— Мама… — Джеймс поправил ее стул. Он выглядел хорошо в легком летнем костюме. — Мне нужно кое-что обсудить с тобой.

Гвинейра улыбнулась.

— Это нельзя отложить после ужина? Насколько я вижу, сегодня ты оделся празднично, и я предпочла бы насладиться временем с тобой. Вы отправили ребят с последними овцами?

Стоял ноябрь, и перегон скота в горы уже прошел. Но нескольких овцематок, которые поздно ягнились, а также отставших и ослабевших за зиму животных Гвинейра решила подержать под присмотром еще некоторое время. И теперь пастухи ушли с ними в предгорья Альп — и заодно сменили двух маори, которые погнали основную часть стада и которые для присмотра за скотом жили в горной хижине.

Джек кивнул. Тем временем Ваи уже накрыла на стол, но он ничего не ел, лишь гонял еду по тарелке.

— Да, — наконец произнес Джек. — Честно говоря, мама, я серьезно раздумывал над тем, чтобы самому пойти с овцами. Я больше не выдержу. Я пробовал, но у меня не получается. Все здесь, каждый уголок, каждый предмет мебели, каждое лицо напоминает мне о Шарлотте. И я этого не вынесу. У меня нет сил. Ты сама говорила, что я себя запустил… — Джек нервно провел рукой по своим темно-рыжим волосам. Было видно, что говорить ему тяжело.

Гвинейра кивнула.

— Я прекрасно понимаю, — мягко сказала она. — Но что ты собираешься делать? Мне кажется не лучшей идеей становиться отшельником и жить в горах. Может, тебе навестить Флёретту и Рубена и провести у них несколько недель…

— И помочь им с универмагом? — криво усмехнулся Джек. — Не думаю, что у меня к этому талант. И даже не заикайся про Греймут! Я люблю Лейни и Тима, но в шахтеры я не гожусь. И не хочу быть никому обузой, я хочу приносить пользу… — Джек закусил губу, затем вытянулся. — Короче говоря, мама… нет смысла ходить вокруг да около. Я вступил в АНЗАК.

Джек глубоко вздохнул, ожидая реакции.

— Куда? — переспросила Гвинейра

Джек потер лоб. Все получалось сложнее, чем он ожидал.

— В АНЗАК. Австралийский и Новозеландский армейский корпус…

— В армию? — Гвинейра испуганно ловила его взгляд. — Ты шутишь, Джек. Сейчас идет война!

— Именно, мама. Нас пошлют в Европу. Это заставит меня отвлечься.

Гвинейра яростно сверкнула глазами.

— Это уж точно. Когда у тебя будут свистеть пули над головой, тебе трудно будет думать о Шарлотте! Ты в своем уме, Джек? Решил убить себя? Ты ведь даже не знаешь, за что они там сражаются!

— Колонии пообещали матери-Англии безграничную поддержку… — сказал Джек, теребя салфетку.

— Политики только и делают, что несут чушь!

По крайней мере ему удалось вывести Гвинейру из траурной летаргии. Она сидела выпрямившись, глаза ее метали молнии. Пряди ее седых, а когда-то огненно-рыжих волос выбились из строгой прически.

— Ты понятия не имеешь, что происходит на этой войне, но собираешься идти туда, чтобы убивать совершенно незнакомых людей, которые ничего тебе не сделали! Почему бы тебе не броситься сразу со скалы, как Шарлотта?

— Речь идет не о самоубийстве, — выдавил Джек и запнулся. — Речь идет о… о…

— Речь идет о том, чтобы искушать Господа, да? — Гвинейра встала и подошла к шкафу, где уже на протяжении многих десятилетий стояли запасы виски. У нее совершенно пропал аппетит, и ей нужно было что-то покрепче столового вина. — В этом-то и дело, верно, Джек? Ты хочешь посмотреть, сколько продержишься, прежде чем дьявол заберет тебя. Но это же глупость, и ты это знаешь!

Джек пожал плечами.

— Мне жаль, но ты не переубедишь меня, — спокойно произнес он. — Да это и невозможно. Я уже подписал обязательства…

Гвинейра наполнила бокал и снова повернулась к сыну, теперь в глазах ее читалось отчаяние.

— А как же я? Ты бросаешь меня совсем одну, Джек!

Джек вздохнул. Он думал о матери, снова и снова оттягивая принятие решения, чтобы не причинить ей боли. Он по-прежнему надеялся на возвращение Глории. Сейчас девочка путешествовала с родителями по Америке, но должна же Кура наконец понять, что девушка совершенно не годится в качестве аккомпаниатора. Последние письма Глории, впрочем, как и всегда, были совершенно ничего не значащими, но Джеку казалось, что он читает между строк, чувствуя ее отчаяние и разочарование:

Нью-Йорк огромен. В нем можно заблудиться. Я ходила в несколько музеев, там были выставки полинезийского искусства. У них есть томагавки маори. Мне хотелось бы, чтобы война в Европе поскорее закончилась…

Новый Орлеан — Мекка для всех тех, кто любит музыку. Мои родители наслаждаются городом. Мне не нравится жара, кажется, что все постоянно влажное. У вас сейчас зима…

Я много работаю, я должна аккомпанировать танцовщицам на фортепьяно. Но мне больше нравится помогать Таматее гримировать труппу. Один раз она разрисовала меня. Я была похожа на девушку-маори из нашего племени в Киворд-Стейшн…

Это нельзя было назвать восхищением. Ей не нравилось путешествовать, и Уильям с Курой должны будут однажды понять это. Джек надеялся, что вскоре они отошлют Глорию домой, тогда у Гвинейры появится новый смысл жизни. Сам он чувствовал, что не в состоянии поставить мать на ноги. Джек хотел уехать, и ему было все равно куда.

— Мне жаль, мама. — У Джека появилось желание обнять Гвинейру, но он так и остался сидеть на своем месте. — Это продлится недолго. Говорят, война закончится через несколько недель, и тогда я смогу… тогда я, возможно, немного посмотрю Европу. А пока что я должен ехать в Австралию. Флот стоит в Сиднее. Тридцать шесть кораблей, мама. Самый большой конвой, который когда-либо пересекал Индийский океан…

Гвинейра опрокинула в себя бокал виски. Великий конвой был ей безразличен, равно как и война в Европе. Она просто чувствовала, как рушится ее мир.

Роли О’Брайен помогал своему господину переодеться к ужину. Обычно в доме Ламбертов это было не принято; ужин в семейном кругу не предполагал каких-то особых требований к одежде. Но в этот вечер в «Гранд отеле» должно было состояться совещание владельцев местных рудников с представителями Новозеландской железнодорожной корпорации. Его решили провести после торжественного ужина, на который были приглашены также и дамы. После трапезы мужчины должны были удалиться, чтобы поговорить о необходимых переменах, вызванных военными действиями, особенно об увеличении количества шахтеров на местах и возможных совместных транспортных регламентациях. К этому времени рудники заметно разрослись, и теперь требовались дополнительные железнодорожные вагоны и специальные поезда, чтобы перевозить уголь в морские порты на восточном побережье. Тим уже с улыбкой думал о том, как удивятся представители железнодорожной компании, когда Флоренс Биллер не только присоединится к мужчинам, но еще и попытается диктовать свои правила. Оставалось надеяться, что она будет действовать осмотрительно.

После истории с Лилиан и Беном отношения между Ламбертами и Биллерами значительно ухудшились. Флоренс, похоже, считала Тима лично ответственным за то, что Бен по-прежнему писал стихи, вместо того чтобы всерьез заниматься делами рудника. Тиму было интересно, приведет ли Флоренс сына с собой. Может быть, вместо своего мужа, который не любил общественных ужинов. Как бы то ни было, Ламберты решили на всякий случай оставить Лилиан дома. Девушка дулась уже целый день.

Роли О’Брайен был молчалив. Долговязый молодой человек обычно не оставлял без своего внимания ничего, что попадалось ему на глаза, и, когда он брал выходной, как сейчас, ему было что рассказать Тиму, который весь день был занят в конторе.

Наконец Тим заметил его молчаливость.

— Что случилось, Роли? Ты так расстроен после выходного. Поссорился с Мэри? Или что-то случилось с твоей матерью?

— С моей мамой все в порядке… — нерешительно произнес Роли. — С Мэри тоже. Просто… Мистер Тим, как вы думаете, вы сможете обойтись без меня пару недель?