Фредрик зашел в магазин одежды. Попросил показать рабочие костюмы. Выбрал синий комбинезон из плотной ткани, простую кепку и резиновые сапоги. Попросил продавщицу завернуть все вместе. Затем направился в магазин косметики, купил грим и коричневый крем. После чего не спеша поднялся по улице Кадан к площади перед церковью и гостиницей.

Стоя посреди площади, сделал вид, будто нетерпеливо поглядывает на наручные часы, — которых у него не было. Изображал беспокойство.

Через некоторое время медленно спустился в маленький ресторан «Жермен», где несколько дней назад не допил «Шато Павье». Бар и теперь был так же сумрачен и пуст.

Фредрик заказал кока-колу.

Выждав несколько минут, жестом подозвал молодого бармена.

— Десять франков, если покажешь мне черный ход. Хочу разыграть одного человека.

— Идет!

Выйдя на задний двор, Фредрик юркнул за мусорные ящики. Развернул пакет с одеждой и влез в просторный комбинезон. Сбросил свои ботинки и надел сапоги. Вымазал кремом и гримом лицо так, чтобы казалось, что оно выпачкано землей. Надел кепку. Засунув руки в карманы комбинезона, вышел на улицу — ни дать ни взять рабочий с виноградника, один из многих.

Перед зеркальной витриной остановился, изучая свое отражение, немного поправил грим и удовлетворенно кивнул. Не так-то просто теперь узнать его… Затем взял курс на дорогу, ведущую из города на юг.

— Признайся, она тебе нравится? — Фредрик дегустировал один из соусов Тоба.

— Ты о ком? — Тоб сделал вид, будто не понимает.

— О Майе, разумеется, Майе Мануэлле, нашей дорогой искуснице Мама Каса.

— Что значит — нравится. Конечно, в каком-то смысле. Тебе она тоже нравится. Но если ты подразумеваешь, влюблен ли я, отвечаю: нет. Не мой уровень. Хотя как другу и товарищу по работе ей нет цены.

В том, что касалось Майи, оба они первое время присматривали друг за другом. Очень уж привлекательная девушка. Но закоренелая холостячка. Насколько они могли судить, у нее не было жениха. Зато довольно скоро стало ясно, что она ничуть не меньше них ценит добрые, теплые товарищеские отношения в работе на общее благо.

— По-своему я люблю Майю Мануэллу, — сказал тогда Фредрик.

«По-своему я люблю Майю Мануэллу», — думал он, шагая по проселочной дороге в облике сельскохозяйственного рабочего. Конечно, любит. Однако при мысли о другой девушке — Женевьеве Бриссо — сердце его билось совсем по-иному. Между любовью к ней и чувством, которое он питал к Майе Мануэлле, была дистанция огромного размера.

Встречные кивали и здоровались. Дважды его обгоняли полицейские машины.

Вот и огромное поместье Шато Озон справа от дороги. Тракторная колея между шпалерами винограда вела к строениям на небольшой возвышенности. На склоне ниже домов торчали скалы. Поднявшись по колее, Фредрик свернул и сел на землю под одной скалой. Отсюда он мог видеть всех, кто ехал или шел по главной дороге, самого же его не было видно.

До обеденного перерыва оставалось еще около получаса. Сейчас рабочие, надо думать, трудятся полным ходом в цехах: давят виноград, освобождают и чистят бетонные чаны. На самих виноградниках в это время почти нечего делать.

Фредрик сидел удобно. Утренняя мгла развеялась, солнце светило с безоблачного неба.

Наконец-то он действует. Пусть вслепую, но все же действует. Он перешел в наступление. И будет искать, неотступно искать, пока не обнаружит трещину. После чего приложит все силы к тому, чтобы расширить ее и добыть нужный ключ. Но каждый шаг его должен быть подчинен безукоризненной логике, хотя Руке он должен казаться непонятным и лишенным смысла.

Первый вопрос на повестке дня: что случилось с Женевьевой? Где она? Логика подсказывала: кто-то, кого она хорошо знает, обратился к ней, когда она вышла из аптеки, и попросил подвезти. Что было потом? Насколько продвинулась полиция, разматывая этот клубок? Казалось бы, давно пора задержать и как следует допросить Марселя Оливе.

Тем не менее.

Он встал. Пора. Медленно, ленивой походкой направился к главному зданию. Останавливался, осматривался, примечал расположение построек и боковых дорог.

В саду перед главным зданием садовник рыхлил землю граблями.

— Пардон, мсье, вы не могли бы сказать, где я найду заведующего производством, мсье Марселя Оливе?

— Он больше здесь не работает. Но живет по-прежнему вон в том маленьком домике за конюшней. — Садовник показал граблями.

— Спасибо, мсье.

Подходя к конюшне, Фредрик узнал характерный запах. При всех больших замках держали верховых лошадей. Обогнув конюшню, он ступил на дорожку, ведущую к домику. По обе стороны тянулась старая каменная ограда. Идиллическая картина.

Ставни окон первого этажа не закрыты; стало быть, в доме кто-то есть. Фредрик уже приметил, что французы непременно запирают ставни и двери, уходя из дому, из-за чего он напоминает наглухо заколоченный ящик.

Входная дверь, судя по всему, помещалась в торце. Фредрик отворил калитку и вошел в запущенный сад. Тотчас послышалось хриплое гагаканье, и прямо на него пошел вперевалку огромный гусак. Выбросив шею вперед, он пребольно ущипнул Фредрика за ногу. С трудом удержавшись от вопля, Фредрик отбросил пинком яростно гагакающего гусака, так что перья полетели.

Распахнулась дверь, и на пороге возникла высокая плечистая фигура.

Марсель Оливе был одних лет с Фредриком, но на голову выше, ростом под два метра. Фредрик впервые видел его воочию. Чистое, красивое лицо, живые глаза, современная пышная прическа. Не удивительно, что Женевьева симпатизировала этому парню, подумал он.

— Что вам угодно, мсье? — Голос звучал грубо, и по глазам его обладателя нельзя было сказать, что он узнает Фредрика.

— Мсье Марсель Оливе?

— Да, это я. А вы кто?

Кажется, во взгляде его появилось настороженное любопытство? Оливе вышел во двор, прислонился к каменной ограде и продолжал рассматривать стоящего у калитки Фредрика. Гусак отступил в сарай.

— Вам привет от Женевьевы Бриссо. Я виделся с ней часа два назад.

— Сегодня?

Вопрос последовал чересчур быстро, и Фредрик прочел удивление и недоверие на лице Оливе.

Тут же Марсель взял себя в руки и продолжал ровным голосом:

— Значит, она нашлась. Ее ведь объявили пропавшей. И что же она просила передать?

Он подошел ближе, по-прежнему опираясь руками на ограду.

Четкие, ясные письмена, элементарная задача для дешифровщика.

— Что один норвежец, некий мсье Фредрик Дрюм, пришел серьезно поговорить с вами.

Оливе мгновенно преобразился. Какие там древние письмена — большие яркие буквы из неоновых трубок. Марсель Оливе узнал Фредрика Дрюма, а Фредрик Дрюм был для Марселя Оливе не соперником, который гулял с его бывшей подружкой, дело обстояло куда серьезнее: этот норвежец благополучно миновал поставленные Марселем Оливе коварные смертоносные ловушки.

— Удар по затылку в темноте на Колокольной площади — не очень продуманный ход, верно? Скорее всего ты просто вышел из себя из-за прежних неудач, да еще тебя злило мое ухаживание за Женевьевой Бриссо. Кто стоит за всем этим, Марсель Оливе?

Оливе тяжело дышал. Глаза его словно подернулись пленкой. Он оторвал руки от каменной ограды, и у правого запястья блеснуло что-то металлическое. Фредрик живо пригнулся, в ту же секунду воздух у самой его щеки рассек нож и с громким стуком вонзился в деревянную стену дома. Почти одновременно над Фредриком навис темный силуэт; нырнув под мощную фигуру, он ударил Марселя кулаками в живот.

Оливе скорчился, изо рта у него брызнула струя желудочного сока, и Фредрик немедля нанес новый удар. Мощный крюк снизу пришелся прямо по челюсти Марселя и отбросил его на ограду, так что он ударился затылком о камни и мешком осел на землю. Остекленевшие глаза были широко раскрыты, нижняя челюсть отвисла. Он не двигался.

Фредрик стоял как столб, глядя на дело своих рук. Глаза Оливе потускнели. Марсель был мертв.