Он шутит? Виктория огляделась вокруг. Комната была обставлена самой обычной мебелью. Что же здесь можно использовать в качестве оружия? Прошлой ночью она выглянула из окна и поняла, что находится в замке.

— Я в вашем замке? Я не ошиблась?

— Да, это действительно один из моих фамильных замков. — Рауль подошел к окну и с любовью окинул взглядом открывающиеся просторы. — Он находится в плачевном состоянии, но идеально подходит для деятельности, которую мы планируем развернуть. Здесь множество тайных ходов, закоулков и щелей, где можно спрятать огнестрельное оружие и амуницию, а также подземных камер, скрытых под фальшивыми полами.

Революция Викторию ничуть не интересовала.

— В замке множество спален. Я переберусь в одну из них. И пусть вас не беспокоит, что вы в моей комнате. — Отойдя от окна, он снял воротничок и манжеты и бросил их на пол поверх уже валявшегося там галстука. — Я намерен сделать так, чтобы вы занимались делом и находились под наблюдением в течение дня, а ночью были заперты здесь со мной.

— Я не могу оставаться здесь с вами. Пострадает моя репутация!

— Можете положиться на меня. Я обещаю никому об этом не рассказывать. Разве я не доказал, что заслуживаю доверия? Ни один человек не узнал о поцелуях, которыми мы обменялись несколько лет назад.

Ей не хотелось говорить о тех поцелуях.

— Клянусь, я не убегу.

— Вы англичанка, мисс Кардифф, а следовательно, полагаете, что клятва, данная язычнику вроде меня, ничего не значит…

— Но это неправда!

— …и что ваш долг как англичанки — сбежать.

Вот это было правдой. Но она помнила, как долго они добирались верхом до его замка, и сквозь какие густые, непроходимые заросли пролегала тропа. Было правдой, что она сбежала бы, если бы представилась малейшая возможность, но… как она найдет дорогу до Тонагры? А если она заблудится?

Возможно, ей удалось бы подкупить слуг…

— Как долго вы намерены держать меня в этом абсолютно аморальном заточении?

— Вы слишком торопитесь с выводами, не так ли? Ничего аморального мы пока что не совершили.

— И не совершим, сэр! Я требую, чтобы вы сказали мне…

— Вы останетесь здесь, пока я не возьму контроль над страной в свои руки.

— Скоро ли это случится?

— Это займет не более двух лет. — Он взглянул на нее и расхохотался: — Если бы вы могли сейчас видеть выражение вашего лица!

Самым строгим учительским тоном Виктория сказала:

— Да, я уверена, что это выглядит уморительно, но нельзя ли теперь назвать более точные сроки?

— Два месяца. А точнее — до первого снега.

— Два месяца?! — в ужасе воскликнула Виктория. — Вы сошли с ума?

— Вы сделали ошибочные выводы, не оставив мне выбора.

— Не оставив выбора? — Она пересекла комнату и остановилась перед Раулем. — Вы рассуждаете как ребенок. Разумеется, у вас есть выбор. Отправьте меня назад к Джонсонам. Мы сразу же уедем в Англию, и ноги моей в вашем доме никогда больше не будет!

— Джонсоны уехали, — сказал он.

Ее возбуждение улеглось, она побледнела. Руки безвольно опустились.

Они ее бросили.

— Может, вам лучше присесть? — сказал Рауль и, взяв Викторию под локоть, подвел ее к стулу и помог сесть.

— Конечно, они уехали. Как я сразу не сообразила? То, что вы устроили на балу… — сказала она. — Мистер Джонсон никогда и ни за что не станет рисковать жизнями своих дочерей и жены. И уж конечно, не станет делать этого ради их гувернантки.

— Если у них нет чувства ответственности и привязанности, то это не такая уж большая потеря. — Рауль наполнил бокал и передал его Виктории: — Выпейте.

Попробовав, она отстранила бокал:

— Это вино!

— Оно хорошо успокаивает при потрясении.

Он говорил с ней так, как будто чувствовал ее боль.

Она давно научилась не показывать окружающим своих эмоций, бушевавших внутри. Она рано поняла, что проявление чувств делает человека уязвимым, а притворное безразличие защищает от боли, поэтому постаралась придать лицу выражение спокойного равнодушия. И теперь, когда тот самый человек, который три года назад прорвался сквозь ее хорошо отработанное безразличие, держал ее в своей власти, она не могла допустить, чтобы он заметил, как ей больно, когда люди, с которыми она жила и путешествовала, уехали, бросив ее на произвол судьбы.

Сделав еще глоток вина, она поставила бокал на стол.

— Спасибо, мне уже лучше. Я была голодна и хотела пить. Этим объясняется мое головокружение.

— Уверен, что так и есть.

Она хотела было сделать замечание за цинизм в его тоне, но он продолжил раздеваться: теперь он снял рубашку.

Вид его обнаженной кожи произвел на Викторию такое сильное впечатление, что она глаз не могла отвести. Широкие, мощные плечи, грудная клетка с отчетливым рельефом превосходно развитой мускулатуры, узкая талия, плоский живот — все это демонстрировало ярко выраженный образец атлетического телосложения.

Словно не замечая ее завороженного взгляда, Рауль бросил рубашку поверх остальных снятых предметов одежды.

Виктории следовало бы отругать его за нескромное поведение и заявить, что именно из-за этого ей нужна собственная отдельная спальня, но она сказала:

— Ну и кто же будет все это подбирать?

— Подбирать — что? — не понял он.

— Ваш галстук, ваши манжеты и воротничок. — Она указала пальцем. — Вашу рубашку!

Он впервые за все время их разговора смутился.

— Тот человек, который всегда это подбирает, наверное.

Покраснев от раздражения, Виктория вскочила.

— Если мужчины вроде вас учиняют беспорядок, уборку за ними всегда производит кто-то другой. Они к этому привыкли.

— Во-первых, мисс Кардифф, прошу не сравнивать меня с другими мужчинами, которых вы встречали в своей короткой и унылой жизни. Даже если я бросаю свои вещи на пол, то учиненный беспорядок я ликвидирую сам.

Быстрым движением, которое удивляло ее и раньше, он обнял ее за талию и крепко прижал к себе, подтверждая тем самым, что его действия не были неумышленными и что он отлично понимал, как она на них реагирует.

Он заманивал ее в ловушку.

— Что это такое вы затеяли? — воскликнула она, опасаясь, что уже знает ответ.

— Я предлагаю вам работу.

— Работу? Работу?

— Вы ведь теперь нуждаетесь в работе?

— Да, но…

— В моем замке каждый работает.

— Я не хочу работать на вас.

— Это работа не на меня. Это работа ради правого дела. Необходимо заметить, что за несколько лет я заработал очень много денег, но я финансирую революцию и не могу кормить бездельников.

— Посадите меня в почтовый дилижанс, и я уеду из вашей страны, а у вас одной заботой станет меньше.

— Это легкая работа, причем она вам может доставить удовольствие. — Он усмехнулся этакой пиратской ухмылкой отъявленного головореза. — Я предлагаю вам работу в качестве своей любовницы.

Глава 17

Виктория ударила лбом в лицо Рауля и почувствовала, что разбила ему губу.

Он охнул и отскочил назад.

Она почувствовала какое-то злобное и никогда прежде не испытанное удовлетворение от того, что причинила боль другому человеческому существу.

— Вы правы. Здесь есть оружие, которого я раньше не замечала.

— Мне больно, будь оно проклято, — спокойным тоном сказал он. И добавил: — Да, при надлежащей мотивации самым лучшим оружием являетесь вы сами.

Она вдруг почувствовала гордость, и ей это не понравилось. Не понравилось, что можно было подумать, будто его похвала что-нибудь для нее значит. Не понравилось также, что он так мало ее ценил, что предложил работу в качестве любовницы и подумал, что она примет предложение.

— Вы забыли, что заставило меня выскочить на балкон в ночь бала, устроенного в честь дебюта Белл?

— Лорд Мередит пялился на ваши прелести, словно прицениваясь.

Виктория за последние три года начала осуществлять изящный переход к состоянию преисполненной достоинства старой девы. И четверть приобретенного ею лоска Рауль Лоренс согнал с нее несколькими словами, как будто его никогда и не бывало. Она была потрясена. Она была сердита. Она была возмущена его манерой говорить: «пялился на ваши прелести, словно прицениваясь»! Эти слова заставили ее окинуть взглядом комнату в поисках еще какого-нибудь оружия.