В Раухе любовался, как дипломаты наслаждаются природой.
Дипломаты, подобно камергерам, редко наслаждаются природой.
Смотрел одному гулявшему дипломату в лицо и читал.
Дипломат, что естественно при их профессии, ничего со мной не говорил. Но тот, кто читал г. Мессароша, может читать и в сердцах.
Дипломат глядел на это серебристое небо, на всплески волн, на сосны, стволы которых рдели, словно горели под тёмною шапкою хвои, и думал:
«Зачем на свете существует дипломатия, когда есть на свете и ширь, и воздух, и простор? Стоит ли вся дипломатия этого мягкого света бледных и милых лучей, этой шири, этих тихих всплесков волн, этих сосен, которые дышат здоровым смолистым воздухом? Мир так хорош, а мы его отравляем дипломатией. Мир так велик, всем есть на нём место. Дипломатия, как и армия, родилась из представления: „нам тесно“.»
Но дипломат тут же спохватился:
Не было бы дипломатии, — не был бы и я в Раухе. Нет, дипломатия нужна!
И, дойдя до пансиона, приказал человеку приготовить яйца всмятку.
— Не то, чтобы очень круто, не то, чтобы очень жидко, а так… средне… — добавил он дипломатично.
Бежать, бежать от этой природы, на лоне которой даже у дипломатов является мысль:
— А нужна ли на свете дипломатия?
Бежать!
23-го июля.
Бежал.
Чухны выдержали-таки себя до конца. Этакий упорный народец!
Подали счёт. Хотели, вероятно, ограбить, взять две тысячи, а взяли сорок марок всего!
Миновав ряд станций с преувеличенными, во множественном числе, или крайне оскорбительными для уха названиями, — приехал, наконец, в Белоостров и немедленно отправил телеграммы во все газеты, подписчиком которых состою:
«Поездка Финляндию сопряжена опасностями. Едва не был ограблен. Боялся быть отравленным. Хорошо, что был с оружием. На станциях написаны такие слова, что, подъезжая к станции, приходится говорить так:
— Душенька, отвернись и не гляди окно!»
Культуртрегеры
На днях я получил очень интересную телеграмму из мест весьма отдалённых.
Из мест, столь отдалённых от всяческой культуры, что мы являемся там культуртрегерами.
Из города Никольска, Уссурийского края.
Телеграмма «гласит следующее»:
«Одесса. Сотруднику „Одесского Листка“ Дорошевичу. Прошу поместить где следует в газете о неурядицах, происходящих на окраине Приморской области, в новом городе Никольске-Уссурийске, по поводу закрытия в нём 4 ресторанов-трактиров, причинившего содержателям более 100 тысяч убытка и вообще последовавшего тормоза по общей торговле. Несмотря на разрешение, полученное на право торговли от его высокопревосходительства, управление нового города не обращает на это внимания и продолжает действовать вопреки. Сущий произвол!
Теперь вопрос по этому возникает: кто старше, — генерал ли губернатор, или городское управление, состоящее из крестьян-земледельцев и приказчиков-аршинников.
— Одесситы Илашвили, Забиранский, Алексеев, Боровиков, Швидиченко».
Разве не прелесть эта телеграмма культуртрегеров, «оскорблённых в лучших своих мечтах».
Ещё полтора года тому назад города «Никольска-Уссурийска» не существовало, а было большое село Никольское.
Город ещё только-только народился, а на него уж налетели «культуртрегеры» в чаяньи «споить новорождённого».
В их воображении уж рисовалась чарующая картина.
Затерянный в тайге новорождённый городок, невинный, как все новорождённые, никогда не видавший кабака.
И вдруг в нём открываются сразу 4 «ресторана-трактира».
Экая благодать!
Город накидывается на невиданное доселе «благо цивилизации».
«Культуртрегеры» уж давились слюною от предвкушения.
— Споим! Развратим!
Быть может, им уже мерещились «усовершенствованные кабаки» с женскими хорами.
И вдруг… Городское управление…
Люди ехали, чтоб споить и развратить.
И им споить и развратить не дают.
Им! Культуртрегерам! Приехавшим просветить далёкую окраину любезного отечества! Мешают в этом. И кто же?! Кто?!
Всё великолепно в этой разуваевской телеграмме гг. «просветителей».
И это презрение пришлых хищников к местному населению.
Презрение кабатчиков к «крестьянам-земледельцам и приказчикам-аршинникам», составляющим городское управление.
И это обвинение городского управления чуть ли не в сопротивлении предержащим властям.
Целая картина жизни далёких окраин!
Культуртрегеры, явившиеся спаивать и развращать, считают всякое сопротивление их кабацким стремлениям колоссальным преступлением.
Они считают, что окраины отданы им на растление.
Кабак, построенный «просветителем» на окраине, это — нечто священное и неприкосновенное.
Всякое посягательство на кабак есть бунт.
«Просветители» так уверены в своём праве «спаивать» и «развращать», что полагают, что даже печать обязана вступиться за их право.
Печать должна бить в набат, должна вопиять:
— Ужасно! Куда мы идём! Смирить непокорное городское управление! Как смеют ставить препоны просветителям?
Много я видал наглости.
Но такой наглости, чтобы кабатчики обращались к печати за защитой своих «прав» ещё не встречал.
Такой наглый тип мог развиться только на далёкой окраине, где кабатчик считает себя «носителем идеи», а свой кабак — «установлением».
О, эти бедные «далёкие окраины», ныне переполненные этими «культуртрегерами».
С некоторого времени в Одессе по два раза в месяц перед отходом парохода Добровольного флота начали появляться какие-то странные «типы».
Смотришь и радуешься:
— Слава Богу, что только проездом
И сердце сожмётся за ту страну, где эти «типы» поселятся на жительство.
Люди, словно отправляющиеся куда-то «скандалить».
Вид отчаянного.
Приедут, попьянствуют, побезобразничают по дешёвым ресторанам и куда-то словно провалятся.
— Что за народ? — спрашиваю.
— Артуровцы!
Так зовут теперь в Одессе всех, кто едет «просвещать и насаждать» далёкие окраины.
Отправьтесь к отходу любого парохода Добровольного флота, и вы увидите среди пассажиров две разновидности типа просветителей и насадителей.
Одну разновидность я уже описал.
На лице её написано:
— Ррасшибу!
Другая разновидность во время временного пребывания в Одессе не заметна. Эта разновидность «просветителя и насадителя» не пьёт и не скандалит.
Она «объявляется» только на пароходе за несколько часов до отхода.
Человек спокойный, сосредоточенный, губы плотно сжаты, в глазах алчность, на всём лице написано:
— Вопьюсь!
У клеща, когда он хочет впиться в мясистое место, вероятно, такое выражение.
От представителя первой категории веет «запальчивостью и раздражением».
От представителя второй — заранее обдуманным намерением.
Первый, вероятно, будет бить дубьём, второй — рублём.
Первый считает себя носителем достоинства, второй — культуры.
И вместе оба считают себя «представителями идеи».
У первого на лице написано:
— В кабак пойду!
У второго:
— Кабак открою!
Бедная, бедная окраина, куда везут «культуру» такие «типы»!
Мне вспоминаются те вопли, которые я слышал на Дальнем Востоке:
— Да ведь кого, кого к нам везут! Кто сюда едет!!! Ведь сюда нужны лучшие элементы, а это…
Еврейский погром в Николаеве (1899 г.)
Южные города на Пасхе живут всегда немножко на вулкане. Перед праздниками расклеиваются объявления, в которых запрещаются скопища народа. По улицам ходят патрули. Чтобы «меньшая братия» чувствовала себя в эти дни подовольнее жизнью, устраиваются розговены для «босяков». В пожертвованиях на эти розговены принимают очень большое участие евреи. Это, так сказать, страхование от погромов.
В этом году страховка не помогла.
В Николаеве, — 100 тысяч жителей, из них 30 тысяч евреев, — вспыхнул погром.
