Вскоре после приезда Марины Чайки пришел домой и старший ее сын, пограничник Лаврентий. У него был трехдневный отпуск. Теперь в хате Чаек каждый день гремела гармонь, и каждый день приходили рыбаки послушать музыку и рассказы веселого краснофлотца.

Утром Сашко делал свои упражнения под заливчатые звуки гармошки. Лаврентий пощупал мускулы младшего брата и остался доволен.

— Будешь краснофлотцем! — коротко констатировал он.

Для Сашка это была лучшая похвала.

Василий Васильевич недаром спросил Омелька Нагорного о его научной статье. Директор школы и руководитель класса ни за что не упустит случая, чтобы проверить на деле все «тайны», упомянутые в статье.

А дело было так. Омелько убедил Яшу Дерезу и Степу Музыченко устроить сеанс гипнотизма.

Самое главное было — это убедить Дерезу. Но, когда Омелько показал ему книжку «Гипнотизм», Яша тоже решил присутствовать на этом необычайном сеансе. Правда, делал он это с тайною мыслью посмеяться над Нагорным, Хоть и есть, говорят, такая наука, да уж не Нагорному загипнотизировать кого бы то ни было.

Участвовать в сеансе Омелько пригласил также Дмитра Озеркова, пылкого любителя театральных зрелищ и участника школьного драмкружка. Озерков охотно согласился. Больше того: он был даже согласен и на то, чтобы его загипнотизировали. Нагорный приказал ему захватить с собой белую простыню.

— Без этого реквизита и не приходи, — заявил «гипнотизер», — а то ничего не выйдет.

И, когда вечером ребята, все четверо, собрались в школьном саду, в руках у члена драмкружка белела простыня.

— Молодец! — похвалил старательного Дмитра Нагорный. — Только не ты будешь сегодня режиссером, а я.

Место для сеанса было выбрано необычайно удачное: школьный чердак. Чудесное место! Тихое, спокойное и, главное, таинственное. Без таинственности здесь ничего не сделаешь, такое уж это дело — гипнотизм.

Само собой понятно, что выбор этого места целиком принадлежал Омельку Нагорному, Ребята не спорили, и только один Дереза попробовал протестовать, но Омелько быстро убедил его, заявив, что в другом месте сила гипнотизера может и не проявиться и тогда он, Омелько, снимает с себя всякую ответственность за неудачу сеанса.

В школу проникли через открытое окно. Вход очень неудобный, но — зато более или менее «таинственный». Надо сказать, что эта «таинственность» вообще не волновала только одного Яшу Дерезу. Как и полагается изобретателям мысль у него была трезвой и ясной. Он давно уже понял, что не тайна движет мотором и что машины не сделаешь без знания, без книжки, без работы.

«Ну, подожди-ка, гипнотизер несчастный! думал Дереза. — Вот не загипнотизируешь Озеркова, посмеюсь же я над тобой и над твоим гипнотизмом!»

Но надо сказать правду, что и у Дерезы были минутами кое-какие сомнения. А что, если Омелько и в самом, деле научился гипнозу? Ведь он же показывал книжку, настоящую научную книжку с картинками. Интересно! Очень интересно. Ну, а чердак, конечно, чепуха!

А между тем таинственность обстановки помимо воли начинала действовать и на Дерезу. Вечер, тени, далекая луна, пустая школа, шопот товарищей и чердак! И кроме того, самому старшему из ребят, Озеркову, — всего только четырнадцать лет!

На чердаке было тихо и пусто. В маленькое, круглое оконце заглядывала полная луна.

— Ребята, а из этого оконца море видно, тихо сказал Степа Музыченко. — Посмотрите, как блестит. Я люблю рисовать море, когда на нем вот такая лунная дорожка.

Омелько нетерпеливо махнул рукой.

— Мы сюда не рисовать пришли, — отрезал он. — Начнем, что ли? Ну, Дмитро, надевай простыню.

— Для чего?

— А это уж я знаю. Надо.

Музыченко, Нагорный и Яша Дереза присели на корточки, а перед ними на деревянный ящик встал Озерков, закутанный в простыню.

— Стой и не двигайся! — приказал ему Омелько.

— Ну; а дальше что ? — шопотом спросил Яша Дереза.

— А дальше я его загипнотизирую. Десять минут я буду смотреть на него не отрываясь. А может, и двадцать, не знаю. И все время буду думать — вот так, с напряжением.

И Омелько наморщил лоб, чтобы показать, с каким именно напряжением.

— Подожди! А что же ты будешь думать? Мы тоже должны знать ! — вмешался Степа.

— А я вам скажу.

Омелько наклонился к товарищам и зашептал :

— Я буду думать так:«Озерков, сейчас же сбрось простыню и пойди посмотри в оконце! Озерков, сейчас же сбрось простыню и пойди посмотри в оконце!» И снимет, увидите — снимет!

— А может, ты сговорился с ним? Я несогласен! — запротестовал Яша Дереза. — Пусть лучше снимет простыню и наденет на тебя. Хорошо?

Нагорный согласился. Озерков стоял неподвижно, весь в белом, как привидение. Лунный свет освещал всю группу участников сеанса.

— Ты не слышал, что мы говорили? — спросил у «привидения»Нагорный. — Не слышал? Ну, тогда начнем.

Три пары глаз впились в закутанную фигуру Озеркова. Тишина. Где-то пискнула мышь, и снова все стихло. Минуты шли.

— Мне страшно! — прошептал Музыченко. А что как в самом деле…

— Тсс!.. — Ткнул его в бок Нагорный. Смотрите, начинает шевелиться.

И тут ребята услышали какой-то странный звук. Будто кто-то крикнул, или вернее, хотел крикнуть, зажав рот ладонью.

Нагорный первый увидел, как из четырехугольного отверстия высунулась чья-то голова. В ту же минуту эту голову увидели и Музыченко и Яша Дереза.

Мы знаем, кто помешал ребятам окончить их «сеанс». Когда Олег Башмачный, испуганный белым привидением и тремя незнакомцами, стремглав удирал из школы, на чердаке тоже начался переполох. Страшная голова исчезла, но, может быть, она ждет внизу? А у головы, как известно, есть и туловище, и руки, и ноги. Выходит, это человек. Но что это за человек? Кто?

— Может, это Кажан?- подал мысль Музыченко. — Говорят же, что…

Но Дереза не дал ему договорить.

— Кто бы там ни был, а надо спускаться, — сказал он.

Больше всех был напуган Нагорный. С чердака он спустился последним: хорошо еще, что перепуганный Олег не уронил, убегая, приставленную лестницу. А это, конечно, могло случиться. Любитель таинственного, Омелько долго не мог опомниться. Он не мог забыть человеческой головы, которую он увидел в темном отверстии. И вот почему он так хохотал, когда Олег рассказал ему о приключениях «одного хлопца из нашего класса». Впрочем, Олегу вовсе не нужно было обижаться за этот безудержный смех. На этот раз Нагорный смеялся над самим собой.

Когда после уроков Василий Васильевич позвал «гипнотизера» к себе в кабинет, Омелько, не скрывая ничего, откровенно рассказал ему все, как было. Директор посмотрел мальчику в глаза. Нагорный потупился. Несколько секунд оба молчали, а потом Василий Васильевич спросил:

— Понимаешь, что делал глупости

Омелько молча кивнул головой.

— Я вижу, что тебе это неприятно, — продолжал директор. — Тебе даже стало грустно, не так ли? Я не хочу сказать, что в твоей выдумке есть какое-нибудь преступление, но мне все же хочется, Омелько, чтобы ты стал хоть немного посерьезнее. Тебя интересует только тайна. Но пойми, что таинственное нужно искать вовсе не на чердаках. Разве в Природе мало таинственного? Не все еще изучено, не все исследовано. И гипнотизм нужно изучать не на чердаке, а в кабинете врача, в связи с медициной, с наукой, без всяких призраков и привидений. Мне хочется, чтобы на днях ты зашел с другими ребятами ко мне домой. Приходи с товарищами, которые были с тобой на «сеансе». И еще позовем кое-кого. Нагорный удивленно посмотрел на директора.

— Ты хочешь спросить, для чего я вас зову? Нет! Сейчас не скажу. Пускай и у меня будет тайна. Скажу только, что жалеть не будешь!

Март подошел незаметно. Как-то вечером дунул теплый влажный ветер. Целую ночь он шумел голыми ветками в школьном саду, а утром нагнал таких густых туч, что казалось, они легли какой-то серой ватой на самые крыши слободских домиков. А потом пошел дождь; он шел не переставая целый день, утих только к вечеру, и тогда с земли поднялся густой седой туман. Туман клубился молочными волнами, и на улицах Слободки в двух шагах ничего нельзя было увидать перед собой.