— Вообще-то я работаю учительницей нулевых классов, — уточнила она с какой-то робкой улыбкой. — В Клэбю.

«Клэбю» она произнесла правильнее, чем он «Рённинг».

— Я тебя здесь раньше встречала, — прибавила она.

— Я тоже тебя видел, — сказал я, поняв, почему она показалась мне знакомой. Обычно она сидела в нижнем зале, в «Каминном», одна или в обществе других женщин.

— Тереза пригласила меня на обед, — объяснил Марио.

Он пододвинул ей стул, и она села прямо напротив меня. Вообще-то она собиралась сходить вниз что-нибудь заказать, но он и слышать об этом не захотел. Когда он вышел, она заговорила по-норвежски. У нее оказался заметный акцент, но я вполне понимал ее.

— Грустная история, — заметила Тереза Рённинг. — Я имею в виду историю с Марселой Фьелль. Очень грустная. И не единственная.

— Не единственная?

— Таких много, — пояснила она. — Не тех, что мужей убивают. А тех, что живут с такими мужьями, как у Марселы. Таких филиппинских девушек много.

В ней прибавилось уверенности. И она стала больше похожа на норвежскую учительницу нулевых классов.

— Переезд Марселы в Норвегию связан с клубом знакомств по переписке, — продолжила Тереза.

— Верно, — подтвердил я, — об этом писали в газетах.

— Тебе что-нибудь известно о таких клубах? — спросила она.

— В свое время я переписывался с одной филиппинской девушкой, когда был подростком.

Тереза Рённинг кивнула.

— Утверждают, что филиппинки больше всех в мире такой перепиской занимаются. Возможно, потому, что на Филиппинах многие знают английский. Мы ведь были американской колонией до 1946 года.

— Я знаю. У американцев там до сих пор две военно-морские базы.

— Марсела была членом норвежского клуба знакомств по переписке, который называется «Филконтакт», — сказала Тереза Рённинг. — Этот клуб действует фактически как бюро брачных знакомств, во всяком случае, так его воспринимают норвежцы. Если б ты видел рекламные проспекты этого клуба, думаю, ты понял бы, что, когда был подростком, занимался совсем не тем, чем они.

Марио вошел в зал с полным подносом. Он взял кофе и шоколадные пирожные для них обоих.

— Решил, что нужно попробовать что-нибудь норвежское, — засмеялся он. — Это ведь типично норвежское, верно?

— Типично норвежское, — подтвердил я.

— Masarap, — сказал Марио Донаско с таким видом, будто ему нравилось то, что он ел.

— Я рассказала Антонио о «Филконтакте», — объяснила Тереза Рённинг. Она тоже опять заговорила по-английски. Казалось, манера ее поведения изменялась, когда она переходила с языка на язык. Теперь она снова стала осторожной, несколько застенчивой филиппинкой.

Марио Донаско посерьезнел.

— Мне надо поговорить с Мюрму, — сказал он.

— С Мюрму? — переспросил я.

— С Рагнаром Мюрму, — уточнила Тереза. — «Филконтакт»— это его фирма. Он живет в Люндаму.

В ее голосе послышались нотки отвращения. Как будто «Филконтакт» или «Рагнар Мюрму» не просто слова, а непристойные ругательства. Мне это было не совсем понятно. В пятнадцать — шестнадцать лет я переписывался с девушками и парнями, больше с девушками, из семи или восьми разных стран с помощью таких вот клубов знакомств. Из их писем я почерпнул много знаний о мире, о том, как думают мои сверстники в других странах. Ничего плохого в том, что люди таким образом завязывают более или менее прочные отношения, я не видел.

— Это из-за Мюрму Марсела переехала в Норвегию, — вступил в разговор Марио. — Ей было восемнадцать, когда она вступила в клуб друзей по переписке на Филиппинах. А начала она переписываться с иностранцами с десяти лет. У Марселы была большая коробка с письмами от молодых людей со всего света. Постепенно друзья ее становились старше, как и она сама. Три или четыре раза она крепко влюблялась в парней с другого конца земли, в их манеру писать, в их фотографии, что от них получала, в мечту о том, чтобы когда-нибудь увидеть эти страны, о которых она так много знала. Но все это время рядом с ней был ее Эдуардо. Они знали друг друга с самого рождения Марселы. И должны были пожениться. Через год или два. Или, может быть, через три. Так они решили. А потом появился этот Мюрму. То есть не сам Мюрму, а его клуб знакомств. Тогда Марсела стала получать письма от взрослых мужчин, мужчин зрелых, уже в возрасте, годившихся ей в отцы. Они писали ей, что у них есть красивый дом и большое хозяйство, что они имеют хорошую работу и неплохие доходы, а еще всевозможные технические приспособления для работы по дому.

Марсела смеялась, — рассказывал Марио. — Она смеялась вместе с Эдуардо над этими старыми хрычами, которые с удовольствием женились бы на ней. Потому что Марсела не хотела выходить замуж за старика, она собиралась сыграть свадьбу с Эдуардо. Но потом Эдуардо перестал смеяться. Он заметил, что Марселе нравилось читать эти письма, эти красивые слова о том, как ей будет хорошо, если она переедет в Норвегию. Он заметил, как она стала еще больше прихорашиваться всякий раз, когда получала письмо от мужчины в солидном возрасте, который писал, что если она хотя бы вполовину так прекрасна, как на полученной им фотографии, то она в десять раз изумительнее любой норвежки, какую он только встречал у себя на родине.

И вот Кольбейн Фьелль сообщил, что хотел бы навестить ее, — продолжал Марио. — Ему захотелось проделать этот долгий путь из Норвегии только для того, чтобы увидеть Марселу, чтобы поговорить с ней. А может, и сделать ей предложение, откуда ей было знать? И он приехал, приехал вместе с другом, который говорил по-английски. И тогда выяснилось, что хотя Кольбейн Фьелль и вправду был далеко не первой молодости и через несколько лет мог справить шестидесятилетие, но человек он очень энергичный, бодрый и в чем-то даже привлекательный. К тому же он владел большой фермой в Норвегии, а бумажник у него чуть не лопался от денег.

Нет, — объяснил Марио, — наша семья не бедная. Но и не богатая. У нас хватает на еду и одежду, что уже само по себе для филиппинцев не так плохо. Но тут приехал человек из благополучной европейской нефтяной державы Норвегии, с карманами, набитыми американскими долларами. Разве удивительно, что Марсела забыла своего Эдуардо за те три дня, что двое норвежцев провели у нас? Разве удивительно, что всем нам казалось, будто Марселу ждет лучшее будущее в этой далекой стране, когда две недели спустя Кольбейн Фьелль написал из Норвегии, что как только она сообщит ему о своем согласии выйти за него замуж, он тут же вышлет ей авиабилет на определенное число? Может быть, она сомневалась, может быть, она согласилась потому, что мать с отцом, да и мы с тремя ее сестрами уговорили ее. Может быть, мы совершили ошибку. Но разве ты поступил бы по-другому?

Он не дал мне времени для ответа, и, наверно, правильно сделал, потому что мне нечего было ответить.

— Через четыре месяца она уехала, — сказал Марио. — Первое время мы часто получали от нее письма. Обычно три-четыре раза в неделю. Потом письма стали приходить реже. Одно в месяц, а то и в два. На Рождество она прислала коротенькое поздравление. А больше с сентября от нее не было никаких известий. И мы говорили друг другу, вот, мол, как ей хорошо живется на новом месте, даже родственники ей больше не нужны.

А в среду вечером на прошлой неделе к нам пришел дипломат из посольства Норвегии в Маниле, — закончил Марио свой рассказ.

Наступила тишина.

Только с нижнего этажа донесся звон чашки о блюдце.

Тереза Рённинг посмотрела на часы и сказала:

— Автобус скоро отправляется.

Входная дверь еще не была заперта, и потому я обнаружил, что Аксель Брехейм вошел в гостиницу, только когда он оказался уже посреди вестибюля. Я зачитался сценой драматической встречи Дон Кихота с ревнивым гуртовщиком поздней ночью в корчме, показавшейся рыцарю в его безумии замком. Унылый облик державшегося чересчур прямо полицейского навел меня на мысль, что именно этот человек и есть Рыцарь Печального Образа Дон Кихот из Ла-Манчи, что «Отель Торденшолд» вовсе не гостиница, а затрапезная корчма где-то в районе испанского плоскогорья, а сам я — корчмарь. Или, может быть, Санчо Панса.