— Что? Ты не рад мне? — мягко спросил Леандер. — Дорогой деревенский юноша, прошло так много времени с тех пор, как мы вдохновляли друг друга на героические подвиги.

— Гораздо меньше ста лет, жаба. Как ты нашел меня?

— Надеюсь, ты не забыл о своем говорящем сердце?

— Все, что тебе нужно было сделать, — это отключить его на расстоянии. Что тебя удержало?

— Маленькая загвоздка — ахиллесова пята. Было необходимо совершенно точно установить ее местоположение.

— И это тебе удалось?

Сильфида вышла из дома и присоединилась к ним. Леандер сердечно ей улыбнулся и с почти отсутствующим видом повернул ствол лазерного пистолета в направлении живота женщины.

— Я так думаю, дорогуша. Действительно так думаю… Я был в отъезде последние несколько месяцев — всецело в интересах Потерянного Легиона, как ты понимаешь. Но ахиллесова пята определенно существует, и, следовательно, мы оба находимся в позиции для ведения переговоров.

— Нам не о чем договариваться.

— Ты меня разочаровываешь.

— A rivederci[51].

— Очень жаль. Я, конечно, знаю, что лично ты выражаешь крайне малый интерес к тому, чтобы продолжать дышать. Но, — он снова взглянул на Сильфиду, — мне так же очевидно, что твое безразличие не распространяется, как это кратко сказано в какой-то книге или где-то еще, на третье или четвертое поколения.

Дайон вздохнул:

— Слово «переговоры» предполагает наличие двух сторон, ублюдок. Что, в конце концов, ты предлагаешь?

— Полную и абсолютную свободу. Окончательную и почетную демобилизацию из Потерянного Легиона.

— Дайон, кто это? — нервно спросила Сильфида. — Чего он хочет?

— Чего ты хочешь? — спросил Дайон.

— Одну маленькую услугу, которую ты окажешь нам двенадцатого ноября.

— А именно?

— Двенадцатого ноября, — продолжал Леандер, — королева Виктория Вторая — Боже, благослови ее инъекции жизни — собирается открыть новую сессию парламента. Как и у всех англичан, наши сердца теплеют при мысли об этом традиционно пышном празднестве. Но, как это неоднократно случалось ранее, оно может оказаться довольно-таки унылым. Потерянный Легион решил внести в него кое-какие оживляющие черты.

— Как?

— Путем преобразования его в государственные похороны, — ответил Леандер. — Последние несколько сот лет, насколько мне известно, ни один владыка Британии не погибал от руки убийцы. Я уверен, Виктория была бы необыкновенно польщена, узнав, что она выбрана исправить это досадное упущение.

— Ты очень наблюдателен и непреклонен в своих решениях.

— Конечно. Но не только. Подумай над этим, Дайон. Это драматично, это смело, это ужасно и совершенно восхитительно-шокирующе. Это такая штука, которая заставит половину доминант Англии пережечь от волнения все свои предохранители.

— Это такая штука, которая повлечет анализы первой степени в количестве достаточном, чтобы успокоить весь твой Потерянный Легион на веки вечные.

— Да, такой риск в самом деле есть, — согласился Леандер.

Дайон холодно улыбнулся ему:

— Позволь мне угадать, кому предназначено раньше всех заработать первую степень.

— Это будет твое последнее дело, — сказал Леандер. — После него ты сможешь с почетом уйти в отставку.

— А из головы моей сделают кашу. Нет уж, спасибо. Пусть кто-нибудь другой стяжает себе славу. Лучше всего — ты.

— Что это? — спросила Сильфида с беспомощным замешательством. — Это какая-то шутка?

— Да, любовь моя, мы так веселимся, — объяснил Дайон. — Этот джентльмен хочет, чтобы я в обмен на ничего разрезал королеву Викторию пополам.

— Не на ничего, а на то, чтобы ничего больше не делать, — поправил Леандер, со значением посмотрев на Сильфиду. — А также в обмен на твое гарантированное мирное разрешение от бремени.

— Обычно, — объяснил Дайон, — он живет под мокрым камнем, и продолжительная сухая погода его расстраивает.

— Конечно, — вкрадчиво сказал Леандер, поднимая лазерный пистолет, — если тебя не интересует благополучие третьего и четвертого поколений — или даже второго, — мы можем, некоторым образом, устроить все отныне и навеки.

— Не так быстро, скорпион, — крикнул Дайон. — Откуда я знаю, что это будет последний гамбит?

Леандер вздохнул:

— Разве между нами нет полного доверия?

— Нет.

— Ты меня огорчаешь. Ну ладно… Вот здесь подписанное мною лично признание, что я несу персональную ответственность за покраску членов парламента и планируемую смерть королевы. Это гарантия твоей свободы. Я уверен, при малейшем недопонимании между нами ты или твоя прекрасная инфра будете знать, что сделать с этой бумагой.

Дайон посмотрел на темнеющее небо и поежился.

— Здесь холоднее, чем ты думаешь. Пойдём внутрь и обсудим твою маленькую попытку государственной измены за стаканом-другим болеутоляющего.

— Прекрасно. — Леандер убрал лазерный пистолет. — Кстати, если я не вернусь в Лондон завтра к полудню, ты будешь мертв и, следовательно, совершенно не способен узреть столь интересующее тебя будущее твоих отпрысков, потенциальных или уже имеющихся. Это было бы очень грустно, не правда ли?

— Возможно, — согласился Дайон. — Как бы там ни было, твое сообщение принято к сведению.

Сильфида заплакала.

— Это кошмар, — рыдала она, — этого не может быть. Все, что мы хотим, — жить и любить друг друга и чтобы нас оставили в покое. Почему кто-то хочет разрушить все это?

Дайон нежно поцеловал ее:

— Это вопрос на шестьдесят четыре миллиарда львов, любимая. — Он взглянул на Леандера. — И ответ чрезвычайно прост. Потому что какой-то ублюдочный шутник устроил так, что легче богатой доминанте пролезть сквозь игольное ушко, чем бедному жигану попасть в царствие небесное.

Стояло прекрасное тихое утро. В пьянящем, как вино, воздухе чувствовался легкий аромат мороза. Дайон, одетый в летный комбинезон переменчивого цвета, с гоночным реактивным ранцем за спиной, распростерся лицом вниз на крыше Мемориала погибшим в первой и второй мировых войнах в Уайтхолле. Дуло его лазерной винтовки с оптическим прицелом осторожно покоилось между толстыми столбами низкой балюстрады Кенотафа[52]. Эта балюстрада была пристроена в начале двадцатых годов, когда телевидение еще базировалось в основном на земле, а для съемок государственных событий требовались удобные и выгодные позиции.

Но теперь, когда повсеместно использовались управляемые с земли парящие камеры, вершина Мемориала оказалась полностью в распоряжении Дайона, поскольку даже жадные до сенсаций доминанты из телевидения вряд ли осмелились бы снимать цареубийство.

Он лежал здесь с самого рассвета, окостенев от страха и неподвижности, ни разу не пошевелившись в продолжение последних четырех часов. Несмотря на хамелеоновские качества летного комбинезона, малейшее движение Дайона было бы замечено дрейфующими в воздухе камерами или патрулирующими офицерами порядка, и тогда цифры его индивидуального индекса были бы перечеркнуты навсегда. Даже неудачное покушение на цареубийство заслуживает первой степени.

Лежа в ожидании радиосигнала от Леандера, который, затаившись на вершине арки Адмиралтейства, должен был подать знак, когда процессия окажется в четырех минутах от Мемориала, Дайон имел достаточно времени подумать обо всех тех вещах, о которых думать ему не хотелось. Например, 6 том, что, вероятно, через полчаса он будет, так или иначе, окончательно мертв. Разрежет он Викторию или нет — в любом случае найдутся люди, которые возжаждут его крови. Так что Дайон попал между молотом и наковальней.

Инструкции Леандера были исчерпывающи и недвусмысленны.

— Окончательная, а не временная смерть — вот что нам требуется, дражайший мой, — говорил он. — Если Виктория выживет, она сделается паршивой героиней. Так что тебе надо либо прожечь ей голову, либо разрезать ее саму пополам. Все должны увидеть, что быть монархом в этом оккупированном доминантами мире — опасное занятие.