— Обычно, — ответил я, — победа над каким-нибудь более зрелым, уже зарекомендовавшим себя, сильным человеком, как злодеем, так и героем. — Он, соглашаясь, посмотрел на меня. И я решил рискнуть.

— К примеру, если бы войска Содружества смогли лицом к лицу встретиться с равным числом дорсайцев и победить их…

Согласие с его лица немедленно смело выражением, которое я никогда прежде не замечал. На секунду или две он просто уставился на меня, разинув рот. Затем бросил на меня взгляд, горячий и дымящийся, словно расплавленная лава, льющаяся из жерла вулкана.

— Вы принимаете меня за дурака? — резко бросил он. Вскоре выражение его лица переменилось, и он с любопытством снова взглянул на меня. — …Или ты дурак сам?

И снова посмотрел на меня долгим, пристальным взглядом. Наконец он кивнул головой.

— Да, — произнес он, словно про себя. — Именно так. Этот человек — дурак. Дурак, рожденный на Земле.

Он развернулся, и на этом интервью в тот день закончилось.

Я не обратил внимания на то, что он принял меня за дурака. Пожалуй, это служило еще большей страховкой в преддверии того мгновения, когда я предприму свой ход, чтобы обмануть его. Но, клянусь своей жизнью, я не мог понять, что привело его к столь необычной реакции. И это беспокоило меня. Не могло же мое предположение насчет дорсайцев быть столь неестественным? Меня подмывало спросить об этом Джэймтона, но лучшая часть моего здравомыслия удержала меня от этого шага.

И вот пришел тот день, когда Брайт, наконец, собрался задать мне вопрос, который, как я знал, он рано или поздно должен был задать.

— Журналист, — произнес он, стоя передо мной, слегка расставив ноги, заложив руки за спину и глядя сквозь огромное — от пола до потолка — окно офиса на правительственный центр и город Совета внизу. Он стоял спиной ко мне.

— Да, Старейший? — отозвался я, пришедший в офис, как только получил очередной вызов. Он резко обернулся при звуке моего голоса и уставился на меня своим огненным взглядом.

— Вы как-то сказали, что героями становятся в результате победы над более старшими, уже зарекомендовавшими себя героями. Как пример героев для общественного мнения вы упомянули дорсайцев и экзотиканские миры.

— Совершенно верно, — произнес я, подходя к нему.

— Безбожники с Экзотики, — произнес он, словно разговаривал сам с собой. — Они используют наемников. Что хорошего в том, чтобы победить наемников — даже если бы это было легко и возможно?

— Так почему бы не спасти кого-то, нуждающегося в помощи? — безмятежно спросил я. — Такая вещь придала бы вам новый и весьма неплохой имидж в глазах публики. Вы, с Содружества, не очень-то известны подобной деятельностью.

Он бросил на меня тяжелый взгляд.

— Кого мы должны спасти? — потребовал он у меня.

— Ну что ж, — ответил я, — всегда имеются небольшие группы людей, которые, по праву или нет, считают, что их оттесняют более значительные социальные группы. Скажите мне, разве к вам не обращались небольшие диссидентские группы, желающие нанять ваших солдат для участия, к примеру, в мятежах против своих законных правительств… — я на мгновение сделал паузу. — Ну конечно, я же забыл о Новой Земле и Северном Разделе Атланда.

— Мы получили очень мало положительных откликов от других миров в нашем деле с Северным Разделом, — резко произнес Брайт. — И вы это отлично знаете!

— Но шансы тогда были примерно равными, — произнес я. — Что вам нужно, так это помочь кому-нибудь, кто является настоящим меньшинством, против настоящего гиганта большинства. Скажем, нечто вроде шахтеров Коби против владельцев шахт.

— Коби? Шахтеры? — он снова бросил на меня тяжелый взгляд, но именно этого взгляда я и ждал все эти дни и потому спокойно встретил его. Он повернулся и подошел к столу. Протянув руку, он взял со стола лист бумаги, похожий на письмо.

— Так случилось, что я получил зов о помощи на чисто умозрительном основании от группы…

Он остановился и положил письмо обратно, при этом подняв голову и посмотрев на меня.

— От группы вроде шахтеров Коби? — спросил я. — А это не сами шахтеры?

— Нет, — ответил он. — Не шахтеры.

Какое-то мгновение он молча стоял, затем, обогнув стол, подошел ко мне и протянул руку.

— Как я понимаю, вы собираетесь уезжать.

— Как? — спросил я.

— Что, разве меня неверно информировали? — произнес Брайт. Его глаза буквально прожигали меня насквозь. — Я слышал, что вы уже собираетесь на космолет, отлетающий на Землю сегодня вечером. И как я понял, вы уже приобрели билет на этот рейс.

— Как же… конечно, — произнес я, четко прочитав послание в тоне его голоса. — Думаю, я просто забыл. Да, я уже уезжаю.

— Желаю приятного путешествия, — произнес Брайт. — Я рад, что мы смогли прийти к дружественному взаимопониманию. Вы можете рассчитывать на нас в будущем. И в свою очередь мы будем рассчитывать на вас.

— Пожалуйста, — ответил я. — И чем скорее — тем лучше.

— Это произойдет достаточно скоро, — заверил меня Брайт.

Мы снова попрощались друг с другом, и я отправился в свой отель. Там я обнаружил, что все мои вещи уже упакованы и, как и сказал Брайт, на мое имя приобретены билеты на космолет, этим вечером отправляющийся на Землю. Джэймтона нигде не было видно.

Пятью часами позже я снова очутился меж звезд, на корабле, гиперпрыжками приближающемся к Земле.

А пятью неделями позже Голубой Фронт на Святой Марии тайно снабжаемый оружием и людьми с Содружества, провел короткое, но кровавое восстание, заменившее законное правительство лидерами Голубого Фронта.

На этот раз я не просил Пирса Лифа о встрече. Он послал за мной сам. И когда я проходил через Зал Гильдии и поднимался вверх по прозрачной трубе лифта к его офису, многие члены Гильдии провожали меня пристальными взглядами. Ибо за те три года, что прошли с момента захвата лидерами Голубого Фронта власти на Святой Марии, многое для меня изменилось.

Я уже не так мучительно вспоминал последнюю встречу со своей сестрой. И когда возвращался на Землю, уже увидел свой первый сон о мести. Впоследствии я предпринял два шага, один — на Святой Марии, другой — на Гармонии, чтобы осуществить эту месть. Но даже после этих шагов мой внутренний мир не изменился. Ибо перемены требуют времени.

И лишь последние три года по-настоящему изменили меня. И именно это обстоятельство заставило Пирса Лифа пойти на встречу со мной. Именно это заставляло людей в беретах оборачиваться, когда я проходил мимо. Ибо за эти годы, я постиг многое, и, вспоминая встречу со Старейшиной Брайтом происшедшую два года назад, я понимал, что тогда был просто новорожденным младенцем.

Мне вспомнился мой первый сон о мести, когда я с мечом в руке направлялся на встречу под проливным дождем. Тогда в первый раз я почувствовал притягательность этого, но сейчас, в действительности, я чувствовал себя гораздо сильнее — сильнее, чем могли бы меня сделать еда, питье или любовь, или даже сама жизнь.

Дураки все, кто считает, что богатство, женщины, крепкие напитки или даже наркотики могут доставить максимум удовольствий человеческой душе. Все они предлагают лишь бледное удовольствие по сравнению с той задачей, которая требует от человека большего, чем его величайшая сила, которая полностью захватывает его, до последней косточки, нерва или кусочка плоти, захватывает все его надежды, страхи, мечты — и тем не менее требует еще большего.

Дураки те, кто думает иначе. Ни одно великое усилие не далось так просто. Ни одна картина, ни одно музыкальное произведение, ни одна поэма, ни один собор в камне, ни одна церковь и ни одно государство не появились на свет как уплата за что-то. Парфенон не был построен просто так, и за Фермопилы не сражались за плату или славу. И Бухара была разграблена, и Китай стонал под ногами монголов не из-за одной лишь добычи или властолюбия. Платой за выполнение подобных вещей было само выполнение их.