— Так вот чего тебе надо! Оплачивать усыновление Пушистиков… Черный рынок не может конкурировать с бесплатными Пушистиками, поэтому вы подкидываете идею Бюро усыновления — назначить цену в пятьсот солей за каждого усыновленного Пушистика… Так вот что ты хочешь, сын кхугры? Конкурирующий рынок!..

— Вы получили это от одного из моих лаборантов? — воскликнул Ян Кристиан Хоенвельд. — Это, случайно, не Шарлотта Тресса?

Он находился в своем углу биохимической лаборатории, через стекло за его спиной Юан Джименз мог видеть работающих людей. Там же, вероятно, был и его информатор. Он проигнорировал тон и манеры человека на экране.

— Это так, доктор Хоенвельд. Я встретил мисс Тресса в баре. Она и несколько других людей из научного центра дискутировали о различных фазах научных исследований Пушистиков, и она упомянула, что нашла хокфусин или его аналог в пищеварительном тракте сухопутной креветки. Это было неделю назад. Она доложила об этом вам сразу, а вы должны были тотчас же доложить мне. Почему вы этого не сделали?

— Потому что не нашел нужным, — огрызнулся Хоенвельд. — Во-первых, она вообще не должна была работать с сухопутными креветками и хокфусином. — Он словно выплевывал слова. — Она должна была искать известные гормоны в хаосе кишок и всякой дряни, которую вы свезли в мою лабораторию со всей планеты. А во-вторых, это был только намек на присутствие титана, и, вероятнее всего, она сама загрязнила пробу. А последнее, — бушевал Хоенвельд, — так это по какому праву за мой спиной вы опрашиваете моих лаборантов?

— Вы хотите знать? Пожалуйста. Они не ваши лаборанты, доктор Хоенвельд, они служащие Компании Заратуштры, как и вы сами. И я тоже. А биохимическая лаборатория — не ваши частные владения. Это часть научного центра, в котором я являюсь главой отделения, и с моего места различие между вами и Шарлоттой едва заметно. Ну, что же вы сникли, доктор Хоенвельд?

Хоенвельд смотрел на него так, словно в его голову только что выстрелили из пистолета. Юан и сам был слегка удивлен. Месяц назад он не мог даже и мечтать говорить так с кем-нибудь, тем более, с человеком намного старше его и с такой внушительной репутацией, как Хоенвельд.

Но как глава отделения он мог позволить себе это, тем более, что здесь должен быть только один глава отделения.

— Я осведомлен о вашем недавнем продвижении, доктор Джименз, — кисло ответил Хоенвельд. — Через головы дюжины людей.

— Включая и вашу. Ладно, так скажите же лучше, почему вы упустили это? Я не собираюсь делать вашу работу, но если вы не можете или не хотите делать ее, я легко могу вас заменить кем-либо.

— А что, по-вашему, нам делать? Каждый лесничий и охотник Компании отстреливает все, от чертова зверя до полевой мыши, и сваливает их пищеварительные тракты и органы размножения в мою… прошу прощения, я хотел сказать, в лабораторию непривилегированной Компании Заратуштры.

— Обнаружили ли вы еще где-нибудь присутствие этих гормонов?

— Результаты отрицательные. У них нет желез, вырабатывающих эти гормоны.

— Тогда прекратите их изучение. Я сразу же прикажу остановить сбор образцов. Только повторите анализы сухопутных креветок, я хочу точно знать, что обнаружила в них мисс Тресса, настоящий это хокфусин или его аналог. Я хочу знать, откуда он берется в организме сухопутных креветок и где он там сосредотачивается. Я предлагаю, вернее, приказываю: пусть мисс Тресса сама работает над всем этим.

— Эрнст, какое у вас мнение о Крисе Хоенвельде? — спросил Виктор Грего.

Мейлин нахмурил брови, как делал всегда, когда думал серьезно и взвешивал каждое слово.

— Доктор Хоенвельд — наш наиболее выдающийся ученый. У него энциклопедические знания и мертвая хватка на подчиненных, непогрешимая память и способность прилагать огромные усилия в работе.

— Это все?

— Этого недостаточно?

— Нет. Компьютер имеет все это в гораздо большей степени, но он не сможет сделать научное открытие и за миллион лет. Компьютер не имеет воображения. Хоенвельд — тоже.

— Ну, я допускаю, что воображения у него маловато. Почему вы спрашиваете о нем?

— У Юана Джименза с ним неприятности.

— Я могу поверить в это, — сказал Мейлин. — Хоенвельд имеет одну характерную особенность, отсутствующую у других людей: эгоизм. Джименз жаловался вам?

— Черт побери, нет. Он загонял весь научный центр, но не обратился за помощью к Большому брату. Я получил эти сведения неофициально, от его сотрудников. Юан поставил Хоенвельда на место; теперь он делает то, что должен делать.

— Ладно, а как насчет гормонов?

— Никак, все основано на гиперуправлении. Пушистики сами продуцируют их, и никто не знает, зачем. Главным образом, кажется, это связано с пищеварительной системой, а оттуда они попадают в кровеносную. До сих пор у нас было тридцать шесть родов, и только три из них были нормальными.

С террасы донесся счастливый рокоток голосов Пушистиков. Чтобы говорить друг с другом, они воспользовались пушистофонами, они хотели говорить как хагга. Бедная маленькая гибнущая раса, идущая к своему закату…

Здесь совершенно ничего не осталось от прежнего комфорта, думал Джек Хеллоуэй. Месяц назад здесь были только Герд, Рут, Лина Эндрюс, Панчо Убарра и Джордж Лант со своим человеком, которого он забрал с собой из полиции. Перед обедом они вместе пили коктейль, ели за одним столом, и каждый знал, кому и что надо делать. И около них находились только сорок или пятьдесят Пушистиков.

А теперь Герд имел трех ассистентов, Рут забросила работы по психологии Пушистиков и помогала ему во всем, хотя Джек не был уверен, что это было необходимо. Панчо только и делал, что совершал ежедневные рейсы в Мэллори-Порт и обратно. И Эрнст Мейлин прилетал, по крайней мере, раз в неделю. Забавно, что он считал Мейлина твердолобым ублюдком, а теперь вдруг понял, что тот ему немного нравится. Даже Виктор Грего прилетал на уик-энды, и все его полюбили.

У Лины тоже была пара помощников. На ее попечении был госпиталь, клиника в школе для Пушистиков, где они изучали язык землян, пользование пушистофонами и странные обычаи хагга. В школе работали несколько старых перечниц, которых Рут обманом увезла из школ Мэллори-Порта, но основные обязанности взяли на себя Маленький пушистик, Ко-Ко, Золушка, Колымага Бордена и Заморыш.

Джек не мог теперь переговариваться с Джорджем Лантом, потому что их кабинеты были расположены в разных концах длинного дома и были разделены ста двадцатью футами кабинетов и контор, забитых столами, деловыми бумагами, клерками-автоматами и людьми, их обслуживающими. Он имел теперь секретаршу, у которой была собственная стенографистка.

Вошел Герд ван Рибик. Он бросил шляпу на ящик с микрофильмами и отстегнул кобуру с пистолетом.

— Джек, есть что-нибудь новенькое? — спросил он.

Герд и Рут в конце недели улетали к югу. Должно быть, это было забавно, когда Комплекс, Суперэгоист, Живодер и Бедный Ян с аэробота Герда проверяли посты, которые Лант выставил вдоль края больших лесов.

— Я сам хотел спросить вас об этом. Где Рут?

— Она с Комплексом и Суперэгоистом поживет недельку на Кайтландских плантациях. Там скопились от пятидесяти до семидесяти пяти Пушистиков. Она учит их не уничтожать молодые побеги плантаций сахарного тростника и помогает людям общаться с Пушистиками. Что нового в Мэллори-Порте?

— Этих гормонов нигде больше нет, но, кажется, они нашли что-то интересное в сухопутных креветках.

— Больше ничего? — Герд уже слышал о хокфусине. — Они знают, что это такое?

— Это не хокфусин. Скорее, это какая-то соль титана. Сухопутные креветки поедают титан, содержащийся во мху, грибах и других растениях. Съев тонну пищи, они получают около десяти атомов соли. Но они фиксируют ее где-то в прямой кишке. У меня есть большая подробная статья об этом. Пушистики в своем пищеварительном тракте превращают соль во что-то еще. Чем бы это ни было, при помощи хокфусина достигается лучший эффект. Они над этим еще работают.