«Малиновцы не нахвалятся..».
Ясно, что не только крестьяне Сибири и Зауралья искали пути улучшения путей ведение домохозяйства. Наиболее деятельные крестьяне европейской России тоже искали пути избавления от общины.
Вот как описан процесс становления хуторов в Смоленской губернии:
«В последние 3–4 года стремление перейти к хуторскому хозяйству появилось и среди крестьян Порецкого уезда.
Присмотревшись к хозяйствам нескольких местных хуторян, крестьяне Лоинской волости пришли к заключению, что жить каждому среди своего участка земли, имея под руками и пашню, и луга, и выгон для скота — удобнее и выгоднее во всех отношениях.
Много раз крестьяне на своих сходах поговаривали, что недурно бы и им расселиться по участкам. Но так как дело было новое и приходилось ломать дедовские и прадедовские порядки и обычаи, то долго дело ограничивалось только одними разговорами, да спорами.
Наконец, одна деревня Малиновка первая решилась расселиться отдельными хуторами.
Крестьяне пригласили землемера, который разбил их земли на участки, сообразно с числом душ каждого хозяйства. При этом принималось в расчет и качество земли. Кому по жребию приходилась плохая земля, тому наделялось земли больше.
Со следующей весны малиновцы стали переносить дома и все хозяйственные постройки каждый на свой участок. К осени все уже расселились и зажили новой жизнью. Теперь каждый двор стоит посредине своего владения. Вокруг каждой усадьбы расположены огород, пашня и другие угодья. Общего выгона для скота не имеется. Скот пасется близ дома. Коровы и лошади ходят по выгону большей частью спутанными.
Малиновцы не нахвалятся новой жизнью. Если у кого не хватает лугов, то те завели с первых же лет травосеяние. Почти у всех посажены сады. Скот у них всегда сыт и на вид гораздо лучше, чем у крестьян в деревнях. Старые усадьбы в деревне малиновцы оставили за собою.
Теперь по примеру малиновцев расселились крестьяне деревень Селец, Марышки и Ивки той же волости»[57].
Нужно иметь в виду, что процесс перехода от общинного к подворному землевладению не мог быть скоропалительным. Крестьяне народ обстоятельный и излишне никогда не рисковали.
Переговоры шли годами…
Раньше и интенсивнее процесс хуторизации начался в западных губерниях.
Вот описание этого процесса в Витебском уезде:
«Особенно сильное движение по устройству хуторского хозяйства наблюдается в Веляжской волости. Еще в 1893 году податная инспекция отметила, что из 106 селений в 61 общинная земля разделена на отрубы, а усадьбы перенесены каждым хозяином на свой участок.
В настоящее время хуторами расселились в названной волости уже 98 селений, а в остальных идет сильное движение в пользу расселения.
Одной из первых расселившихся была самая крупная деревня Загородня. Делили землю по общему согласию всех домохозяев, причем переговоры шли годами, так как более упрямые крестьяне добивались тех или иных себе уступок.
Достигнув согласия, крестьяне составляли частные приговоры с изложением оснований раздела, который затем производился в натуре, сначала без помощи землемера. Пестрота угодий благоприятствовала разверстыванию их. Только в исключительном случае приходилось отвести на двор более одного участка.
Каждому давалось, по возможности, такое количество земли, какое он имел раньше. Выравнивание ценности участков чаще всего производилось путем денежных приплат, доходивших до 10 руб. за десятину, реже путем прирезки или отрезки земли. Чтобы склонить к разделу малоземельных хозяев, им отводилась приусадебная, хорошо удобренная земля. Оставшиеся на старых усадьбах помогали выселившимся работою. На всех вновь возникших хуторах замечается подъем хозяйств и все крестьяне довольны переменой»[58].
Надо отметить, что самораспад общин происходил и самой центральной России.
Из письма крестьянина И. М. Михайлова, Воронежская губерния редактору журнала:
«Община деревни Пешкова, Борисоглебского уезда перешла к подворному владению. Крестьяне разделили деревенскую землю на подворные участки «углами» сами, без участия землемера и находят новый порядок лучше. Стали сеять клевер, отошли от трехпольного землевладения с чрезполосным пользованием землей»[59].
«Облюбовав, устраиваются прочно…»
Развитие хуторского хозяйства в Псковской и Новгородской губерниях в последнюю четверть XIX века обуславливалось наплывом эстонцев и латышей:
«Эстонцы и латыши начали появляться в наших местах в виде бедных и скромных арендаторов.
Эстонец брал в аренду участок заброшенных пустырей или часть глухого леса и, упорно работая, в 3–4 года превращал его уже в маленькое имение. Обыкновенно первые 2 года арендатор жил бесплатно, разделывая поля и покосы, выстраивая себе ригу. хлев, амбар, жилой дом.
Прожив 5–6 лет, арендатор уже значительно окреп. Обзавелся постройками, парой лошадей, достаточным количеством скота, наладил свое ремесло.
Если арендатор облюбовал участок, он устраивается на нем прочно и участок быстро совершенствуется. К концу 12-летней аренды место становится неузнаваемым. Поля, окружающие хутор, отлично обработаны, низкие места обращены в чистые покосы, везде посевы клевера, льна…
Через 12 лет арендатор только и думает о том, как бы приобрести участок в собственность и дает за него иногда большие деньги…»[60].
Отчего упадок, отчего процветание?..
В чем же состоял секрет того, что при одинаковых климатических условиях, примерно одинаковом количестве и качестве земли общинный крестьянин беднел, а хуторянин богател?!
Вот какой вывод по этому вопросу сделал агроном, наблюдавший много лет земельное хозяйство России, в конце XIX и начале ХХ века:
«Достаточно взглянуть на планы хуторянина и крестьянина общины, чтобы не оставалось никакого сомнения: именно в разнице этих планов, а не в чем‑либо другом и заключается ключ к разрешению загадки!
Свободная хуторская система всегда и везде обуславливала высокую производительность и процветание хозяйства.
Напротив, общинная форма хозяйствования всегда и везде сопровождается упадком земледелия и обнищанием народа.
Смотря по тому, в какую форму сложилось крестьянское хозяйство, можно безошибочно заключить о состоянии земледелия и положения сельского населения»[61].
К этим словам добавить просто нечего. Влияние формы землепользования на земледелие настолько сильно, что заслоняет собою влияние других условий, в том числе и «географию» местности.
На пороге ХХ века было совершенно очевидно: вся деревенская жизнь ждала земельную реформу.
Однако реформа Столыпина была еще впереди.
А большинство «сильных мира того» считали так. Общинный способ пользования землею сложился веками. Этим самым и выражается признание его со стороны массы крестьян. Мол, община и черезполосица является следствием того, что крестьяне находят ее полезной и не ощущают ее неудобств.
Чиновник — есть чиновник.
Большинство «сильных мира того» просто не хотело видеть, что наиболее деятельные крестьяне на всех просторах России давно порываются к хозяйственной самостоятельности, давно делают попытку сбросить с себя эту бессмысленную дробную чрезполосицу и длинноземелье (отдаленность полевых угодий от усадьбы крестьянина) — это, во-первых.
Во-вторых, чиновники не знали или не понимали процесс удвоения численности крестьянства. Для этого надо хотя бы знать: сколько крестьян было в ведения его чиновничества — хотя бы 20 лет назад.
