‹1840› РОПОТ Красного лета отрава, муха досадная, что ты Вьешься, терзая меня, льнешь то к лицу, то к перстам? Кто одарил тебя жалом, властным прервать самовольно Мощно-крылатую мысль, жаркой любви поцелуй? Ты из мечтателя мирного, нег европейских питомца, Дикого скифа творишь, жадного смерти врага. ‹1841› АХИЛЛ Влага Стикса закалила Дикой силы полноту И кипящего Ахилла Бою древнему явила Уязвимым лишь в пяту. Обречен борьбе верховной, Ты ли, долею своей Равен с ним, боец духовный, Сын купели новых дней?' Омовен ее водою, Знай, страданью над собою Волю полную ты дал, И одной пятой своею Невредим ты, если ею На живую веру стал! ‹1841› СКУЛЬПТОР Глубокий взор вперив на камень, Художник нимфу в нем прозрел, И пробежал по жилам пламень, И к ней он сердцем полетел. Но, бесконечно вожделенный, Уже он властвует собой: Неторопливый, постепенный Резец с богини сокровенной Кору снимает за корой. В заботе сладостно-туманной Не час, не день, не год уйдет, А с предугаданной, с желанной Покров последний не падет, Покуда, страсть уразумея Под лаской вкрадчивой резца, Ответным взором Галатея Не увлечет, желаньем рдея, К победе неги мудреца. ‹1841› * * * Предрассудок! он обломок Давней правды. Храм упал; А руин его потомок Языка не разгадал. Гонит в нем наш век надменный, Не узнав его лица, Нашей правды современной Дряхлолетнего отца. Воздержи младую силу! Дней его не возмущай; Но пристойную могилу, Как уснет он, предку дай. ‹1841› * * * Когда твой голос, о поэт, Смерть в высших звуках остановит, Когда тебя во цвете лет Нетерпеливый рок уловит,- Кого закат могучих дней Во глубине сердечной тронет? Кто в отзыв гибели твоей Стесненной грудию восстанет, И тихий гроб твой посетит, И, над умолкшей Аонидой Рыдая, пепел твой почтит Нелицемерной панихидой? Никто! – но сложится певцу Канон намеднишним Зоилом, Уже кадящим мертвецу, Чтобы живых задеть кадилом. ‹1843› НА ПОСЕВ ЛЕСА Опять весна; опять смеется луг, И весел лес своей младой одеждой, И поселян неутомимый плуг Браздит поля с покорством и надеждой. Но нет уже весны в душе моей, Но нет уже в душе моей надежды, Уж дольный мир уходит от очей, Пред вечным днем я опускаю вежды. Уж та зима главу мою сребрит, Что греет сев для будущего мира, Но праг земли не перешел пиит,- К ее сынам еще взывает лира. Велик господь! Он милосерд, но прав! Нет на земле ничтожного мгновенья; Прощает он безумию забав, Но никогда пирам злоумышленья. Кого измял души моей порыв, Тот вызвать мог меня на бой кровавый; Но подо мной, сокрытый ров изрыв, Свои рога венчал он падшей славой! Летел душой я к новым племенам, Любил, ласкал их пустоцветный колос, Я дни извел, стучась к людским сердцам, Всех чувств благих я подавал им голос. Ответа нет! Отвергнул струны я, Да хрящ другой мне будет плодоносен! И вот ему несет рука моя Зародыши елей, дубов и сосен. И пусть! Простяся с лирою моей, Я верую: ее заменят эти, Поэзии таинственных скорбей, Могучие и сумрачные дети. ‹1843(?)› * * * Небо Италии, небо Торквата, Прах поэтический Древнего Рима, Родина неги, славой богата, Будешь ли некогда мною ты зрима? Рвется душа, нетерпеньем объята, К гордым остаткам падшего Рима! Снятся мне долы, леса благовонны, Снятся упадших чертогов колонны! ‹1843(?)› * * * Люблю я вас, богини пенья, Но ваш чарующий наход, Сей сладкий трепет вдохновенья,- Предтечей жизненных невзгод. Любовь камеи с враждой Фортуны – Одно. Молчу! Боюся я, Чтоб персты, падшие на струны, Не пробудили вновь перуны, В которых спит судьба моя. И отрываюсь, полный муки, От музы, ласковой ко мне. И говорю: до завтра, звуки, Пусть день угаснет в тишине. ‹1844› * * * Когда, дитя и страсти и сомненья, Поэт взглянул глубоко на тебя, Решилась ты делить его волненья, В нем таинство печали полюбя. Ты, смелая и кроткая, со мною В мой дикий ад сошла рука с рукою Рай зрела в нем чудесная любовь. О, сколько раз к тебе, святой и нежной, Я приникал главой моей мятежной, С тобой себе и небу веря вновь. |
