— У тебя будут деньги, а теперь вперед!

Морель привел в движение механизм, подымавший дверь, зажег факел и вместе с Лашоссе стал спускаться в подземелье.

Зловещая тишина царила в сырых подземных галереях, по стенам которых струилась вода. Лашоссе присел на камень и спросил:

— Что же мы будем теперь делать?

— Мы подождем немного, — ответил Морель. — Видишь эту решетку? Она запирает погреб дома на улице Серпан, где происходят собрания общества Розианум. Они будут возвращаться здесь, и мы перехватим Гюэ и Сэн-Круа; если собрание будет тянуться очень долго, то мы… то ты можешь проникнуть в дом.

Он потушил факел и зажег потайной фонарь.

— Подождем, — сказал Лашоссе, осматривая свои пистолеты.

Гюэ и Сэн-Круа вошли с тем же лозунгом и с соблюдением тех же мер предосторожности, какие принимались, как, вероятно, помнит читатель, при введении Экзили в общество Розианум. Все члены собрания сидели по своим местам. Зал был украшен тем же ковром и шаром, был освещен свечами и был снабжен ретортами, колбами, паяльниками и доской. После обычных вопросов Гюэ доложил собранию о новом члене, желающем вступить в братство.

— Желает ли он произвести какой-либо опыт? — спросил старший.

— Он готов.

— Приступим к делу, братья, — воскликнул мастер.

Была принесена каменная доска.

— В какой отрасли Вы работали? С ртутью, серой, водой, воздухом, солью, землей, телом или духом? — спросил мастер, обращаясь к Сэн-Круа.

— Я прошел все эти ступени, — ответил Годэн.

— Какое доказательство Вы представите нам?

— Недавно перед собранием были показаны опыты с ядом и противоядием. Вы назначили большие награды за открытие этой тайны. Мне известно это вещество, и я покажу Вам образец своего искусства, но за это я попрошу у вас защиты и убежища в ваших подземельях, как и тот ученый. Кроме того я попрошу еще одного.

— В чем состоит Ваша просьба?

— Мне известны составные части тех таинственных капель, но я — еще новичок в высшем искусстве, а потому прошу разрешения выбрать среди Вас учителя, который научил бы меня соединять эти вещества. Мне не хватает еще одного соединения; я тщетно пытался произвести его.

— Тебе это никогда и не удастся, мальчишка, школьник, — раздался вдруг громовой голос.

Все в страхе повскакали со своих мест, а на середину зала медленно выступила тощая фигура Экзили.

— Маттео! — воскликнул Сэн-Круа, — ты здесь?

— Никакие тюремные стены не могут удержать меня, когда наступил час моей свободы. Ты не выдержишь этого испытания так же, как и все присутствующие.

Члены общества, и в том числе Гюэ и Сэн-Круа, были так поражены, что ничего не могли ответить.

Между тем итальянец продолжал:

— Ученик, я спрашиваю тебя, где же твое обещание?

— Я хотел только попугать, — пробормотал Сэн-Круа.

— Неуч! Вы ничего не сумеете сделать, да и все это ни к чему, теперь я здесь.

Старший из членов общества встал и проговорил:

— Вы очень смело говорите, не осведомляясь о том, желаем ли мы укрывать Вас в наших помещениях. На Вас лежит тяжелое подозрение; Вы каким-то непонятным образом появились теперь среди нас из тюрьмы, Вы — учитель этого человека, который хочет вступить в наше братство, Вы требуете от него исполнения какого-то обещания — все это как-то таинственно и подозрительно. Оправдайтесь в наших глазах, или же мы заставим Вас покинуть эти стены вместе с Вашим учеником.

Экзили подошел к каменному столу и, с презрительной улыбкой облокотившись на него, сказал:

— Подождите немного, господа, я вижу, что вы остались на том же месте, где и были. Никто из вас не смог проделать мои опыты, и я имею полное право спросить: кто обвиняет меня?

На середину выступил человек маленького роста.

— Я обвиняю тебя, — сказал он визгливым голосом, — твои руки недостаточно чисты, чтобы творить дела, завещанные нам Иаковом Розе.

— Но в чем же, брат мой? — спокойно спросил Экзили.

— Я обвиняю тебя в том, что ты при помощи своих ужасных капель, мазей и порошков сеешь несчастье между людьми.

Сэн-Круа вздрогнул.

— Продолжай, — сказал Экзили.

— Ты нам показал, что за смертью скрывается жизнь, но твои руки заняты исключительно уничтожением, и я во всеуслышание заявляю: ты убил Грю-Ренэ, ты отравил королеву. Ты — всенародный бич! Если это — твой ученик, то пусть его хранят могущество Сатурна и светлый дух Луны, иначе он погибнет.

Экзили бросил на маленького адепта злой взгляд.

А тот не смущаясь продолжал:

— Где жизнь, которую вызывают и возвращают твои средства, сила добра, которую ты обещал показать нам?

— Какие глупости! — насмешливо проговорил Экзили.

— Суд над ним, суд! — раздались голоса.

Гюэ боязливо прижался в угол.

— Тише Вы, — крикнул Экзили, — не раздражайте меня! Годэн, ко мне!

Сэн-Круа со страхом повиновался.

— Вяжите его, убейте итальянского скорпиона, — заревела толпа, и при тусклом свете свеч засверкали шпаги и пистолеты.

Экзили отскочил в сторону, с силой толкнул стол, вследствие чего реторты, трубки и щипцы с грохотом попадали на пол; воспользовавшись происшедшим смятением, он выхватил кинжал и крикнул:

— Ни шага дальше!.. Я вижу, что там, где я искал защиты, я встречаю врагов. Докажите мою вину! Я освобожден приказом короля! Одно мое слово — и полиция де ла Рейни закроет вашу лавочку. Посмотрим, кто победит; ученики Розе или я, врач, которому подвластны все силы природы?

— Он не должен выйти отсюда живым. Убейте его, час его смерти настал, — глухо сказал председатель.

— Убейте его, — закричали присутствующие.

Годэн выхватил шпагу и встал рядом с Экзили.

— Поборемся! — воскликнул итальянец. — Как жаль, что со мной нет банки с ошеломляющими газами! Вы все уже давно лежали бы на полу!

Яростные крики прервали его. Присутствующие со всех сторон бросились на итальянца и Сэн-Круа; те стали защищаться кинжалами и стульями.

Годэн был уже ранен в руку и истекал кровью…

Но вдруг все разом изменилось.

Мы должны попросить читателя вернуться немного назад и последовать за нами в те узкие улицы и переулки, которые пересекают улицу Лагарн. Одной из этих улиц была известная читателю улица Серпан. На ее углу находился старый дом, погреб которого сообщался с подземными галереями каменоломен. Вверху этого ветхого дома жил каменщик, в следующем этаже была квартира старика-доктора, которому принадлежал дом. Внизу было две квартиры; одну из них занимал старый отставной полковник, потерявший на войне левую руку, другую — тихий молодой юрист, служивший в Шателэ и проводивший целые ночи за книгами; это был не кто иной, как Ренэ Дамарр. Однажды, когда молодой человек сказал Гюэ, где он живет, ему невольно бросилась в глаза удивленная физиономия старика, который каким-то странным тоном переспросил:

— Что? Вы живете в старом доме на улице Серпан?

— Что же тут удивительного? — смеясь спросил молодой юрист.

В тот вечер, когда Гюэ и Сэн-Круа пустились в свои подземные странствования, в кабинете Ренэ находилось два человека: сам Ренэ и господин лет двадцати восьми, очень красивой наружности и прекрасного сложения; это был Франсуа Дегрэ, один из чинов полиции де ла Рейни. Дегрэ пришел к Дамарру, чтобы сообщить ему некоторые сведения относительно одного убийцы, преследуемого Шателэ.

— Я напал на его след, — между прочим сообщил Дегрэ молодому юристу, — и думаю, что не ошибся; каждый из этих преступников имеет свой метод и выработанную систему. Так, например, у нас был один убийца; он всегда ставил крест на дверях, которые взламывал, и проводил ножом по горлу своих жертв совсем особенным образом. Достаточно было взглянуть на труп убитого, чтобы определить, чьих рук это дело.

Ренэ не мог удержаться, чтобы не сказать своему собеседнику:

— Простите мне, господин Дегрэ, один вопрос: я не понимаю, как человек с таким большим умом, образованием и такой наружностью может постоянно находиться среди убийц и воров. Неужели Вы по собственному желанию избрали эту профессию?