— Маша, — поднимаясь, представляет Николай, по его лицу впервые бежит мягкая улыбка.

В середине октября пришлось выехать в Тамбов — там собирался семинар местных писателей, мне по-соседски предстояло выступить на нем.

Остановился я в новой гостинице, поднявшей пять этажей на берегу Цны.

Серый воскресный денек клонился к вечеру, накрапывало, над неширокой Цной клубился низкий туман. Идти в такую погоду никуда не хотелось, книги, которые предстояло обсуждать на семинаре, были прочитаны еще дома.

Единственная нечитанная книга, которая оказывается в номере, потрепанный телефонный справочник, лежащий рядом с молчаливым аппаратом. Ну что ж, в таком меланхоличном состоянии — и это литература.

Переворачиваю страничку, другую; качаю головой, прочитав несколько диких и диковинных названий учреждений вроде «Госсельэнергонадзор» или еще хлеще — «Межрайонное отделение управления материально-технического снабжения сельхозснаба», дохожу до раздела «Квартирные телефоны». Бог мой, каких только фамилий нет! Вареник, Свинобоев, Махорка…

Меньше всего фамилий на «ф», поэтому, наверно, в глаза сразу бросается знакомое: Фомин А. Н. Уж не наш ли это Лешка Фомин?

В воображении сразу возникает долговязый белобрысый парень; некоторое время вижу его смутно, как на плохой, с размытыми контурами фотографии. Потом заработавшая память оживляет неподвижную неясную фигуру, уверенно кладет все новые и новые мазки… Вот, засучив рукава и тихонько насвистывая, Алексей полирует наждачной шкуркой блестящий, еще горячий после напильника, гаечный ключ. Хитрюги-девчонки подкатываются к нему, напропалую льстят. Ухмыльнувшись, Лешка берет их неуклюжие поделки, уверенными движениями подправляет. Все, можно сдавать. Похвалить, конечно, не похвалят, а «трешку» поставят наверняка — этим лодырехам ничего больше и не надо. Пятерку по слесарному делу у нас в классе получает один Алексей, изготовленные им ключи, кронциркули и нутромеры красуются на всех школьных выставках…

После девятого класса Фомин куда-то переехал. Кажется, в Ленинград… Так что это вполне может быть и не наш Фомин Алексей. Не обязательно, кстати, и Алексей, а какой-нибудь Андрей, Антон, даже Аверьян. Второй указанный в справочнике инициал ничего не добавляет: отчества друг друга мы не знаем до сих пор. А собственно говоря, чего гадать — он или не он? Есть номер, есть телефон, и через минуту все станет ясно.

От недавней меланхолии не остается и следа; быстро кручу диск — длинные протяжные гудки обрываются.

— Квартира, — отвечает молодой женский голос.

— Квартира Фомина?

— Да.

— Я говорю с его женой?

Собеседница фыркает.

— Нет, с дочерью.

— Скажите, как зовут вашего отца?

— Алексей Николаевич. — Голос несколько удивлен. — А что?

— Вы не знаете, он жил в Кузнецке?

— Не знаю. — Голос удивлен еще больше. — Кажется, жил…

— А он сам дома?

— Дома! Позвать?

— Да, пожалуйста.

Доносится оживленная перекличка голосов, слышны неторопливые шаги, потом добродушный баритон сообщает:

— Фомин. Слушаю вас.

— Если Фомин, который из Кузнецка, то здравствуй, — говорю я, называясь.

— Ну да? Правда ты?! — весело ахает баритон.

Пять минут спустя я еду в пустом троллейбусе, смотрю в мокрое окно, за которым мелькают такие же мокрые фонари и освещенные ими лужи, раздумываю. Интересно — кто же он сейчас, Алексей? Вероятней всего — инженер. Причем не рядовой: квартирные телефоны в небольших областных городах подряд не ставят. Да еще там, куда я еду, — до последней остановки на окраине.

Окраина, впрочем, оказывается относительной: кварталы многоэтажных, одинаковых, как близнецы, домов, рядки молодых деревьев. Ага, вот и точнейший опознавательный знак, сообщенный Алексеем: вывеска швейного ателье.

Открывают сразу, едва дотрагиваюсь до пуговки звонка.

Высоченный широкогрудый дядя в синем тренировочном костюме с белой полоской на шее солидно окает:

«Вот он!» — и стискивает мою руку.

— Не узнал бы! Доведись на улице встретиться, — мимо прошел бы. Ты где ж это волосы растерял, а? — балагурит он, помогая мне раздеться и пытливо поглядывая улыбающимися глазами.

А я узнал бы его даже на улице: простое, с сильным грубоватым подбородком лицо стало только старше, мужественнее; все так же густы светлые, небрежно закинутые назад волосы, все так же блестят в неторопливой улыбке белые, редко посаженные зубы — сейчас вспоминаю, что когда-то мы по этому поводу подшучивали. «Чудаки, — отвечал Алексей, — да с такими зубами удобнее: мясо не застревает, плевать хорошо». И тут же практически подтверждал это преимущество…

— Давай знакомиться, — введя в просторную, с оранжевым абажуром комнату, говорит Алексей, представляя меня моложавой, симпатичной женщине. — Супруга моя, Антонина Ивановна.

— Можно просто — Тоня, — улыбается, здороваясь, Антонина Ивановна.

— Есть у нас еще девица Елена, восемнадцати лет от роду. Стрельнула к подружке на вечеринку.

— Это я с ней по телефону говорил?

— Во, во! Подозреваю только, что она не твоего звонка ждала, — смеется Алексей.

— Не наговаривай на дочь, — стыдит Антонина Ивановна и берет нас с Алексеем под руки. — Прошу к столу, за чаем беседа лучше идет.

— Наговаривай, не наговаривай, а некоторые основания есть. — Алексей ставит бутылку «столичной», предупреждает: — Один действуй. Мне нельзя: в ночную идти.

— Мне тоже не нужно, поздно. Где ты, кстати, работаешь?

— На заводе, токарем.

Признаться, ответ разочаровывает меня. Я меньше бы удивился, если б оказалось, что Алексей — директор крупного завода, известный изобретатель или что-нибудь в этом роде. Ну что же, в конце концов жизнь у каждого складывается по-своему, если удастся остаться с глазу на глаз — надо будет расспросить. А уж не разыгрывает ли он? — мелькает вдруг мысль.

Нет. Смакуя, Алексей прихлебывает крепкий, почти черный чай и, занятый уже другой мыслью, одобрительно кивает:

— Съезд — дело хорошее. Приеду. Значит, Юрка Васин — главный конструктор?.. Смотри — толковый парень!

— Не то что некоторые, — подтрунивает Антонина Ивановна; у ее мягких глаз сбегаются лукавые морщинки.

— Во, во, — подхватывает Алексей, — застыдила совсем. Дескать, все в люди вышли, один ты рабочим остался.

— Да будет тебе! — плавно, как-то округло машет рукой Антонина Ивановна. — Вовсе я не так говорила.

— Говорила, говорила! Я уж и так и эдак убеждал — ни в какую! Вот вы, мол, интеллигенция, — что вы даете? Продукт ума. А самим вам продукт натуральный подавай. Который съесть либо на себя надеть можно. Нет, не слушает! Была бы, говорит, помоложе, — развелась да за интеллигента вышла. И дочку с панталыку сбила — по своей же стезе направила. В педагогический пошла, на филфак. Еще один мыслитель на мою примитивную рабочую шею будет.

— Ну, балаболка! — качает головой Антонина Ивановна, карие ее глаза блестят. — Вот что, мужчины. У вас, наверно, есть о чем потолковать и вдвоем, а меня прошу извинить. Надо проверять тетради.

— Иди, мать, трудись. — Алексей провожает взглядом жену — она идет в другую комнату; вдогонку посмеивается: — Авось к старости из тебя Ушинский получится.

У него это очень органично — соединять шутки с серьезным; Антонина Ивановна в этом отношении права: чего бы Алексей ни коснулся — или начнет с шутки или кончит ею. Нравится мне и его манера держаться — просто, сдержанно. Такому бы человеку да хорошее образование. Хотя, по языку судя, читает он много — в этом, очевидно, сказывается влияние жены-педагога.

— Леш, ты после школы нигде не учился?

— Почему не учился? — Большими глотками Алексей допивает остывший чай. — После войны кончил механический техникум. По обработке металла… Теперь, на склоне лет, в политехническом, на заочном, конечно. Третий курс добиваю.

— А почему же ты тогда — токарем? — удивляюсь я.

Алексей усмехается.