Лиза рассказала мне, что его впустили по ошибке. Марка Торри должен был осмотреть новый врач, его ждали после полудня. По чьему-то недосмотру, вместо него впустили этого пожилого, очень хорошо одетого, представительно выглядевшего человека. Он дважды выстрелил в Марка и один раз — в себя, тут же покончив жизнь самоубийством. Марк, несмотря на ранение легких двумя иглами из пистолета, все еще жил, но быстро слабел.

И наконец Лиза привела меня к нему, лежавшему все так же на спине, на залитом кровью покрывале большой постели, в спальне, находившейся сразу же за его офисом. С него сняли верхнюю одежду, всю его грудь охватывала огромная белая повязка. Глаза его были закрытыми и запали, так что нос и подбородок, казалось, были упрямо выпячены вперед, словно в яростном неприятии смерти, которая медленно, но верно утаскивала его отчаянно борющийся дух в глубину своих темных вод.

Но лучше всего я запомнил не лицо. Меня поразила необычайная ширина груди и плеч, мощь его обнаженных рук. Неожиданно из моего позабытого школьного прошлого мне вспомнился рассказ свидетеля убийства Авраама Линкольна. Так же вот лежавшего на кровати и умиравшего. И то, как свидетель был поражен силой мышц и шириной грудной клетки, открытой обнаженной верхней части тела Президента.

Так же оказалось и с Марком Торри. Правда, в его случае большая часть мускулатуры оказалась утраченной в результате продолжительной болезни и малоподвижности. Но ширина и длина его костей указывала на силу, которую он имел в молодости. В комнате находилось еще несколько человек. Некоторые из них были врачами. Но они тут же отошли в сторону, как только Лиза подвела меня к постели.

Она наклонилась и тихо позвала его.

— Марк, — произнесла она. — Марк!

В течение нескольких секунд я думал, что он уже не ответит. Я помню, как подумал, что, наверное, он уже умер. Но затем его запавшие глаза приоткрылись, посмотрели по сторонам и наконец сконцентрировались на Лизе.

— Тэм здесь, Марк, — произнесла она. Затем отодвинулась в сторону, позволив мне поближе подойти к постели, и, обернувшись, посмотрела на меня.

— Наклонись, Тэм. Поближе к нему, — приказала она.

Я подошел еще ближе и наклонился. Его глаза застыли на моем лице. Я не понял, узнал он меня или нет. Но затем его губы зашевелились, и я услышал будто призрак шепота, шелестевшего где-то в глубине его некогда могучей груди.

— Тэм…

— Да, — ответил я. Затем заметил, что сжал его руку своей. Я не знал, почему. Его рука была холодна и бессильна.

— Сынок… — прошептал он так тихо, что я едва смог расслышать. И в тот же момент меня будто поразила молния, и не шевельнув ни единым мускулом, я неподвижно застыл, похолодев, словно меня засунули в лед, от неожиданной, ужасной ярости.

Как он смел? Как он смел назвать МЕНЯ «сыном»? Я не давал ему никакого права или повода назвать меня так… меня, которого он едва знал. Меня, не имевшего ничего общего с ним, или с его работой, или всем тем, приверженцем чего он был. Как он осмелился назвать меня «СЫНОМ»?

Он шептал что-то еще. Он добавил еще два слова к этому ужасному, неправильному слову, с которым он обратился ко мне.

— …прими на себя…

И затем его глаза закрылись, губы замерли, хотя медленное-медленное движение его груди указывало на то, что он еще жив. Я отпустил его руку, повернулся и выбежал из спальни. Очнулся я в офисе. И там я наконец остановился, удивленный, ибо дверь наружу, конечно же, была замаскирована и скрыта.

И здесь Лиза нагнала меня.

— Тэм?

Она положила руку мне на плечо и заставила посмотреть ей в глаза. По ее лицу я понял, что она все слышала и теперь спрашивала меня, что я собираюсь делать. Я начал было, взорвавшись, объяснять ей, что ничего подобного делать не собираюсь. Ничего из того, что сказал мне старик, которому я ничего не был должен, как не был должен и ей. Ведь это оказалось даже не вопросом, заданным мне! Он даже не попросил меня. Он ПРИКАЗАЛ мне принять руководство.

Но я не издал ни единого звука. Я было раскрыл рот, но, похоже, не мог произнести ни слова. Наверное, я дышал как загнанный волк. И затем на столе Марка зазвонил видеофон, разрушив охватившее нас молчание.

Лиза стояла около стола. Совершенно автоматически ее рука потянулась к видеофону и включила его, хотя она и не взглянула на лицо, возникшее на экране.

— Алло? — произнес голос с панели прибора. — Алло? Кто-нибудь здесь есть? Я хотел бы поговорить с журналистом Тэмом Олином, если он у вас. Это весьма срочно. Алло? Есть тут кто-нибудь?

Это был голос Пирса Лифа. Я оторвал взор от Лизы и наклонился к видеофону.

— О, вот и ты, Тэм, — произнес Лиф с экрана. — Послушай, я не хочу, чтобы ты тратил время на описание теракта в отношении Торри. У нас здесь достаточно хороших парней, которые могут это сделать. Я думаю, тебе необходимо немедленно отправиться на Святую Марию. Он помолчал, пристально, с намеком, глядя на меня с экрана. — Ты понял? Информация, которую я ожидал, только что поступила. Я оказался прав, приказ был отдан.

И неожиданно все стало на свои места, словно смыв все то, что накатилось на меня за последние несколько минут, — мой столь долго вынашиваемый план и жажда мести. Подобно великой волне, она снова окатила меня, смыв все требования, только что предъявленные мне Марком Торри и Лизой, угрожавшие навсегда оставить меня в этом месте.

— Больше не будет поставок? — отрывисто спросил я. — Что гласит приказ? Больше не будет подкреплений?

Он кивнул головой.

— И я думаю, тебе необходимо отправляться сейчас же, потому что прогноз погоды предвещает улучшение там уже через неделю, — ответил он. — Тэм, как ты думаешь…

— Уже еду, — прервал я его. — Подготовьте мои документы и оборудование, предупреди чтобы они ожидали меня в космопорте.

Я отключился и снова повернулся к Лизе. Она посмотрела на меня такими глазами, что меня будто ударили. Но теперь я был силен и отбросил этот их эффект.

— Как мне отсюда выбраться? — потребовал я. — Мне нужно ехать. Сейчас же!

— Тэм! — вскрикнула она.

— Говорят тебе, мне надо ехать! — Я оттолкнул ее. — Где выход? Где…

Она проскользнула мимо меня, пока я руками елозил по стенам комнаты, и что-то нажала. Справа от меня в стене образовался проход, и я быстро свернул в него.

— Тэм!

Ее голос остановил меня в последний раз. Я замер и оглянулся.

— Ты вернешься, — произнесла она. Это был не вопрос. Она произнесла это так же, как произнес Марк Торри. Она не просила меня. Она приказывала мне. И в последний раз это потрясло меня до глубины души.

Но затем темная и растущая сила, эта волна, которая являвшаяся моей жаждой мести, снова метнула меня вперед, через дверь, в следующую комнату.

— Я вернусь, — заверил я ее.

Это была простая, легкая ложь. Затем дверь, через которую я прошел, закрылась, и вся комната начала двигаться вокруг меня, унося меня прочь.

Когда я сходил с космолета на Святой Марии, легкий ветерок корабельной атмосферы, имевшей несколько более высокое давление, словно рука тьмы подтолкнул меня из мрака за спиной в серый день с дождем. На мои плечи был накинут плащ журналиста. Мокрый холод дня охватил меня, но он не был пронизывающим. Я оказался подобным мечу из моего сна, укрытому и спрятанному в пледе, отточенному на камне и, который теперь, наконец-то несли на встречу, для которой его хранили целых три года.

Встреча под холодным весенним дождем. На моих руках он ощущался, как холодная старческая кровь, и губы мои не ощущали вкуса. Облака висели низко, и ветром их слегка сносило к востоку. Дождь мерно шел.

Его шум казался подобным барабанной дроби, пока я спускался по причальной лестнице, разнообразие дождевых капель, звучащих каждая по-своему на неподдающемся бетоне посадочной площадки. Бетонное поле тянулось далеко во все стороны от корабля, скрывая землю. Чистое, без единого предмета. Словно последняя страница конторской книги перед последней записью. Вдали, на самом краю, подобно одинокой могиле, стоял терминал космопорта. Завеса падавшего дождя между мной и зданием то сгущалась, то разряжалась, подобно дыму сражения, но полностью не могла скрыть его из поля моего зрения.