1917 «Мест больше нет»[4] Что Николай «лишился места», Мы знаем все без манифеста, Но все ж, чтоб не было неясности, Предать необходимо гласности Для «кандидатов» всех ответ, Что «места» тоже больше нет. 1917 * * * Твердыня власти роковой. А. С. Пушкин (о Петропавловской крепости). «Власть» тосковала по «твердыне», «Твердыня» плакала по «власти». К довольству общему, — отныне В одно слилися обе части. Всяк справедливостью утешен: «Власть» в подходящей обстановке. Какое зрелище: повешен Палач на собственной веревке! 1917 «Петельки» Кадет дрожит, как в бурю лист, Кадет наводит новый глянец: Вчера лишь был он монархист, Сегодня он «республиканец». Кадеты — сколько там «голов»! Каких от них не слышишь слов! Посовещались полнедельки, В программе краску навели, Тут поскребли, там подмели… А как коснулося земельки — Давай выкручивать петельки! 1917 Я б хотел… Я б хотел, чтоб высекли меня… Чтоб потом, табличку наказаний Показавши молча на стене, Дали мне понять без толкований. Что достоин порки я вполне. Н. А. Добролюбов Выхожу один я на дорогу. Вдалеке народный слышен гул. Буржуа в испуге бьют тревогу: «Заговор!.. Спасайте!.. Караул!..» Буржуа звериным воют воем: «Смерть ему!.. Распять его, распять!..» Мне грозит «их» Церетели боем, Отступил и забурлил опять: Загремел начальственно-солидно, Задымил казенным сургучом… Что же мне так больно и обидно? Страшно ль мне? Жалею ль я о чем? Не страшусь, пожалуй, ничего я, — И не жаль буржуев мне ничуть: Пусть они все изойдут от воя, Знаю я, что путь мой — верный путь. Богачам, конечно, я опасен: Порох сух и только ждет огня. Но чтоб всем был этот вывод ясен, Я б хотел, чтоб взяли в кнут меня. Но не так, как в оны дни пороли, Давши власть злым полицейским псам: Я б хотел, чтоб в этой чистой роли Церетели выступил бы сам, — Чтобы, всю таблицу наказаний Прописавши на моей спине, Дал он всем понять без толкований, Что достоин порки я вполне; Чтоб я мог, вновь натянув опорки, Всем сказать спокойно, не грозя: «Чтите власть… и ждите доброй порки: Управлять иначе — „им“ нельзя!!!» 1917
Чужое и свое (Солдатская) Несколько лежащих перед нами номеров газеты «Рабочий и солдат» с совершенной очевидностью свидетельствуют, что большевики-ленинцы не только ничему не научились и ничего не позабыли, но действуют еще более безответственно. «Рабочая газета», 3 августа Как у нас, братцы, в полку Ходит барыня в шелку. Она ходит, ходит, ходит, Разговоры с нами водит. Что ни скажет, как споет. Да газету нам сует: «Вот „Рабочая газета“, В ней найдете два ответа: Почему война важна? Для кого она нужна?» Чисто барыня одета, Хороша ее газета, И умна и хороша, А не тянет к ней душа. * * * Прибегает к нам девчонка, На ней рваная юбчонка, — Уж известно, беднота, С нею песенка не та. Окружат солдаты Пашу: «Принесла газету нашу?!» «Вот „Рабочий и солдат“!» Рвут газету нарасхват. * * * Идет барыня сторонкой, Ее кличут «оборонкой». Ой ты, барыня-мадам, Шла б ты лучше к господам. Подноси газету барам: Нам ее не надо даром! 1917 Мой стих Пою. Но разве я «пою»? Мой голос огрубел в бою, И стих мой… блеску нет в его простом наряде. Не на сверкающей эстраде Пред «чистой публикой», восторженно-немой, И не под скрипок стон чарующе-напевный Я возвышаю голос мой — Глухой, надтреснутый, насмешливый и гневный. Наследья тяжкого неся проклятый груз, Я не служитель муз: Мой твердый, четкий стих — мой подвиг ежедневный. Родной народ, страдалец трудовой, Мне важен суд лишь твой, Ты мне один судья прямой, нелицемерный, Ты, чьих надежд и дум я — выразитель верный, Ты, темных чьих углов я — «пес сторожевой»! 1917 Социал-заики Отец, как водится, был злостным воротилой, Но не таков Обычай нынче у сынков: Там, где им взять нельзя ни окриком, ни силой, Они берут улыбкой милой И ласковым словцом. вернуться Первый раз было напечатано в «Известиях Петроградского Совета», в номере от 5 марта 1917 г. |
