— Конечно, — отвечаю я и хватаю переполненный пакет из мусорного ведра возле островка для готовки. С трудом удерживая содержимое внутри, чтобы не рассыпать, я подтягиваю его за края, закидываю на плечо и направлюсь на улицу.

Как только выхожу туда, пакет разрывается и повсюду рассыпается мусор. Я чертыхаюсь себе под нос и, нагнувшись, начинаю собирать его. Воняет он отвратительно, и я пытаюсь дышать через рот, пока собираю по одной вещи за раз и бросаю их в мусорный контейнер.

Я собрала половину этого безобразия, когда слышу оклик:

— Лексингтон!

Я знаю, что не должна смотреть вверх, потому что сегодня меня зовут не Лексингтон, а Хайди, и люди с именем Хайди обычно не отзываются на имя Лексингтон. Но, видимо, мои рефлексы работают быстрее, чем мозги, и я подымаю голову как раз вовремя, чтобы увидеть первую ослепительную вспышку.

За ней следует вторая и третья, пока меня полностью не окружает пламя мерцающих лампочек.

— Лекси! — кричит голос откуда-то позади пульсирующего свечения. — Лекси! Сюда! Посмотри сюда!

Мои глаза стараются изо всех сил увидеть через стену света, пока мозг с усилием пытается понять, что творится в этом хаосе.

Что они здесь делают? Я же не в клубе. И не на премьере. Я в офисе кейтеринговой компании. Что здесь забыли папарацции?

— Лекси, — раздается еще один голос, и из неразберихи выходит женщина с микрофоном. По пятам за ней, водрузив камеру на плечо, следует мужчина. Она тычет микрофоном — на котором теперь я могу рассмотреть знакомый логотип «E! News» — в мое лицо и спрашивает:

— Расскажи нам о том, что ты здесь делаешь.

— Э, — выдаю я в изумлении, моргая из-за света ярких вспышек.

И затем вдруг передо мной появляется еще один микрофон.

— Лекси. Это правда, что ты работаешь в этой кейтеринговой компании?

— А?

— Лекси. — Третий репортер чуть ли не сбивает меня с ног, пока пропихивается, чтобы оказаться ближе. — Как ты относишься к решению своего отца заставить тебя проработать целый год, чтобы получить доступ к своему трастовому фонду?

Неожиданно в мозгу начинают крутиться шестеренки.

— Что? — рычу я в ответ.

Женщина из «E! News» двигает мужчину в сторону и борется за то, чтобы стать на прежнее место прямо передо мной.

— Лекси, — спрашивает она, — из всех тех работ, на которых он заставил тебя побывать, какая из них была самой сложной?

Я слышу, как в груди колотится сердце. Мое дыхание учащается. Я смотрю на растущую массу камер, репортеров и новостных фургонов. Три из них только что остановились у обочины, и мне видно, как в мою сторону бегут люди, таща за собой оборудование.

Я пытаюсь отступить, но врезаюсь в стену людей. Теперь я полностью окружена.

Вопросы все сыплются. Вспышки продолжают мигать. Тянется рука и стягивает парик с моей головы. Я тянусь за ним, но он теряется в море суеты.

К счастью, дело в руки берут мои инстинкты. Бесчисленные годы уклонения от прессы и увиливания от сцен с людьми, подобных этой, дают о себе знать. Я склоняю голову, сжимаюсь и скольжу через толпу, пока не возвращаюсь обратно в безопасную кухню кейтеринговой компании.

Точнее, безопасную от того, что они не смогут сюда войти. Не смогут за мной последовать. Им не разрешено находиться на частной собственности.

Но она определенно не безопасна в более широком смысле слова. В широком смысле моей жизни. Моей репутации. Мой анонимности.

Я сползаю вниз возле большой стальной раковины, тяжело дыша, заставляя легкие вдыхать и выдыхать сопротивляющийся воздух и молчаливо внушая сердцу продолжать биться, даже несмотря на угрозу, что оно может остановиться.

Прошло двадцать недель и все кончено. Кончено. Не знаю, как это получилось, но вот так.

Они нашли меня.

— Уже почти пять месяцев Лексингтон Ларраби, дочь миллиардера-предпринимателя Ричарда Ларраби, выполняет различные низкооплачиваемые работы по всей южной Калифорнии, которые некоторые описывали как часть «программы по оздоровлению», разработанной и реализованной самим Ричардом Ларраби. Подробности соглашения до сих пор не до конца ясны, но мы знаем, что каждую неделю в течение года Лексингтон должна ходить на разную работу, если хочет получить доступ к своему трастовому фонду, размер которого эксперты оценивают в двадцать пять миллионов долларов. И хотя данная информация не подтверждена официальными представителями семейства Ларраби, считается, что решение Ричарда Ларраби записать свою позорно проблемную дочь в эту уникальную программу пришло сразу же после того, как она врезалась на машине в магазин на Бульваре Сансет, примерно четыре с половиной месяца тому назад.

— Наш список пока еще не готов, но в ходе нашего расследования обнаружилось, что среди прочего Лексингтон успела поработать горничной, официанткой, городским служащим, посудомойкой, продавцом по телефону и дежурным на автомойке.

— Новости об этом необычном интригующем соглашении привлекли внимание прессы по наводке неизвестного. Как Лексингтон Ларраби, так и Ричард Ларраби воздержались от комментариев, но сегодня в нашей студии находится психолог по работе с детьми. Он здесь, чтобы поговорить о...

Я выключаю телевизор и падаю на кровать. Больше не могу смотреть отснятый материал с моим участием в этой ужасной кейтеринговой униформе и собирающей с улицы мусор. Это унизительно.

И все те эксперты, с которыми они продолжают проводить интервью, сводят меня с ума. Психологи по работе с развитием детей. Специалисты по работе с подростками, злоупотребляющими алкоголем. Доктора. Психиатры. Социологи. Такое ощущение, будто они с цепи сорвались. Любой, у кого имелось мнение о жизни Лексингтон Ларраби, посещал студию и выказывал его в эфире.

А еще они говорили одно и то же. Они напевали фразы моего отца, после чего нападали на меня. Да здравствует Ричард Ларраби, раз принял активный, ответственный подход к воспитанию своей дочери, ради ее блага. Если бы только все родители уделяли столько внимания потребностям своих бунтующих детей-подростков, то наш мир был бы лучше.

Бла. Бла. Бла.

А вот с чем они накосячили, так это с упоминанием того, что, помимо дирижирования этого маленького усилия, мой отец больше никак не был вовлечен. По сути, был не вовлечен до такой степени, что на самом деле нанял официального надсмотрщика, который уделял бы мне внимание от его имени. Потому что был слишком занят и важен, чтобы самому этим заниматься.

И где похвала в мою сторону за то, что действительно собралась с силами и побывала на стольких работах? Это, вообще-то, именно я вкалываю, как папа Карло, каждую неделю в ресторанах быстрого питания, рыбных магазинах и фермах по производству молока;именно я проделываю всю работу. Но получаю ли я хотя бы каплю восхищения? Конечно нет. Она достается моему отцу. Герою рабочего класса. Выходцу из народа. А я просто разбалованная принцесса, которая достаточно наломала дров, чтобы попасть в такое затруднительное положение. Я неблагодарная богатенькая наследница, которая заслуживает, чтобы ей преподали урок.

Атмосфера в доме словно в федеральном бункере. От звонков телефон убрали с петель, Горацио пришлось отключить дверной звонок, и улица опять была заставлена новостными фургонами. У меня не было возможности выйти наружу с прошлого вечера, когда я добралась домой.

И что хуже всего, я понятия не имела, кто это со мной сделал.

По наводке неизвестного? Ага, конечно!

Среди нас предатель. И я намерена выяснить кто.

И убить его.

Поначалу я подозревала Люка. Но после того как прошлой ночью я около часа посыпала его проклятиями, ему наконец-то удалось убедить меня, что это не он. Что он никогда не предаст вот так доверие моего отца. И он прав. Не предаст. Уж слишком он большой жополиз, чтобы совершить нечто подобное.