Наконец Виктория обессилела до такой степени, что не могла больше достичь оргазма. Или, возможно, Рауль, зная, что ее ждет впереди, просто дал ей немного передохнуть.

Он уложил ее на спину и наклонился над ней.

Ее сердце перестало бешено колотиться, дыхание стало спокойнее.

Она была снова в полном порядке.

Но она еще не принадлежала ему. У него был слишком хорошо развит самоконтроль, и ему удалось заставить ее действовать в соответствии с его планом: он хотел, чтобы она пожелала сама ему отдаться.

Виктория села в постели.

А что, если… он на самом деле не хочет ее и все это только жестокий розыгрыш?

Быстро брошенный взгляд на его тело убедил ее, что это не так. Рауль действительно хотел ее. Ей просто надо узнать, что делать дальше.

— Я не знаю, что делать дальше, — сказала она.

Кажется, ее раздраженный вид не произвел на него никакого впечатления.

— Все будет так, как ты пожелаешь, — сказал Рауль, ногой откинув одеяло со своего голого тела. — Заставь работать свое воображение.

Виктория повернулась и окинула взглядом его тело. Неожиданно на нее снизошло вдохновение.

Открыв бутылочку с маслом, она легонько сбрызнула его грудь и живот.

Но она не знала, как продолжить то, что начала. Обе ее руки были заняты: одна — пробкой, другая — флаконом. Может, следует закрыть флакон? А потом что с ним делать?

Пока она размышляла, масло тонкими струйками стало стекать с груди Рауля на простыню.

Подстегиваемая крайним нежеланием позволить Амайе заметить свидетельства их грехопадения, Виктория лихорадочно обдумывала ситуацию. И придумала. Широко распахнув руки, она наклонилась и, прижавшись своим телом к телу Рауля, стала размазывать масло.

— Пропади все пропадом! — Он схватил ее за плечи и остановил. — Где ты научилась такому?

Потрясенная собственной распущенностью и довольная его реакцией, Виктория напомнила:

— Ты сам сказал, чтобы я включила воображение.

— Все верно. Но сейчас я чуть было не кончил, я умираю от желания и не могу больше сдерживаться.

Значит, она не одна вынуждена страдать. Слава Богу. Ей хотелось, чтобы все это было так же трудно ему, как и ей. Она хотела, чтобы он страдал.

Виктория вынула из волос шпильки, и ее золотистые локоны рассыпались по плечам.

Она терлась о Рауля своим телом, двигаясь, словно змейка, вперед-назад, вверх-вниз. Она не спешила, распределяя масло по его коже, узнавая, как он чувствует себя под ней, и ощущая, как его твердый мужской орган нетерпеливо толкает ее в живот и грудь.

Это было самое чувственное ощущение в ее жизни.

Когда Рауль застонал от немыслимых мучений, Виктория, наконец, улыбнулась. Она села, гордо выставив вперед грудь, и, положив ладони на его ребра, пробежалась кончиками пальцев по его грудной клетке. Отыскав его соски, она обвела их пальцами и принялась тереть, пока они не затвердели.

Когда Рауль попытался схватить ее, она отбросила его руки:

— Нет. Ты сказал, что я должна это сделать сама. Так что… позволь мне это сделать.

Полностью осмелев, она оседлала его бедра и ладонями растерла остатки масла.

Рауль заерзал, словно испытывая мучения.

— Тебе не больно? — спросила она.

— Нет, — ответил он, для пущей убедительности покачав головой.

— Видно, мне показалось, — сказала она, потому что его поведение напомнило ей ее собственное поведение всего несколько минут назад — он хотел, чтобы она прикоснулась к нему.

Прикоснулась к самым чувствительным местам и гладила его мужское естество своими руками до тех пор, пока он тоже не испытает неистовый оргазм.

Но она была намерена испробовать на практике все, чему он ее научил, чтобы довести его до отчаяния… и удовлетворить его.

Она погладила его бедра, раскрыла их и погладила снова. Ее руки скользнули вверх, к основанию члена, и прикоснулись к мошонке. Ее завораживало все, что касалось его анатомии. Ей никогда не приходило в голову, что люди, занимаясь любовью, словно теряют разум, как это происходило у него… да и у нее тоже. Потому что, хотя она всего лишь обследовала его тело, ее собственные страсти разгорелись еще больше и теперь рвались на свободу.

— Ты хоть знаешь, что делать с этим? — спросил Рауль.

Голос его звучал одновременно и напряженно, и насмешливо.

Продолжая поглаживать его, Виктория сказала:

— Конечно. Я девственница, но вполне искушенная женщина.

Он рассмеялся:

— Ты самая неискушенная женщина из всех, каких мне приходилось встречать.

— Как бы не так! — Ей не верилось, что он может так ее оскорбить. — За последние три года я побывала в одиннадцати странах.

— И никогда не испытывала искушения? Неужели ни разу? — спросил он.

— А разве сейчас ты не видишь, как сильно искушаешь меня? — спросила она и, опустив голову, потерлась щекой о головку его мужского естества.

Рауль вздрогнул. Его руки поднялись, как будто он хотел схватить ее и овладеть ею немедленно. Напряженным от страсти голосом он сказал:

— Пора.

Это было не командой, не предложением, а просто констатацией факта.

Пришло время.

Он снова потянулся к полке у изголовья и что-то достал.

— Что это? — спросила Виктория.

— Если я надену это, ты не забеременеешь.

— Вот как? — промолвила она. — А тебе в этом будет удобно?

— Не сомневайся, — ответил Рауль и, положив руки на бедра Виктории, помог ей занять нужную позицию.

Наверное, это выглядело неуклюже, когда она восседала на нем, пытаясь приспособить свое тело к его телу. Но хотя она совсем обезумела от самоуверенности, нежности и страстного желания, сам акт преодоления барьера девственности вызвал у нее резкую боль, которая застала ее врасплох.

Рауль был готов к тому, что она инстинктивно попробует прекратить начатое, и, взяв ее за бедра, удержал на месте.

— Доверься мне. У нас все получится. Главное, не спеши, — сказал Рауль и стал медленно двигаться, проникая в нее все глубже и глубже.

Виктория тихо застонала, когда боль и наслаждение смешались, и ее плоть внутри подалась, освобождая для него место, превращая их тела в единое целое. Когда же копье полностью проникло в ее тело, Рауль отпустил бедра Виктории и сказал:

— А теперь скачи на мне верхом.

Глава 32

Открыв глаза, Виктория увидела Рауля, с улыбкой наклонившегося над ней. Кончиками пальцев он убрал назад ее волосы, упавшие на лицо.

— Как ты себя чувствуешь?

Моргнув, Виктория взглянула на него, на солнечный свет, проникающий сквозь высокое узкое окно, и сразу вспомнила все, что произошло ночью. Прикрыв грудь одеялом, она села в постели.

— Как ты себя чувствуешь? — повторил Рауль. — Ничего не болит? Не хочешь ли, чтобы я приказал Амайе заново приготовить ванну?

Виктория взглянула на лохань, все еще наполненную остывшей водой, и поняла, что ночью никому не было позволено войти в комнату, чтобы убрать ее.

— Ах, нет. Я чувствую себя превосходно. Только… в замке станут судачить о том, что мы делали ночью.

Она покраснела.

Рауль обнял ее и поцеловал.

— Они и понятия не имеют о том, что произошло здесь на самом деле. Никто и не узнает об этом, Виктория, если ты сама им не расскажешь.

— Да, это так. Но я все равно не смогу теперь называться честной женщиной.

— В Англии никто не знает, где ты находишься, и я обещаю, что члены моей семьи никогда не скажут, что ты спала в моей спальне.

В отличие от Рауля у Виктории не было такой уверенности в людях: по ее мнению, никто в мире не мог удержаться от сплетен. Но можно было надеяться, что она недостаточно важная персона, чтобы о ней было интересно сплетничать, по крайней мере, в Англии. Хотя Рауль наверняка слышал немало сплетен о ее путешествиях с Джонсонами.

— Сегодня я еду в Тонагру. Мне нужно завершить продажу Вьенто, а потом я пойду в казино, продолжу изображать из себя никчемного вертопраха, роль которого играю. Мне нужно продолжать играть эту роль, иначе у Жан-Пьера де Гиньяра возникнут подозрения.