— Ах, это скверно! — сказал Ренэ. — Но что же мне делать? Не могу же я отменить приглашение. Пусть уж явится. Он — очень изящный кавалер и, должно быть, сумеет поставить себя так, что никто не будет ничего иметь против его присутствия. Впрочем, я совершенно не знаю его отношений к маркизе де Бренвилье, так как ведь я совершенно не интересуюсь скандальной хроникой. У меня дела поважнее. Ведь не можем же мы требовать от всех участников празднества свидетельства о благонравии.

— Ты с некоторых пор сделался очень самостоятельным, Ренэ, — сказал герцог тоном выговора, — ты думаешь, что можешь обходиться без советов отца. Как хочешь!.. Желаю тебе счастья к твоему празднику.

— Господи, — молилась герцогиня про себя, — не дай погибнуть моим двум мальчикам.

Холодный, резкий ветер дул в улице Симетьер, на крайнем конце которой, приблизительно в одиннадцатом часу ночи, какой-то человек отпустил своего спутника, с фонарем проводившего его сюда от моста Сэн-Мишель.

Оставшись один, незнакомец направился к двери, ведущей в известный нам уже притон воров и нищих, и стал внимательно оглядываться кругом. Из темных сеней к нему подошла фигура, лицо которой наполовину было покрыто черной маской. Хотя лицо оглядывавшегося очень скудно освещалось мутным фонарем, висевшим у входа, все же было достаточно светло, чтобы разглядеть его черты. Поэтому замаскированный, подойдя вплотную к пришельцу, спросил:

— Господин Сэн-Лорен?

— Да, это — я, мой друг. Кто Вы и куда поведете меня?

— Вы узнаете то и другое, если последуете за мной. Во всяком случае мое приглашение очевидно показалось Вам достойным внимания, раз Вы явились так аккуратно. Пойдемте!

— Ведите меня.

— Прошу извинения за грязное место свидания, но нам необходимо уединение.

— Место соответствует делу.

— Подождите так говорить, господин Сэн-Лорен.

Человек в маске пошел по двору. Сэн-Лорен последовал за ним. Из подвального помещения доносилось к ним бренчание двух расстроенных гитар, сопровождаемое хриплым пением.

Замаскированный ввел Сэн-Лорена в сени, пол которых, казалось, покоился на пружинах или потайных люках. Наконец он остановился, открыл маленькую дверь и вошел в какое-то помещение.

— Минуту подождите, — сказал он Сэн-Лорену, а затем зажег свечу и продолжал: — теперь, пожалуйста, входите.

Сэн-Лорен последовал приглашению и очутился лицом к лицу с замаскированным.

— Чтобы Вам не пришла в голову мысль, что здесь грозит опасность Вашей жизни, я не запру двери. Вы можете оставаться спиной к ней.

С этими словами говоривший снял свою маску.

— Лашоссе! — воскликнул Сэн-Лорен. — Я это знал уже наперед.

— У Вас способность хорошо запоминать лица; ведь мы уже давно не виделись.

— Мне хотелось бы, чтобы нам никогда больше не довелось свидеться. Ваша личность тесно связана с моей злой долей.

— Вы откровенны! — возразил Лашоссе. — Да, Вы правы, говоря, что я связан с Вашей судьбой, но от Вас будет зависеть, будет ли она злой, или нет по отношению к Вам.

— Без предисловий, прошу Вас. Назовите свои условия, так как письмо вызвавшее меня в Париж, очевидно от Вас.

— Разумеется! Хорошо ли взвесили Вы его содержание?

— Конечно. Вы намекаете на то, что у меня имеется внебрачный сын, который пользуется в свете известным положением и…

— Который может совершенно компрометировать своего отца, генерального доверенного, контролера и представителя духовенства. Мать — герцогиня Дамарр, считающаяся ангелом чистоты и когда-то обманувшая мужа. Отец — развратитель и бессердечный трус, покинувший несчастную, чтобы сочетаться законным браком с богатой, знатной дамой и выбросивший плод любви на чужбину, предоставляя его попечениям старого, может быть, подкупленного слуги, который пал от руки — говорю, может быть, — подкупленного убийцы, и сообщник всех этих тайн — Пьер Амелен Лашоссе, галерный каторжник, — что за чудная компания, чтобы предстать перед лицом общества!

Сэн-Лорен кусал себе губы.

— Мой друг, — начал он с напускным спокойствием, — мне кажется, что Вы преувеличенно оцениваете свою власть и средства, которыми могли бы повредить мне. Если я когда-то тяжело провинился, что к сожалению не могу отрицать, то разве можно мне теперь еще ставить в вину ошибку молодости? Кто же бросит в меня камнем?

— Ну, — рассмеялся Лашоссе, — что касается Вашей молодости, то я мог бы дать кое-какие разъяснения по этому вопросу. Вы отлично знали, на что Вы идете; Вы удалили от Сусанны всех, кто был еще дорог ей; Вы подготовили несчастье, если можно так выразиться. Но оставим это! Если Вы вздумаете утверждать, что обвинение против Вас слишком незначительно, то я посмеюсь над Вами, так как Вы очень хорошо знаете, как опасны могут оказаться мои разоблачения. Вы очень хорошо понимаете глубину пропасти, в которую будут повергнуты все прикосновенные к этой тайне.

— Да и Вы не забывайте об этом!

— Пьер Ганивэ де Сэн-Лорен, — крикнул бандит страшным голосом, — я ношу лилию[13] на своем плече, и это ты снабдил меня ею. Я был погублен, прежде чем благодаря твоим козням попал в Тулон, так как именно ты похитил у меня Сусанну. Я перенес это. Я — опасный малый, могущий предать гласности неуместные разговоры. Я не остановлюсь перед этим. И такого человека, такую тварь ты думаешь пустыми словами удержать от пропасти и гибели? Ха! Ха! Ха! Как эти реймсские господа мягкотелы и смешны!

Сэн-Лорен убедился, что бандита ничем не проймешь, и потому решился подойти к нему с другой стороны.

— Итак, чего же Вы требуете? Определите раз навсегда сумму, которую Вы требуете с меня, чтобы потом оставить меня в покое.

— Я веду двойную игру, — сказал Лашоссе. — Во-первых, я — слуга семьи Дамарр, во-вторых — друг моих друзей, проводящих в этом кабаке часы досуга после исполненной работы. Мы тесно связаны друг с другом, и честность у нас прочнее, чем у генеральных откупщиков, а потому и касса у нас общая. Каждое первое число мы, как и должно быть, делим свое добро между собой и сохраняем его затем в надежном месте. Если останемся целы, то на старости лет у нас окажется порядочная сумма. Кто погибнет, часть того унаследуют другие. Мне уже хотелось удалиться на покой, но ведь я так же тесно связан со своими друзьями, как Вы со мной, и не так легко распутаться с ними.

— Итак, Ваша сумма? — нетерпеливо спросил Сэн-Лорен. — Назовите сумму! Ведь все дело только в вымогательстве; об этом я мог сразу догадаться, получив Ваше письмо.

— Для моих друзей и для меня — восемь тысяч червонцев.

— Это очень дорого, Лашоссе.

— Я очень верно оцениваю своих клиентов. Вы легко можете уплатить такую сумму. Но мы еще не кончили.

— Еще не кончили? Чего же Вам еще нужно? Мне кажется, этого Вам вполне достаточно.

— Не думайте, что переговоры с Вами я веду исключительно из-за денег. Нет! Вы, может быть, будете смеяться надо мной, но мне все равно. Так выслушайте же меня, разбойника!.. Я призываю Вас спасти свое дитя! Это — второе условие, которое я Вам ставлю взамен за мое молчание.

— Как? Что Вы подразумеваете под этим?

— Вспомните о предсказании, которое некогда навело такой ужас на Вас. Кто знает, какие нити и тенета раскинет судьба, чтобы в них насмерть запутался ослепленный, как рыба, вытащенная из воды и погибающая на песке. Господин Сэн-Лорен, повелеваю Вам спасти дитя Сусанны Дамарр.

— Вы с ума сошли. Как? Я должен удалить поручика от маркизы? Пусть сбудется предсказание; на мое положение это никак не может повлиять, если только происхождение этого авантюриста не станет известным, а за это я плачу Вам. Вы получите свои восемь тысяч червонцев — и дело кончено. Пощадите меня, не навязывайте семейных сцен!

— А еще говорят, что у нас, мошенников, нет сердца! — воскликнул Лашоссе. — Вы, важный барин, наполовину священник, отказываетесь спасти душу своего ребенка? Нет, Вы сделаете все, чтобы удалить поручика из Парижа. Если он уедет отсюда, то надвигающаяся беда рассеется, и я все же сниму часть тяжести с сердца Сусанны. Но советую Вам, не теряйте времени. Может быть, исполнение моих приказаний Вам же принесет счастье.