На краю летного поля Ходынки полтора десятка самолетов-бипланов. Люди в кожаных шлемах. 1925 год. Это первая эскадрилья «Ультиматум», построенная на средства трудящихся в ответ на ультиматум английских консерваторов. Как дороги были нам эти хрупкие первенцы авиации!..

Помню холодный рассвет под Москвой — старт советского стратостата. Молодые стратонавты Федосеенко, Васенко, Усыскин заметно волновались, залезая в сферическую кабину. Стратостат плавно взмыл в воздух. «Да здравствует наша Родина!» — крикнул Федосеенко перед тем, как низко нависшая серая пелена облаков поглотила кабину… Через три дня на Красной площади под гром артиллерийского салюта в Кремлевской стене были установлены урны с прахом героев-стратонавтов. Они достигли рекордной в мире высоты — двадцать две тысячи метров. Свой подвиг они посвятили родной стране, партии…

Помню волнение, которое испытал я, молодой кинооператор, на съемке в Колонном зале Дома Союзов в 1934 году. В центре президиума стоял во весь рост человек с гривой седых волос, с ясными и очень юными глазами. Праздновалось восьмидесятилетие человека, вся жизнь которого была смелым подвигом. Увлажненными от счастья глазами он смотрел в аплодирующий зал, голос его звучал в тот вечер мужественно и вдохновенно. Он словно устремлялся в далекие миры Вселенной, куда ясным разумом ученого-самоучки на протяжении всей своей жизни прокладывал смелые пути… Это был Константин Эдуардович Циолковский.

Помню и такой эпизод: Ходынский аэродром в начале 30-х годов. Идет на посадку ярко-красный самолет. Остановился. Выключил мотор. Из самолета на руки встречающих буквально свалился обессиленный пилот. Это был американский летчик Маттэрн, совершающий кругосветный перелет на побитие рекорда скорости. Его вели, поддерживая с обеих сторон, руки его висели как плети, он прошептал: «Ванну, постель, бензин… Через час лечу дальше…» Перелет этот был рекламным предприятием фирмы «Локхид». Летчика ожидала баснословная сумма… После долгих поисков советский летчик Леваневский обнаружил на Чукотке обломки самолета Маттэрна. Потерпевший тяжелую аварию американский летчик был доставлен на Аляску. Подвиг… Во имя чего совершал он свой подвиг?! Сенсация, доллары, реклама стоили жизни храброму, мужественному человеку…

Да, им, людям другого мира, иногда даже мудрым и смело мыслящим, непостижимо было величие духа советских людей, творящих подвиг не во имя личной славы и благополучия…

Глядя на экран телевизора, я вспоминал и вдохновенный образ Михаила Каверочкина — героя моего фильма «Повесть о нефтяниках Каспия». Каверочкин испытал радость победы, исторгнув первый нефтяной фонтан из глубин Каспия. Он геройски погиб во время шторма, погиб на буровой, которую он не захотел покинуть в ту страшную ночь…

Павлу Поповичу было шесть лет, когда в небе над Мадридом летчик-истребитель Георгий Захаров сражался один с двенадцатью фашистскими истребителями. Герой Советского Союза, коммунист Захаров, сражаясь, передавал эстафету подвига будущему покорителю космоса…

Космонавт улыбается с экрана телевизора… В эти минуты космический корабль проносится где-то над Москвой. Да, великую эстафету подвига приняли и несут сейчас в подзвездном пространстве двое советских парней. Быть может, они вспоминают сейчас тех, кто проложил им своим разумом, своими жизнями этот маршрут.

Много трудных путей пройдено на протяжении жизни каждого кинохроникера. Я оглядываю сегодня ряды моих товарищей, с которыми прошел плечо к плечу долгие годы этими путями. Многих уже нет среди нас. Иные сложили головы на войне, а у кого сердце не выдержало постоянных перегрузок. Живые — в строю. Рядом с ветеранами — молодые, уверенно и увлеченно принимающие эстафету от старшего поколения, влюбленные в свою профессию кинорепортеры. Многие из них, из молодых, стремятся идти новыми путями, храня при этом священные традиции воинствующего советского кинорепортажа.

Как радует каждая творческая удача молодого документалиста, каждая смелая попытка сказать свое, свежее слово в документальном кино!

На экранах грядущих лет пройдут живые события и образы людей — строителей коммунизма, борцов с фашизмом. Они станут во весь рост и, «живые с живыми говоря», поведают людям будущего о трудных и радостных годах, пройденных нашим поколением, расскажут о нашем времени.

Ежедневно тот или иной кинооператор после недолгих сборов без трогательных прощаний — ведь командировки так обычны для хроникера — покидает киностудию, чтобы проложить новые дальние маршруты с неизменным своим оружием — с кинокамерой в руках.

Кинохроника незабываемых наших лет станет достоянием поколений. А у кинорепортера долгая молодость, потому что он питается животворными соками жизни. Он неустанно ощущает могучее биение пульса современности. 

Летом 1936 года наше еще не нюхавшее пороху поколение смотрело на экранах первые выпуски фронтовой кинохроники, присланной из сражающейся Испании кинооператором Романом Карменом. Он снимал там, в Сантандере и Бильбао, Толедо и Мадриде, самое начало тех долгих и жестоких боев с фашизмом, в которых потом всем нам так или иначе пришлось принять участие, прежде чем они кончились падением Берлина.

Тогда, тридцать лет назад, глядя на кадры, присланные Карменом из далекой Испании, мы, тогдашние молодые поэты, страстно завидовали этому незнакомому нам человеку, который с камерой в руках оказался на первой линии огня, на первой линии боев с фашизмом. Мы завидовали ему, потому что тоже хотели там быть, тоже хотели оказаться в сражающейся Испании и помогать всем, чем только можем, нашим далеким братьям — испанским республиканцам.

Наша зависть была благородной и безнадежной — в Испанию ехали добровольцами только те, кто был там нужнее всего. А мы не принадлежали к их числу.

Всматриваясь теперь в кадры старой, снятой Карменом испанской хроники, я понимаю то, чего не понимал по неопытности тогда, много лет назад, — какой тяжкий и мужественный труд фронтового кинооператора стоит за этими кадрами осажденного Алькасара или сражающегося Мадрида! Сейчас я понимаю, какая мера опасности подстерегала человека, снимающего какую-нибудь, казалось бы, не столь эффектную на экране перебежку солдат или наступающие под пулеметным огнем республиканские цепи.

Для того чтобы оценить мужество фронтового кинооператора, работавшего тогда без нынешней техники, без нынешних мощных телеобъективов, надо, глядя на эти старые кадры, всякий раз мысленно представлять себе ту точку, на которой находился человек с киноаппаратом. Сейчас, после войны, я хорошо представляю себе это и высоко ценю то незаурядное мужество, которое неизменно сопутствовало Кармену с самого начала его фронтовой работы, оставаясь при этом, если можно так выразиться, «за кадром».

Я не был знаком с Карменом в ту пору, когда он вернулся из Испании; я лишь несколько раз видел его издали, его рано начавшую седеть голову, его кожаную испанскую курточку на молнии с орденом Красной Звезды — одним из самых первых боевых орденов, полученных у нас людьми искусства в те еще продолжавшие считаться предвоенными 30-е годы.

А потом Кармен вдруг исчез из Москвы. И вскоре прошел слух, что он со своим киноаппаратом где-то далеко, в глубине Китая, там, где 8-я армия китайских коммунистов сражается с японскими самураями.

Слухи соответствовали действительности. Следующей, второй фронтовой работой после Испании для Кармена оказался Китай. Оттуда, из Китая, Кармен привез фильм, пахнувший порохом и говоривший о несгибаемом мужестве китайского народа.

И какие бы горькие, странные и даже не умещающиеся в нормальном человеческом сознании политические метаморфозы ни происходили потом с некоторыми из деятелей, возглавлявших в те годы вооруженную борьбу с японскими захватчиками, все равно этот фильм, сделанный тогда Карменом в гуще тех героических боев, остается и поныне замечательным историческим документом, полным любви к китайскому народу.