Гуннар стоял над ней и давал советы. На самом деле сама Ригмур занимала его гораздо больше, чем дом. Конечно, интересно смотреть, как кукольный дом приобретает жилой вид. Но еще интересней смотреть, как душа заполняет тело.

Тело жены. Откуда он взял эти слова? Наверное, из какой-нибудь книги. Какие прекрасные слова!

Он смотрел на ее густые темные волосы, рассыпавшиеся по плечам, и думал: странные у женщин волосы. Они всегда свидетельствуют о настроении женщины. Их блеск надежнее, чем стрелка барометра. Сколько лет волосы Ригмур были лишены блеска, точно нечищеная медная печь. И ни один парикмахер был не в силах помочь ей — внутренний блеск нельзя воссоздать внешними средствами. А теперь ей не скрыть своего состояния: его выдают волосы!

И Гуннар, этот неисправимый эгоцентрик, тут же подумал: наверное, во мне все-таки что-то есть, если я могу заставить женские волосы вспыхнуть таким блеском!

— Гуннар, тебе нравится цвет обоев?

Он не успел ответить — дом утонул в грохоте самолета. У Гуннара сжалось сердце, он поднял голову. Может, на этом самолете летит Бибби?

Одна секунда, но Ригмур этого было достаточно. Она наблюдала за Гуннаром и поняла выражение, мелькнувшее у него в глазах.

Одна секунда может перевернуть жизнь… Ригмур пережила лучшие сутки в своей жизни. Всю ночь она чувствовала себя землей, молящей о дожде после долгой засухи. А Гуннар был отверзшимися небесами, и земля напиталась дождем и сладко заснула у него в объятиях. И всю ее заполнило дитя, и ей снилось, что звали его Добро, потому что он был зачат в таком блаженстве… Весь день они играли как дети. Мирт они отправили к бабушке, сейчас настала их очередь быть детьми. Они бродили по дорожкам и собирали красивые камешки. Они разыскали на чердаке старые карнавальные костюмы и ели приготовленные Ригмур китайские блюда в китайских костюмах. Они пили вино в беседке, и снова земля взывала к небесам о дожде, и небеса отвечали ей. А вечером он показывал ей звезды и говорил, как они называются, и даже подарил одну из них по имени Альдебаран. Потом он смастерил в подвале кукольный дом, и она обставила его — жизнь наконец стала прекрасной… Но одна секунда может перевернуть жизнь.

С тех пор, как они накануне вечером встретились в кафе, имя Бибби не было произнесено вслух. Но теперь оно прозвучало в грохоте самолета, обрушившегося на них с небес, и у Гуннара в глазах мелькнула тоска.

Прекрасный день был испорчен, все вернулось на круги своя. Ревность, затаившаяся в Ригмур подобно ядовитой змее, подняла голову и изготовилась для нападения. И ядом этой змеи было то небывалое блаженство, которое Ригмур испытала ночью: он прошел школу у этой шлюхи! Это она сделала его таким превосходным любовником!

Ригмур выпрямилась, лицо у нее вдруг окостенело, голос резал как бритва:

— Да, она летит сейчас в Англию…

Гуннар сделал неловкую попытку загладить свой промах:

— Не думай об этом… Это все…

Что все? Правда, он не закончил фразу, но Ригмур уже стала прежней. Неумолимой. Судьбой, держащей в руках его совесть.

— Как ты мог, Гуннар?

— Что ты имеешь в виду?

Нет, дорогой, тебе не удастся вывернуться. Ты у меня получишь сполна!

— Не притворяйся! Ты все понимаешь! Мы говорим о Бибби!

Ну что ж, лучшая защита — это нападение. И он бросился в атаку:

— И как ты только могла подсунуть мне эту наживку! — Голос его дрожал.

Гуннар и не предполагал, что попадет прямо в цель. Все-таки он не совсем поверил Бибби, смотревшей на людей точь-в-точь как Шопенгауэр. Теперь же он был поражен явной неискренностью Ригмур:

— Я? Значит, виновата во всем я? Подлец!

Все было как прежде. Человек человеку — волк. И изменить свою природу человек не может. Жизнь — это заколдованный круг. Все было как прежде.

Агрессивность Ригмур объяснялась нечистой совестью. Значит, его удар попал в цель? Но тогда право на его стороне! Тогда он сильнее ее! Сейчас он ей все выложит!

— Сказать тебе, кто ты? Сказать?..

В комнате раздался громкий стон. Страшный, режущий слух диссонанс. Гуннар так и не успел ничего сказать Ригмур.

Стон исходил от рояля. Он был открыт — сегодня они даже играли на рояле. На басах сидел Пэк. Глаза у него были чернее ночи, борода всклокочена. Уши и нос торчали в разные стороны, желтый колпачок взвился вверх, словно пламя адской серы. Гуннар и Ригмур никогда не видели его таким сердитым.

Они со страхом уставились на эту роковую куклу. Им стало жутко.

Неожиданно они увидели в гостиной Мирт. Она только что явилась из детской. В цветастой ночной рубашке Мирт стояла возле рояля и, мигая, смотрела на них сонными глазами.

— Теперь мне все понятно! — воскликнул Гуннар. — Ты у нас настоящая фокусница, Мирт! Как это у тебя получилось?

Мирт протерла глаза.

— Что получилось? — Она зевнула. — Что тут было?

Гуннар хотел взять куклу с рояля, но Ригмур остановила его. И голос ее снова звучал очень мягко.

— Бесполезно, Гуннар. Здесь в доме все решает Пэк!

Он уловил новые нотки в ее голосе и понял, что она права. Иначе и быть не могло.

— Пэк, — машинально повторил он, потом повернулся к кукле и отвесил ей низкий поклон — Прошу прощения!

У Пэка был такой вид, будто он принял извинение Гуннара.

— Ложись спать, Мирт, — сказала Ригмур.

Гуннар встретился глазами с дочкой. Это был спокойный, нежный и совершенно невинный взгляд. Взгляд мадонны. Потом она послушно повернулась и ушла в детскую. Ее упрямый затылок с торчащими косичками скрылся в темноте.

Ригмур уже была снова поглощена кукольным домом. Она вешала занавески на одно из окон. Взглянув на Гуннара, она улыбнулась ему из непостижимых глубин своего существа.

— Приди ко мне, мой господин, мой властелин, мой повелитель, и помоги мне повесить эти занавески!

Гости, сидевшие вокруг камина, прослушали сказку. Они как будто сидели в пещере, залитой красным светом, лица их еще были полны внимания. В наступившей тишине слышалось лишь, как потрескивают в огне поленья. Одно полено, странно пискнув, рассыпалось на части. В комнате шевельнулись тени. На стене возник силуэт маленького рогатого коня.

Директор Бёмер рассказывал долго, но его ни разу не прервали ни вопросом, ни замечанием. Он говорил неторопливо и сухо, однако некоторые образы выдавали его любовь к художественной литературе. Слушатели, разумеется, догадались, что он сам и есть Гуннар Грам, потому и рассказывал эту историю от третьего лица, но тактично удержались от комментариев.

— Ты должен написать об этом! — Так Нордберг выразил рассказчику свое одобрение.

— Как интересно! — Элисабет еще не покинула Царства Эльфов, и Пэк стоял у нее перед глазами. — Мне бы хотелось сыграть на сцене одну из этих женщин… Пожалуй, Бибби, она у тебя получилась более яркой. Интересно почему? — И Элисабет взглянула на директора Бёмера невинными, как у Мирт, глазами.

В неярком свете камина никто не заметил, что он покраснел.

— Я просто описал несколько фактов, — сухо сказал он, словно читал годовой отчет фирмы. — Одни факты производят более сильное впечатление, другие — менее. Вы согласны?

Элисабет наморщила носик:

— Фу, оставь этот деловой тон, только что ты говорил как художник! И Пэк, и Мирт… Между прочим, а где именно на Карл Юхан можно купить такие трусики?

— Элисабет! — загремел Нордберг. — Не сбивай наш симпозиум с заданного курса!

— Прошу прощения… — Она повернулась к доктору Карсу. — А каково ваше мнение об этой истории, доктор Карс? Вы верите в эльфов?

— Увы, нет, сударыня. — Он покачал головой. — Эта история весьма романтична. И поучительна, но…

В устах доктора Карса эти слова звучали похвалой. Точно так же он сказал бы о новеллах со счастливым концом, какие публикуются в бульварных журналах.

— В ней не говорилось ни о чем сверхъестественном. Я не увидел тут единорога. — Он поднял глаза на полку над камином, но взгляд его демонстративно скользнул мимо статуэтки.