Но под дорожной накидкой он заметил ее фигуру: роскошную грудь, тонкую талию. Он, несомненно, прикасался ко многим женщинам, которые были так же затянуты в корсет и так же щедро одарены природой, однако ни одну из них ему не хотелось спасти от участи старой девы.

Когда-то Рауль с юношеской самоуверенностью считал, что Виктория Кардифф — красавица, которую ему не составит труда покорить.

Теперь только искушенный мужчина мог бы разглядеть ее под всеми масками, которые она на себя надела, и сорвать их с нее. Только Рауль мог найти путь к сердцу этой женщины.

— Сэр! Так как насчет девушки? — тихо спросил Томпсон.

Рауль переключил внимание на Томпсона и так же тихо, чтобы не услышали те, кто может подслушивать, сказал:

— Она — одна из наших?

— Раньше не была, но она знает о вас правду. Она знала, куда пойти, чтобы доставить информацию, — мрачно сказал Томпсон.

— Об этом все вокруг говорят. Мое возвращение перестало быть просто слухом. Мы знали, что это случится.

Через два месяца, когда наступит осень, они начнут действовать. Он вернет себе свою страну. Когда соберется армия, все больше и больше людей будут неизбежно узнавать об их намерениях, и шансы де Гиньяров обнаружить правду будут все увеличиваться. Чем дольше они смогут оттянуть начало, тем лучше. Но…

— Сообщение девушки может быть ловушкой, — сказал Томпсон.

— Никакой ловушки. Это Правда. Виктория знает Белл. Она знает меня. Она слышала мою историю.

Томпсон ничего не знал о мисс Кардифф — да и никто этого не знал — и никогда не замечал, чтобы женщина по-настоящему зацепила Рауля, поэтому застыл в изумлении.

— Так вы помните ее со времен той вечеринки, которую устроила ваша сестра? — спросил он.

— Ты, я смотрю, тоже ее запомнил.

— Я помню каждого человека, который присутствовал на каждом мероприятии в доме вашего отца. Это была моя работа, как теперь моя работа заключается в том, чтобы прикрывать вашу спину.

И независимо от того, что домашнее хозяйство Рауля отличалось неформальностью по сравнению с домом Гримсборо, Томпсон так же усердно выполнял свою работу.

— Спасибо тебе за это.

Томпсон, как всегда, сосредоточил внимание на главном вопросе.

— Значит, вы верите, что замечание мисс Кардифф было сделано без какого-либо злого умысла?

— Вовсе нет. В доме моего отца она хотела убедить меня, что не верит моим притязаниям на королевскую кровь в моих жилах.

— Силы небесные! — озадаченно произнес Томпсон. — Я и понятия не имел, что какая-то женщина могла вам нагрубить.

— Ну, значит, мисс Кардифф была первой. И последней.

При воспоминании об этом губы Рауля дрогнули в улыбке.

— Вы хотите, чтобы я предпринял по отношению к ней какие-то меры? — спросил Томпсон.

— Во-первых, отправьте девушку обратно в отель.

— Чтобы она наблюдала и слушала?

— Именно так.

Они вошли в прохладную, плохо освещенную конюшню.

— Сколько времени пробудет в городе мисс Кардифф?

— Неделю, может, больше. Ее работодатель подрядился помочь одному из наших аристократов, который переводит из страны наличные.

— Кто же это? — спросил Рауль и остановился, не доходя до стойла, где Дафидд приводил в порядок Халкона Гуэрру.

— Я думаю, что даже ее работодатель не знает, на кого он работает.

— Так. Значит, кто бы это ни был, он хранит это в тайне. Может быть, мы уже начали отпугивать богатых пиявок от Морикадии в большей степени, чем их пугают де Гиньяры?

— Мы их, конечно, пугаем. Но эта женщина может все испортить. Я думаю, нам следует схватить ее и не выпускать, пока мы не закончим наше дело, — сказал Томпсон.

Но Раулю было необходимо сосредоточиться, а присутствие Виктории Кардифф в его доме отнюдь не будет способствовать здравомыслию.

— Я бы это сделал только разве в случае самой крайней необходимости.

— Но почему? В таких деликатных обстоятельствах…

Рауль, резко взмахнув рукой, отмел его соображения и, сам того не замечая, на мгновение стал так похож на своего деспотичного отца, что Томпсон даже поморщился.

— Нет, я уже обжег свои пальцы об это блюдо. Больше я этого не сделаю, — сказал он и направился к стойлу.

— Вы хотите узнать, рассказывает ли она другим свою историю? — тихо спросил Томпсон.

— Да. Потому что тогда мне придется… что-то предпринять, — сказал Рауль и повесил свою шляпу на крючок.

Дафидд, сняв с жеребенка седло, чистил его, тихо напевая какую-то песню. Рауль взял щетку из руки жокея и продолжил за него чистку. Халкон Гуэрра стоял смирно и лишь вздрагивал всем телом, еще не сбросив напряжения после заезда. Рауль погладил его по шее и крупу.

— Он хочет победить, — с упреком сказал Дафидд.

— Он победит, — сказал Рауль.

— Если он не победит в самое ближайшее время, он утратит веру в себя.

— Я это понимаю.

Никто не мог понимать все, что связано с жеребенком, лучше, чем Рауль. У них было много общего: Рауль находился в Морикадии в течение трех лет, делая себе достаточное состояние, чтобы содержать армию, глубоко проникая в тайны де Гиньяров, изучая окольные пути, организуя своих людей. Он был каждое мгновение занят подготовительной работой и теперь хотел победить. Они оба хотели победить. И как можно скорее…

От двери стойла ненавистный мужской голос произнес:

— Полюбуйтесь на это! Рауль Лоренс, сын виконта Гримсборо, чистит лошадь!

Рауль не прекратил работу, не вздрогнул и вообще ничем не выдал всей глубины своего отвращения.

— Я внебрачный сын виконта Гримсборо, Жан-Пьер, незаконнорожденный сын. Стоило отцу отвернуться, как я уже работал в его конюшнях. Как же, по-твоему, я создал свою собственную конюшню?

— Мне бы было очень любопытно это узнать, — сказал Жан-Пьер де Гиньяр, входя в стойло. — Ты для меня загадка, Рауль Лоренс, а я загадок не люблю. Особенно в моей стране.

— В твоей стране? — Рауль удивленно поднял брови. — А принц Сандре знает, что ты на нее претендуешь?

Жан-Пьер скривил губы.

— Принц Сандре рад поделиться с членами своей семьи, особенно с человеком, который поддерживает правопорядок.

— Значит, принц Сандре чувствует себя хорошо? — вежливо осведомился Рауль.

— Очень хорошо. Почему ты в этом сомневаешься?

— За последнее время он не показывался на публике. Ну и поползли слухи…

— Слухи эти совершенно необоснованные, — заявил Жан-Пьер.

Жан-Пьер не сказал, что недавно пережитое унижение сделало из принца Сандре отшельника, который боится выходить из дома, потому что за его спиной неизбежно раздается смех. Тихий смех, сдавленное фырканье или многозначительное покашливание. Но недавно во время его последнего появления на публике толпа морикадийцев разразилась хохотом и орала: «Свинья! Жареная свинья!» и «Подсвечник!» Жан-Пьер направил на толпу конных королевских гвардейцев, и они разогнали толпу, а принц Сандре в тревоге вернулся назад в свой дворец.

Образовавшийся вакуум сделал Жан-Пьера властью в королевстве. Жан-Пьера с его черными волосами, красивой физиономией, атлетическим телосложением и очень светлыми, почти белыми глазами. В Морикадии люди говорили, что глаза у него такого цвета потому, что его мать была сексуально озабоченной женщиной и имела связи с множеством мужчин. Слышали, будто принц Сандре утверждал, что Жан-Пьер похож на пса, который вот-вот взбесится, но что он держит его на цепи.

Рауль считал, что Жан-Пьер с цепи сорвался. Никакая цепь его больше не сдерживала, и где бы он ни появлялся, он приносил боль и безумие.

Не было дня, чтобы какого-нибудь морикадийского отца семейства не бросали в тюрьму за браконьерство, а мать не обвиняли в краже еды и зверски не избивали публично. Это делалось не столько для того, чтобы снизить рост преступности, наблюдавшийся за последнее время, сколько для того, чтобы заставить морикадийских мятежников обнаружить себя до того, как они будут готовы к бунту.

Этого нельзя было допустить.

Но в намерения Жан-Пьера входило заставить мятежников страдать от всякого рода несправедливостей.