На сей раз педаль сцепления меня не взволновала.

Брехейм без больших хлопот выбрался из машины. Только по его слишком прямой осанке можно было догадаться, что он еще не совсем протрезвел.

Было зябко, но не от мороза, а от ветра. Низкие ленивые облака нависли над нами будто серая кашеобразная масса, и с трудом верилось, что всего лишь полчаса назад началось самое светлое время суток. Северо-западный ветер гнал мелкую снежную крупу.

Мы пошли дальше пешком.

Путь стоил больших усилий, чем в тот раз, когда мы с Марио тащились по сугробам. Снег был сейчас тяжелый и рыхлый. Несколько раз мы по колено проваливались в, казалось бы, плотный наст.

Посреди открытой болотистой местности я остановился и медленно повернулся вокруг себя и только потом пошел дальше.

Ветер сметал снег с сугробов на берегу бухты перед домом, где когда-то жила Марсела Фьелль, урожденная Донаско. Снежная крупка взвихрялась в воздухе, змейкой заворачивая за углы здания, напоминая бесконечную череду школьников, расходящихся по домам после заключительного урока перед каникулами.

Мы медленно подошли к парадному входу в дом рядной застройки в псевдотрённелагском стиле. Я вытащил связку с отмычкой. Но Брехейм сделал знак, чтобы я отошел в сторону. У него в руках оказался ключ.

Когда мы вошли, у меня в носу защипало от чуть заметного запаха. Как будто с тех пор, как я последний раз был здесь, весь дом вычистили и продезинфицировали хлоркой.

Проходя через комнаты, я отметил некоторые признаки того, что перед нами здесь побывал ангел уборщик. Сапоги и туфли с армейской педантичностью были выстроены по ранжиру в прихожей. С вычищенной до блеска кухонной полки вся посуда была убрана, а газеты и иллюстрированные журналы собраны в аккуратную стопку на полке в гостиной.

В спальне запах хлорки чувствовался сильнее. Да и то были, наверно, основания побольше ею здесь присыпать. На полу следы преступления уже исчезли, а матрацы с двуспальной кровати были убраны.

Столик перед зеркалом оказался пуст.

Брехейм обнаружил серебряную шкатулку с украшениями в ящике комода. Открыл ее. Вынул кулон в форме дракона. Внимательно рассмотрел обратную сторону.

— Тот же мастер, — сказал он.

В голосе его чувствовалось напряжение.

Мы уселись за кухонный стол. Брехейм принес шкатулку с собой. Вынул золотого дракона на тонкой цепочке. Сверкнули крошечные алмазы, составляющие искусный узор.

— Мне уже лет двенадцать не приходится с такими вещами работать, — сказал он, — но думаю, что за это можно от пяти до десяти тысяч получить. А может, и побольше, если есть знакомства. Ювелир же за такую штуку в несколько раз цену набросит.

Он откинул крышку и, укладывая кулон на место, заглянул в шкатулку. Покачал головой:

— Этой коллекции наркоману хватило бы на несколько недель балдежа.

Брехейм взглянул на запотевшее окно:

— Однако вряд ли здесь побывал грабитель-наркоман.

— Убийца, наверно, запаниковал, — предположил я. — Драгоценности ведь были у него прямо перед носом, а он их не взял.

Брехейм тяжело покачал головой.

— Наоборот, — не согласился он. — Этот тип сделал все, что хотел.

— Но ведь должна же быть связь между убийством Кольбейна Фьелля и Бьёрна Уле Ларсена и этими украшениями, — сказал я. — Возможно, третий сообщник боялся, что эти двое каким-либо образом могут выдать себя, или, может, хотел обеспечить себе оставшуюся часть пирога. Но так или иначе он должен был взять украшения. С одной стороны, чтобы уничтожить следы, а с другой — вещь-то ценная.

Брехейм качал головой в продолжение всей моей речи.

— Ты прав, что убийство связано с содержимым шкатулки, — начал он. — И с тем, что хранилось в сейфе в коровнике Йонсватнета. Обстоятельства этих двух убийств свидетельствуют, что все было основательно продумано, в том числе тот момент, что оба были убиты в течение суток. Потому-то третий сообщник не успел даже заподозрить, что находится в опасности. И само собой, есть все основания полагать, что сейф в коровнике Бьёрна Уле Ларсена опустошил сам убийца. Но эти…

Он накрыл рукой шкатулку.

— Эти он трогать не собирался. Не хотел рисковать: ведь кое-кто мог удивиться, куда, дескать, подевались красивые украшения Марселы Фьелль.

Брехейм поднялся. Взял шкатулку под мышку.

— Мы имеем дело с опытным и опасным убийцей, — мрачно сказал он и вышел в метель.

Я успел промерзнуть до костей, прежде чем наконец мы уселись снова в машину. Туре включил «дворники».

— Но Марио, — начал я и повернулся назад, — Марио-то зачем убили?

Долгое время я слышал только, как тяжелые капли стучали по крыше машины. Потом Брехейм сказал:

— Ты знаешь ответ.

— Ты имеешь в виду, что Педер прав.

— Именно.

— Что на самом деле убить хотели меня.

Туре завел мотор.

Я мерз.

Я дрожал.

Я стучал зубами.

— Да, — сказал Брехейм. — На самом деле убить хотели именно тебя.

Дорога оказалась достаточно широка, чтобы «Гольф» мог развернуться.

— Но почему? — спросил я.

Теперь и на этот вопрос ответ был мне известен.

Туре осторожно вел машину по гололедице.

— Ты был слишком любопытен, — объяснил Брехейм. — В этом твоя слабость. Убийца это увидел. И поэтому попытался тебя убрать. Возможно, ты должен быть ему благодарен, что он совершил только одну попытку. Пока одну.

Туре притормозил перед ехавшим навстречу автомобилем. Я почувствовал, что машину едва не занесло на скользком покрытии.

— Что нам известно о человеке, за которым мы охотимся? — спросил я.

— Это хладнокровный циник, черт бы его взял. Он был в Маниле полтора года назад. Знаком с азами программирования настолько, что запросто сумел провернуть этот небольшой трюк с компьютером Бьёрна Уле Ларсена. А еще он живет совсем недалеко от центра Тронхейма и потому имеет возможность держать под наблюдением всех, кто замешан в этой печальной истории.

— Это все, что нам известно?

— Может быть, кое-что еще, — ответил Брехейм.

Мы спускались с холма и были уже на выезде из леса.

Навстречу нам шел парнишка с финскими санками. Впереди виднелись море и край дороги у обрыва, без заградительных столбиков и защитного экрана.

Внезапно Туре крутанул руль совершенно невероятным образом. Как будто что-то там у него развинтилось.

— Черт!

Возможно, он крикнул что-то иное.

Он лихорадочно жал на тормоза. Но безуспешно.

В панике я ухватился за ручной тормоз.

Это было глупо.

Последнее, о чем я подумал, когда нас задом вынесло на край обрыва, где были убраны заградительные тумбы, это: подстроено!

— Прыгайте! — крикнул Туре.

Возможно, он крикнул что-то другое.

Дверца со стороны водителя распахнулась.

И он выпрыгнул.

Машину боком садануло о каменистую отсыпку, и дверца снова захлопнулась.

Нас еще почти полных два раза развернуло вокруг своей оси, прежде чем мы свалились с обрыва. Теперь мы передом летели вниз на прибрежные скалы. Металл заскрежетал о камни. Я ухватился за ручку дверцы, но у меня было такое ощущение, что я схватил пустоту.

Скалы.

Море.

Вот чего мне никогда больше не хотелось бы испытывать: чувствовать, как вспарываешь поверхность моря, словно червяк, насаженный на тяжелый крючок без всякой лески, оставляющей последнюю хрупкую надежду, что какая-нибудь милосердная душа в последнюю минуту вытащит тебя обратно в привычную тебе природную среду.

Видеть, как прозрачная зеленоватая вода чернеет далеко в глубине, где поросшее бурыми водорослями скалистое дно в конце концов сливается с соленой водой и становится неразличимо, будто нависший снежный карниз в густом горном тумане.

И еще вот чего: ощущать, как металлическая обшивка с глухим треском ударяется о камни как раз в тот миг, когда ты уже успокоил себя мыслью, что остаток твоей короткой земной жизни станет медленным вхождением во мрак, так же как наполненный газом шар не в силах предотвратить неминуемую катастрофу, если ребенок выпустил его из рук.