Я вздыхаю и отклоняю голову назад на подголовник.

— Не припоминаю, чтобы это было в первичном договоре.

— Сейчас, — прохладно говорит он, — уже есть. И если ты не согласна, мне придется доложить твоему отцу, что ты отказываешься сотрудничать.

Я стону. Это так в духе моего папочки — оставить кого-то, кто будет общаться со мной от его имени. Потому что не дай Бог ему на самом деле придется со мной разговаривать. О нет, он лучше заплатит «посреднику». Гребаный посредник! В смысле, конечно, он делал это многие годы через сотни разных людей — Горацио, Брюса, Кингстона, его помощники, которых он отправил убирать мой последний косяк, но до сих пор этому не было официального названия. Он никогда не называл утку уткой.

Хотя для этого Люка утка — слишком добрая характеристика. Он скорее насекомое. Таракан. И если бы мое финансовое будущее было не в его мерзких ручонках, я бы раздавила его каблуком своих Лабутенов.

— Куда ты меня везешь? — спрашиваю я, глядя на знакомый пейзаж за окном. До сих пор я даже не замечала, где мы ехали. Похоже, мы в окрестностях Брентвуда.

— К твоему первому месту работы, — отвечает Люк сурово. — Я буду привозить тебя на все работы и забирать в конце дня.

— Спасибо, но у меня есть машина.

— Ммм. — Люк делает вид, что задумывается. — Это не то, что сообщает CNN.

— У меня есть водитель, — исправляюсь я.

— Что ж, для этого, похоже, он тебе не нужен. Моя работа — убедиться, что ты вовремя показываешься каждое утро, так что я буду отвозить тебя.

Боже. Как этот день может стать еще хуже?

И тут, словно вселенная с самодовольной усмешкой отвечает на мой невысказанный вопрос, Люк заезжает на подъездную дорогу поместья в стиле Тюдоров и паркуется. У входа я виду невысокую женщину-блондинку, одетую в униформу в бледно-синюю и белую полоску длиной по щиколотку, с короткими рукавами и свежим белым воротничком. В одной руке она держит ведро, заставленное множеством бутылочек неидентифицируемых жидкостей. В другой — форму, идентичную ее.

Люк обходит машину спереди, открывает мою дверь и приглашает меня выйти, но я не двигаюсь. Вместо этого я крепко вцепляюсь в сиденье, так сильно, что, думаю, мои ногти насквозь проткнут уродливую серую ткань.

Сурового вида женщина с тугим блондинистым пучком и темными мешками под глазами поднимает голову и бодро шагает к машине. Она толкает классное ведро ко мне, как будто она вождь какого-то племени и подает знак мира странному новичку. Типа я на самом деле должна принять его и начать прыгать от радости, обнять ее за шею и благодарить за такой продуманный дар.

Я узнаю ведро. В нашем доме есть одно такое же. Но я никогда к нему не прикасалась. Никогда даже не посмела сделать этого. Потому что оно принадлежит Кармен.

Нашей горничной.

— Вот, — говорит женщина с сильным восточно-европейским акцентом. От того, как ее язык остро выдает «т» в «вот», кажется, что она может этой буквой тебя прибить. — Ты возьми.

— Нет! — не думая, сразу же отвечаю я, дотягиваясь до ручки и закрывая дверь. Быстро опускаю руку и блокирую замок.

— Лекси, — говорит Люк, стуча по стеклу, — давай же, открой дверь.

Я скрещиваю руки на груди и отклоняюсь назад на сиденье. Не собираюсь я выходить. Буду сидеть тут весь день, если придется. Уж лучше это, чем то, что меня ожидает снаружи.

Убирать дома? Ни за что.

Опять стук по стеклу.

— Лекси, — надоедает Люк, — ты ведешь себя как ребенок.

— Я не ребенок! — кричу я в ответ.

Люк закатывает глаза и вытягивает из кармана ключи. Он отпирает замок и с нетерпеливым вздохом открывает дверь.

Черт. Не ожидала я, что у него с собой ключи.

— Лекси, — резко говорит он, — это Катаржина. Она работает в «Маджестик Мэйдс»[11]. На этой неделе она будет обучать тебя уборке. Ей известно насчет проекта, и она согласилась посодействовать. Ее проинструктировали докладывать обо всем мне.

— Нет, — повторяю я. — Это сумасшествие. Не собираюсь я этого делать.

— Если ты не выйдешь из машины, — предупреждает Люк, — мне придется позвонить твоему отцу.

— Отлично, — говорю я упрямо, — звони ему. Мне плевать.

— Отлично, — откликается Люк, спокойно принимая мой блеф. Я наблюдаю, как он вынимает из кармана телефон и начинает набирать номер.

— Нет! — кричу я, выбираясь из машины, чтобы схватить его телефон. — Не звони ему. Я сделаю это. Пофиг. — Я с жестокостью захлопываю за собой дверь.

Люк улыбается, выглядя удовлетворенным своей мини-победой, и открывает заднюю дверь машины. Он наклоняется, шуршит в своем портфеле, пока не достает оттуда папку-скоросшиватель, и разворачивает ее. Я вытягиваю шею, чтобы прочитать, что написано черным шрифтом на главной странице. «Работа №1» — и больше ничего.

— Ты будешь работать ежедневно по восемь часов следующие пять дней, — официальным тоном информирует он меня, читая с папки.

— Восемь часов! — визжу я. — Это физически невозможно.

Катаржина откашливается, и я с неохотой перевожу на нее взгляд.

— Да, Катаржина? — подсказывает Люк.

— Прошлую неделю я работаю двойную смену КАДЖЫЙ день! — ревет она на ломаном английском, словно она принимает все это слишком близко к сердцу. — Я работаю по ШЕСТНАДЦАТЬ часов каждый день семь дней!

Великолепно, думаю я. Меня будет обучать горничная-гитлерша.

— Что ж, думаю, на этом дебаты о человеческих возможностях закончены, — говорит Люк, его голос слишком самодовольный, чтобы мне это понравилось.

— Не думаю, что это считается, — спорю я. — Она — профессионал.

— И ты им станешь тоже. — Он улыбается мне.

Катаржина сует мне красное ведро. На этот же раз у меня не остается выбора, потому что она тыкает его мне в живот, и мне приходится взять его прежде, чем оно упадет на землю.

— Спасибо, — бормочу я.

А потом она вешает униформу мне на плечо и натянуто кивает.

— Хорошо. Мы идем!

— Удачи! — кричит Люк мне вслед, пока я неохотно следую за ней ко входу. И только перед тем, как двери закроются позади, я с тоской смотрю на внешний мир. На крошечный серебристый седан Люка на подъездной дороге. На белый минивэн с логотипом Маджестик Мэйдс на боку. Розовые буквы изгибаются и разворачиваются большими декоративными петлями и бантами. Как будто оборки логотипа волшебным образом превратят уборку в веселое мероприятие со свистом во время работы, подходящее для принцесс.

Когда на самом деле все наоборот.

Золушка в реверсии.

Сказка официально стала страшилкой. Счастливый конец на яхте в Средиземном море превратился в ужасный конец в темных подземельях Брентвуда. И принцессе — которая когда-то была такой гламурной, красивой и в VIP-списках каждого бала города — были вручены ведро моющих средств и одежка горничной.

Люди отвратительны. Это место абсолютный свинарник. Грязная одежда висит на каждом предмете мебели, напоминая крюки. В главном холле следы какого-то животного, нарезавшего здесь круги. На лестнице стоят тарелки. Тарелки. На. Лестнице. Зачем кому-то оставлять на лестнице тарелки? Кто вообще так делает?

И что прилипло к подошве моих туфель? Лучше бы этому не быть жвачкой.

Боже. Хуже. Нижнее белье.

Пора отсюда валить.

Я разворачиваюсь и устремляюсь к двери. Но Катаржина на удивление сильна… и быстра. Не успеваю я и глазом моргнуть, ее длинные костлявые пальцы сжимают мое запястье.

— Нет-нет, — говорит она, в неверии тряся головой и цокая. — Ты остаться. И убираться! — Она снимает униформу с моего плеча и сует мне ее в руки. — Ванная, — гневается она. — Ты переоденься внутри. А потом уберись там.

Не могу поверить этой женщине. Она не видит, какое у меня похмелье? Какая бледная и чуть ли не зеленая моя кожа? В смысле, да я тут едва на ногах держусь!