— Илейн О’Киф — или лучше сказать Лейни Кифер? — была одной из девушек мадам Кларисс. И Лилиан родилась спустя несколько месяцев после свадьбы. Мне нужно добавить что-то еще? — поинтересовалась Флоренс.

Калев вздохнул.

— В этом смысле можно было бы говорить что-то о происхождении… — пробормотал он. — Но Лейни никогда не была проституткой. Она играла в пабе на фортепьяно, и только. Отцовство Тима в данном случае абсолютно бесспорно.

— Илейн О’Киф застрелила своего первого мужа! — возмутилась Флоренс.

— Это была самооборона, если я ничего не путаю. — Калев терпеть не мог ворошить давние истории. — В любом случае Тим вполне цел. Судя по всему, это не вошло у нее в привычку, и вряд ли это передается по наследству. Кроме того, Бен лишь раз встречался с маленькой Ламберт. Речь ведь не идет о том, чтобы жениться на ней! — Калев налил себе третий бокал виски.

Флоренс нахмурилась.

— Одно ведет к другому, — упрямо заявила она. — Как бы то ни было, он уже вбил ее себе в голову. Вот что я нашла на его столе в конторе. — Она вытащила из кармана листок бумаги. — Он пишет стихи!

Калев взял бумагу, пробежал ее глазами. «Кембриджская роза, моя лодка — твоя, и ждать буду я, тебя вечно любя».

— Что ж, это заставляет задуматься, — заметил Калев, опрокидывая бокал залпом. — Возможно, из него получится хороший лингвист, но литературного дарования я в нем не вижу.

— Калев, не насмехайся! — угрожающим тоном произнесла Флоренс, срывая шляпу с головы. — Мальчик упрям, и я это из него вытрясу! Вместе со стихами. Он научится мыслить, как должно деловому человеку.

Калев потянулся за бутылкой виски.

— Никогда, — храбро произнес он. — Он рожден не для этого, Флоренс. Равно как и я. Он ведь и мой сын тоже…

Флоренс обернулась к мужу. Улыбнулась уродливо оттопыренными губами, и Калев вздрогнул, увидев в ее взгляде то же презрение, которое часто замечал в глазах отца.

— Судя по всему, в этом и заключается корень всех зол! — ядовито заявила она. — Слышишь, дверь хлопнула? Думаю, он пришел домой…

Флоренс прислушалась. Калев ничего не слышал, но жена встала в позу.

— Это он! А теперь я пойду и выбью из него эту маленькую Ламберт! И стихи заодно!

Она бросилась прочь из комнаты.

Калев выпил еще один бокал виски.

— Посмотрим, что из этого получится… — пробормотал он, вспоминая ту давнюю ночь, когда он в первый и последний раз «не ударил в грязь лицом» с Флоренс…

Самомнение Калева Биллера было на нуле, когда он попросил руки Флоренс Биллер. При этом еще совсем незадолго до этого он отчаянно сопротивлялся самой перспективе заключения брака. Калев не любил женщин. Думая о любви, он представлял себе мужские тела, а возбуждение изведал лишь однажды, когда жил в интернате в Англии. Его другом был сосед по комнате, больше чем другом.

Будучи сыном греймутского предпринимателя, Калев, однако, не питал надежд на то, что сможет идти на поводу у своих предпочтений. Он смирился с жизнью холостяка, хотя знал, что это разозлит родителей. Ведь они надеялись получить наследника рудника Биллера. Однако потом он познакомился с певицей Курой-маро-тини, которая оценила его способности пианиста, композитора и аранжировщика. Вместе они разработали первую программу — «Шепот духов», посетили местные племена маори, изучая их искусство и музыку. Тем временем родители Калева устроили его брак с Флоренс Уэбер, что наполнило молодого человека ужасом и отвращением. Кура и Калев сблизились настолько, что он признался девушке в своих пристрастиях. Калев до сих пор помнил чувство громадного облегчения, когда Кура спокойно восприняла его признание. Прежде чем приехать в Греймут, она путешествовала с ансамблем оперных певцов и танцоров балета по Австралии и Новой Зеландии. И среди людей искусства любовь между мужчинами была, судя по всему, делом обычным. После этого признания Кура разработала план, который должен был позволить Калеву жить свободно. Ведь он тоже музыкант. Если бы он сделал карьеру в качестве пианиста и аранжировщика для выступлений Куры, он смог бы уехать из Греймута и устроить жизнь по своему усмотрению.

Все это звучало заманчиво, но план потерпел поражение из-за робости Калева. Он так волновался перед выступлениями, что совершенно не мог спать даже перед самыми маленькими концертами; когда же впереди маячили крупные проекты, он заболевал. Наконец он сложил оружие перед первым настоящим прорывом. Он бросил Куру и заключил сделку с Флоренс: она удовлетворится фиктивным браком, но при этом будет руководить рудником Биллеров.

Поначалу никто не говорил о том, что Флоренс собиралась передать рудник собственной плоти и крови. Калев приходил в ужас, замечая пристальные взгляды, которые она бросала на сотрудников его конторы и даже шахтеров. Очевидным фаворитом стал ее секретарь, и в самые мрачные часы Калев, без сомнения, промолчал бы и сделал вид, что ничего не происходит. Но в те первые месяцы после свадьбы он почувствовал себя сильнее. Впервые в жизни на него перестали давить и требовать выполнять работу, которая ему не нравилась. Вместо того чтобы ругаться с руководством рудника, он писал статьи для отраслевых журналов и, к собственному удивлению, снискал славу. Искусство маори было еще совершенно неисследованной областью. Статьи Калева были буквально нарасхват, и после их опубликования в газетах у него началась оживленная переписка с различными университетами Старого и Нового Света. К тому же Кура-маро-тини снискала огромный успех в Европе и по договору переводила ему финансовый эквивалент его доли в этом мероприятии. Впервые в жизни он разозлился. Он держался прямо — и не собирался позволять, чтобы какой-то секретарь рудника наставлял ему рога!

Флоренс Уэбер-Биллер не отличалась чуткостью, чтобы заметить это. Кроме того, с этим, своим первым мужчиной, она позволила себе что-то вроде легкой влюбленности. Это привело к действиям, о которых она впоследствии более чем пожалела. Встречаясь с Терренсом Блумом, Флоренс провожала его стройное, атлетически сложенное тело жадными взглядами, ее глаза горели. И конечно же, Терренс этим пользовался.

Деловые партнеры и поставщики удивились, когда он вдруг стал позволять себе высказывать мнение и делать предложения — и Флоренс не одергивала молодого человека, а принимала его слова как манну небесную. Греймутские сплетники начали поговаривать о них, а Калев неожиданно для себя решил присмотреться к Терренсу. Молодой человек отвечал на его взгляды нагло — будь Флоренс более чуткой, она почувствовала бы нарастающее напряжение, которое, казалось, витало в кабинете, который она тогда еще, для проформы, делила с Калевом.

Однако окончательно страсти накалились в те выходные, которые Калев хотел провести с дружественным племенем маори. Обычно это племя жило в окрестностях Бленема, но в то время маори кочевали. Калев рассчитывал встретить их неподалеку от Пунакаки, однако оказалось, что друзья ждали его уже под Рунангой, то есть гораздо южнее и ближе к Греймуту. Поэтому у Калева не было причин ночевать в палатке после того, как он обменялся подарками с маори, поделился воспоминаниями о прошлых визитах и помузицировал. К этому времени Калев уже играл на нескольких маорийских инструментах и пользовался любой возможностью для того, чтобы получить новую порцию инструкций от тохунга племен. Пока они рассказывали, пели и танцевали, по кругу, конечно же, ходила бутылка виски, и Калев был уже не совсем трезв, когда вернулся домой в довольно позднем часу. Впрочем, слух его все еще работал великолепно, и звуки, доносившиеся из комнаты Флоренс, сложно было понять превратно.

Недолго думая, Калев толкнул дверь. Редко бывало, чтобы его по-настоящему охватывала ярость, но при виде Флоренс в объятиях ее наглого секретаря — здесь, в его собственном доме! — его подогретая алкоголем кровь вскипела. Разумеется, при этом он не стал распускать руки. Калев был джентльменом до кончиков ногтей. Какое-то время он стоял в дверном проеме, словно застыв, а Флоренс, покраснев от стыда, сидела молча. Терренс предпринял попытку заслонить ее собой.