Потери огромны. Войска тают. Теперь уже по всему видно, что фашисты решили во что бы то ни стало в ближайшие дни ворваться в Мадрид.

Нас с Макасеевым вызвал к себе посол Розенберг. Правительство с минуты на минуту эвакуируется в Валенсию, посольство должно с правительством покинуть Мадрид.

— Вам обоим и корреспонденту ТАСС Марку Гельфанду нужно ехать в Валенсию, — сказал Розенберг. Это звучало как приказ.

А кто же будет снимать в Мадриде? В эти дни обоим советским операторам покинуть Мадрид было бы непростительной ошибкой! Спорить, доказывать не имело смысла. Я почувствовал в голосе посла нотки сомнения: «Мой долг сказать вам… решайте». Посовещавшись с Макасеелым, мы решили разделиться. Борис возьмет на себя съемки в Валенсии, я остаюсь в Мадриде.

Как-то Хосе Диас спросил меня:

— Не нуждаешься ли ты в чем-нибудь для своей работы, Центральный комитет тебе окажет любое содействие. — Я был тогда без машины, сказал, что единственное, в чем нуждаюсь, — хороший автомобиль. И хотелось бы шофером иметь надежного парня, коммуниста.

— Хорошо, мы тебе достанем машину, — сказал Хосе Диас.

Вечером этого же дня ко мне в «Палас» зашел молодой паренек и сказал:

— Я направлен к вам нз Центрального комитета Коммунистической партии. По личному распоряжению товарища Диаса. Меня зовут Хулио Диегес. Я буду с вами работать, шофером.

— А машина? — спросил я.

— Спустимся вниз, посмотрите машину, — интригующе улыбнувшись, сказал он.

У подъезда отеля стоял новенький лимузин «паккард». Хулио был явно доволен впечатлением, которое произвела на меня прекрасная машина. И тут же, отвернув лацкан пиджака, показал мне значок «Сегуридад», показал документы, разрешающие беспрепятственный проезд всюду, вытащил из кармана толстую пачку талонов на бензин.

С Хулио мы подружились. Он стал моим боевым другом, верным товарищем и ассистентом. Перед отъездом из Испании я помог ему осуществить заветную мечту — он поехал в Советский Союз в школу летчиков и, вернувшись в Испанию, сражался с фашистами на истребителе.

Мне очень не хотелось отпускать Хулио в Валенсию. Мне будет трудно в Мадриде без машины. Я успокоил его, сказав, что он вернется ко мне в Мадрид.

Все эти месяцы я неразлучно, бок о бок работал с Михаилом Ефимовичем Кольцовым. В тот момент, когда было принято столь важное решение — остаться в Мадриде, он мне был необходим. Однако где он?

* * *

Неужели 7 ноября фашисты будут в Мадриде?

Пригородный аэродром и местечко Хетафе уже в их руках. Ночью я видел Модесто. Я ни о чем его не спрашивал, но он сказал:

— Мадрида не отдадим!

— А войска? Чем ты будешь его оборонять?

— Продержимся своими силами, танками. Дождемся прихода интербригад.

На его сером от усталости лице я прочел настоящую уверенность. Мы выпили молодого вина, я уговорил его прилечь и вернулся в темный, пустынный Мадрид на его машине. 

Лег не раздеваясь, сразу заснул. Но тут же меня разбудил телефонный звонок. На проводе Париж. Товарищ Садовский тревожно спрашивает, неужели я еще не эвакуировался.

— А я пока не собираюсь никуда уезжать. Шлите больше пленки, Александр Александрович! Черт возьми, все уверены, что часы Мадрида сочтены. Я убежден в обратном. И знаю, что нужно снимать, снимать, ибо каждый кадр, снятый в эти дни, — история.

Утром 6 ноября снимал в Карабанчель-Бахо бой на баррикадах. Это мадридское Дорогомилово — рабочий пригород за рекой. Несколько дней тому назад снимал мадридцев, строивших в Карабанчеле баррикады, — сегодня уже из этих амбразур бьют пулеметы по наступающей фашистской пехоте, кругом рвутся снаряды, санитары ползком выносят раненых. Здесь, очевидно, главное направление удара фашистов. И этой-то горсточке бойцов народной милиции — я насчитал два десятка — предстоит отразить лобовой натиск армии Франко, рвущейся к центру Мадрида?

Фашисты уже просочились в парк Каса дель Кампо, в Западный парк, они охватывают город полукольцом.

— Неужели в самом деле катастрофа?!

Что день кончился, я заметил только, когда мой экспонометр отказался реагировать на сумеречный свет. Проверил пленку, снятую сегодня, 6 ноября, — 450 метров. В пятнадцати тридцатиметровых кассетах запечатлены боевые эпизоды на баррикадах Карабанчеля, толпы людей, бегущих из окраин столицы в центр города, улицы Мадрида, оклеенные плакатами, среди которых выделяется плакат: «NO PASARAN!»

* * *

Еду на попутной машине в отель «Палас», где живу. Это фешенебельный отель, имеющий свою скандальную историю. Он упоминается в мемуарах всех знаменитых разведчиков времен первой мировой войны. «Палас» был штаб-квартирой международного шпионажа. Сейчас у него совсем необычный вид. Весь квартал забит грузовиками, из которых солдаты выносят громоздкие предметы, сверкающие никелем, стеклом и белизной. На лифтах поднимаются операционные столы, шкафчики, в которых со звоном пересыпаются хирургические инструменты. Официанты в крахмальных белоснежных кителях поят мечущихся в бреду раненых минеральными водами из ресторана. В отеле разместился наспех эвакуированный из Карабанчеля военный госпиталь.

Портье гостиницы посмотрел на меня как на выходца с того света, когда я попросил ключ от моей комнаты.

— Я полагал, — сказал он, — что сеньор уехал. Все уехали.

— Кто — все?

— Все, все, — и, взяв меня за плечо, он скороговоркой шепчет на ухо: — Правительство уехало, министры уехали, синьор Ларго Кабальеро уехал. Они, кажется, решили отдать фашистам Мадрид. Где ваша машина, сеньор? Сейчас нельзя доверять шоферам. Держите ключ от машины у себя в кармане, сеньор.

— Я доверяю своему шоферу, — говорю я и поднимаюсь в свой номер. Смотрю на часы. Двенадцать. 7 ноября 1936 года наступило.

Не выдержал тишины, не могу отдыхать, иду в военное министерство. Жуткое безмолвие пустых улиц нарушается резкими пулеметными очередями, одиночными выстрелами, звучащими где-то рядом. Пронеслась с бешеной скоростью по Гран-виа легковая машина с ярко горящими фарами и, гудя сиреной, скрылась в направлении Валенсийского шоссе. В саду министерства нет часовых. Ни одной машины у подъезда. Ни живой души на лестнице. Иду, прислушиваясь к шуму собственных шагов, длинной анфиладой комнат, обитых темно-красными штофными обоями, гобеленами. Никого. Приемная военного министра Ларго Кабальеро, которая всегда гудела, как улей, где толпились штабные офицеры, пуста. Толкаю массивную дверь и вхожу в кабинет Кабальеро. Пусто. Тишина. Так это правда — Мадрид всеми покинут? Откровенно говоря, жутковато…

Иду на звук голосов. Прохожу через небольшую дверку в просторный зал. Слава богу, живые люди! Первым вижу Антонио Михе — члена ЦК компартии — жизнерадостного, коренастого. С улыбкой кивает мне головой Владимир Сергеевич Горев, наш военный атташе, комбриг. Высокого роста, худощавый, с неизменной трубкой «Донхилл» в зубах, Горев давно уже покинул свой кабинет в посольстве, стал военным советником мадридского фронта, он всегда в войсках, всегда на передовой, хладнокровный, подтянутый, элегантный. 

Рядом с ним подполковник Висенте Рохо — один из талантливых и по-настоящему преданных республике кадровых генштабистов. В стороне в беспомощной позе стоит старик в байковой куртке. Большие роговые очки на красном носу придают ему сходство с филином — генерал Миаха. Это ему Ларго Кабальеро, уехав в Валенсию, поручил взять в свои руки оборону Мадрида, возглавить вновь образованную Хунту (совет) обороны Мадрида. Висенте Рохо только что начал докладывать обстановку, и я, глядя через его плечо на карту Мадрида, стараюсь не пропустить ни одного слова.

Положение, как выясняется, весьма неопределенное. Небольшие отряды 5-го полка занимают оборону вдоль реки Мансанарес. Танки небольшими группами держат оборону в Каса дель Кампо. ЦК компартии вооружает рабочие отряды и отправляет их в Карабанчель и к местам боев через Мансанарес.