— Ваши добрые слова, господин лейтенант, — сказал Марсель растроганно, — придают мне смелости задать вам один вопрос… Я до сих пор не знаю ничего об участи моего дорогого друга мушкетера и той девушки, которая столь мужественно принимала участие в моем побеге. Если вы знаете хоть что‑нибудь об этих людях, то, сделайте милость, скажите мне, что с ними сталось?

— Мушкетер Виктор Делаборд отвезен мною в Париж, и я надеюсь, что там его будут судить не слишком строго, — ответил д'Азимон. — А та удивительная девушка, как я слышал, тоже поехала в Париж, чтобы выхлопотать вам помилование…

— По этому поступку я узнаю мою верную Адриенну, — растроганно проговорил Марсель. — Она все еще не теряет надежды спасти меня. Она борется за меня, не страшась никаких трудностей и преград.

— Она выпросила у коменданта отсрочку вашей казни. Может быть, ей удастся выхлопотать и отмену ее. Так что вы можете гордиться своими друзьями, Марсель Сорбон.

— Да, вы правы. Я горжусь такой дружбой и любовью. Они вознаграждают меня за те удары судьбы, которые меня преследуют. И если я даже не буду спасен, если помилование не удастся выхлопотать, то в смерти меня будет утешать сознание, что Бог послал мне двух друзей, которые были способны на самопожертвование.

— Я очень немного могу сделать для облегчения вашей судьбы, Марсель. Узнав от вашего друга историю вашей жизни, я стараюсь хоть что‑то сделать, чтобы вы не чувствовали себя совсем покинутым, как те преступники, которые того заслуживают. Возьмите это одеяло. По ночам бывает очень холодно. Возьмите это вино, чтобы сделать воду годной к употреблению. Если у вас есть какая‑то просьба — скажите. По мере возможности я исполню ее.

— Одно только желание, господин лейтенант. Чтобы ваше участие не принесло вам вреда.

— Все, что я делаю, я делаю с согласия коменданта.

— Так и этот благородный человек знает причину моего заточения? Мне он, наверное, не поверил, но когда Виктор Делаборд подтвердил мои слова, что я невинно осужден на каторгу, тогда комендант должен был поверить. Если он ничего не может сделать для моего спасения, то, надеюсь, он хотя бы не поставит каторжника Сорбона в один рад с истинными преступниками. Судьба не дает мне отомстить за мать, за грека Короноса и за себя могущественному Бофору, который безнаказанно совершает одно преступление за другим. Он побеждает, господин д'Азимон, он избегает заслуженного наказания, потому что в его руках власть и сила. Но одно вы должны знать, в одном я вам могу поклясться в этот час. Если я останусь в живых и когда‑нибудь выйду на свободу, тогда у меня будет только одна цель в жизни — разоблачить герцога Бофора и тем самым сбросить порок с высоты его величия.

— Желаю вам, Марсель, чтобы ваше правое дело удалось. Я вижу, что ваша ужасная судьба не лишила вас мужества. Опасность над вашей головой велика, но… — Лейтенант д'Азимон вдруг замолчал.

Марсель посмотрел на отворявшуюся дверь и помрачнел. Офицер тоже обернулся — в дверях стоял ухмыляющийся надзиратель Рошель.

— Это прекрасно, честное слово! Офицер обделывает делишки с каторжником!

Не успел ретивый надзиратель прогнусавить эти слова, как получил сильный удар хлыстом, который был в руках у лейтенанта.

Рошель отшатнулся, перепугался, хотел бежать из клетки, но д'Азимон еще дважды успел хлестнуть его по лицу и по голове.

— Вот вам награда за ваше шпионство и за ваши подлые слова, надзиратель, — напористо сказал лейтенант. — Убирайтесь прочь! А то еще раз попробуете моего хлыста!

Рошель согнулся и закрыл лицо руками. Ему показалось, что из глаз его сыплются искры.

— Берегитесь меня, надзиратель! — добавил д'Азимон, садясь на лошадь, которую держал под уздцы солдат. — Осмельтесь только еще раз появиться передо мной с такими словами! Я давно заметил, что вы злой человек и пользуетесь каждым удобным случаем, чтобы излить свою желчь. Надзиратель должен быть строгим, но не злым. Запомните полученный сегодня урок!

И лейтенант д'Азимон уехал.

Сторож запер замок на двери клетки и молча удалился. Только Рошель и часовой остались возле клетки.

— Получил? — со смехом спросил часовой. — Лейтенанта д'Азимона не следует трогать.

Рошель выпрямился. На лице его вздулись красные рубцы. Слезы боли и злобы текли у него из глаз. Скрипя зубами и сжимая кулаки, он бросился бежать к дому коменданта.

— Ты поплатишься за это… — шептал он на бегу. — Я тебе этого не прощу!

Через минуту он вбежал, почти ворвался в кабинет коменданта.

Генерал Миренон, сидевший за письменным столом, посмотрел на надзирателя с удивлением.

— Что с вами опять случилось? — спросил он.

Рошель задыхался и с минуту не мог произнести ни одного внятного слова.

— Успокойтесь, надзиратель, — сказал комендант. — Отчего у вас лицо в полосах?

— От хлыста господина лейтенанта. Это неслыханно, господин комендант! Надо мной учинили насилие. Господин лейтенант д'Азимон…

— Расскажите все по порядку, — потребовал комендант.

Рошель подробно рассказал о случившемся.

— В таком случае берегитесь повторения, — сказал комендант. — Вы не должны забывать, что вы — надзиратель и не смеете делать никаких замечаний вашему начальнику. А тем более шпионить за ним и критиковать его. Впредь обращайтесь ко мне, прежде чем решаться на такие безрассудные поступки. Доносите мне и предоставьте мне самому решать.

— Ваше приказание, господин комендант, будет исполнено. А теперь я прошу вашей защиты. Прошу наказать лейтенанта.

— Господин лейтенант д'Азимон принес преступнику одеяло и вино с моего позволения.

Глаза Рошеля едва не вылезли из орбит.

— Преступнику? В клетку? — пробормотал он едва внятно. — Но ведь преступник осужден на смертную казнь, господин комендант! Кажется, он не должен ничего получать…

— Это не ваше дело. Вы принимали участие в решении его судьбы. Приговор утвержден. Но преступник воспользовался своим правом назначить день казни. Ступайте! И впредь действуйте обдуманней и не лезьте не в свои дела.

Рошель вышел от коменданта.

«Что ж, пусть будет так, — злобно размышлял он, выходя на тюремный плац. — Право на назначение дня казни — это верно. Но горе тебе, если ты вздумаешь не исполнить приговора! Есть суды повыше тебя… Мне кажется, что здесь что‑то… Может быть, преступник богат? Уж не подкупил ли он вас?.. — Хитрая ухмылка появилась на обезображенном красными полосами лице надзирателя. — Я всего лишь надзиратель. Но надзиратель Рошель будет следить за каждым вашим шагом. Если приговор не будет исполнен, вы будете иметь дело со мной. Побои дорого вам обойдутся…»

Состояние здоровья маркизы, которая на балу съела только одну ложечку мороженого, стало улучшаться в ту же ночь. Помогло лекарство, которое прописал ей домашний врач. Этот припадок доктор посчитал повторением того, что случился с ней по возвращении из Парижа, когда она ездила в мастерскую художника. Тот припадок доктора объяснили слабостью сердца.

После той поездки в Париж маркиза заметно изменилась. Она стала задумчивой, предпочитала одиночество. Приближенные уверяли, что на маркизу находят приступы меланхолии. Они нередко видели ее в слезах.

Странная игра судьбы! Маркиза достигла всего, чего хотела, и вот в тишине проливает слезы. Она, которая могла удовлетворить малейшее свое желание, могла облагодетельствовать или свергнуть, — она чувствовала горе, даже плакала.

Но что означала эта перемена? Что могло мучить маркизу, которая властвовала теперь и над королем, и над всем государством?

Маркизу д'Эстрад осаждали расспросами. Ведь в маркизе де Помпадур заметили перемену с тех пор, как она была с маркизой д'Эстрад в мастерской художника Андриана. Как раз после этой поездки с ней случился припадок, во время которого она чуть не задохнулась от слез.

Какая‑то тайна окружала эту всемогущую женщину.

Придворные дамы объяснили этот припадок по–своему. Они утверждали, что живописец Андриан изобразил маркизу слишком старой, и вот, мол, мысль, что она стареет, произвела на нее такое гнетущее действие.