Впервые в Арктике оказалась звуковая камера (сказалась моя страсть к синхронному звуку в документальном кино). Записали и сняли великолепный по своей теплоте и непосредственности первый прямой радиотелефонный разговор Папанина и Белоусова с «Г. Седовым». Папанин говорил: «Держитесь, братки, идем к вам. Уже встреча близка! Везем вам свежие помидоры и апельсины. Еще день, ну, два-три дня, но мы проломаем, продолбим этот лед, встретимся с вами. Знаем, что вам тяжело, держитесь, братки!..»

Папанин говорил восторженно, с присущим ему озорным юморком. Капитан Михаил Белоусов, обращаясь к капитану «Г. Седова» Бадигину, говорил: «Костя, дорогой…» Медленно, в скупых выражениях рассказывал о ледовой обстановке, о ресурсах угля, спрашивал о самочувствии людей, о состоянии корабля, о ходовых агрегатах. Он был небрит, говорил хриплым от ангины голосом. Высокого роста человек с мужественными чертами лица, опытный, видавший виды полярный «волк».

В последнем телефонном разговоре, который состоялся с «Г. Седовым», я взял микрофон и попросил капитана Бадигина, чтобы в момент встречи вся команда, все тринадцать героев-седовцев стояли у борта в носовой части корабля. И еще просил никого не брить бороды.

Наступил долгожданный час. Во мраке полярной почи, вдали, во мгле показался огонек «Седова», его прожектор. Наступила кульминация арктической драмы, неповторимой по высокому накалу человеческих чувств. Вот он, «Седов»! Вот во мраке виден живой его огонь! Все ближе, ближе! Мы направили свои камеры, свет всех прожекторов в сторону «Седова». Из мрака ночи показался обледеневший, с истерзанными бортами, украшенный разноцветными сигнальными флагами, гордый корабль, преодолевший неимоверные трудности ледового дрейфа.

Вся команда — тринадцать седовцев в меховых одеждах — стояла на носу. Все они в объективе наших камер, обросшие бородами, поднявшие руки, веселые, кричащие. На борт ледокола вышел самодеятельный духовой оркестр, и могучие звуки «Интернационала» смешивались со скрежетом ломающихся льдин, последних льдин, разделяющих наши корабли, плыли над ледовой пустыней. Флагманский ледокол советского ледокольного флота вплотную подошел к борту «Седова». Мы запечатлели заиндевевшую, покрытую ледяными сосульками надпись на носовой части корабля: «Г. Седов».

Более трех суток стояли мы борт к борту с «Седовым». За это время Виктор Штадланд, Рува Халугааков и я не сомкнули глаз. Сняли целую повесть о том, как зимовали седовцы, как вели они свою научную работу, как текла жизнь на борту дрейфующего корабля. Седовцы продолжали вести свой обычный образ жизни, продолжали свои научные наблюдения. Мы снимали, снимали, снимали без конца.

Седовцы наведывались к нам на ледокол, они помылись в бане, сменили белье, но оставались в заиндевелых каютах «Седова». Радист Полянский продолжал сеансы радиосвязи с Большой землей, капитан Бадигин в своей покрытой инеем каюте вел последние записи в судовом журнале «Г. Седова», которому суждено было спать музейной реликвией.

Разразилась пурга. Метеоролог, молодой ученый Виктор Буйницкий, направился к отдаленному от борта корабля пункту магнитных наблюдений. Мы последовали за ним со своими осветительными ракетами. Буйницкий шел с фонарем «летучая мышь». Гонимые ветром, бесновались в свете наших ракет тучи падающего снега, человек шагал через торосы, это был впечатляющий кадр — так трудились седовцы два с половиной года.

Поистине волнующим был снятый нами эпизод запуска ходовой машины «Г. Седова». Гигантскую машину — нужно представить себе этот неистовый труд — седовцы во время дрейфа разобрали до винтика, берегли, а сейчас заново собрали. Незабываемый момент — механик Токарев медленно «отдает» пусковой рычаг. Окутанные паром шатуны — на них ни пятнышка ржавчины, они лоснятся от масляной смазки, отсвечивают серебром — совершают по мановению руки человека первый оборот. Машина жива! Корабль, сохраненный людьми, жив! На глазах седовцев, собравшихся в машинном отделении, в который раз вижу слезы. Слезы людей, совершивших беспримерный в истории человечества подвиг!

Торжественным был завершающий акт героического дрейфа. Тринадцать человек обошли вмерзший в лед корабль и поднялись на ледовый холм. Здесь они водрузили красный флаг родной страны, на котором в левом нижнем углу были написаны даты начала и окончания дрейфа, географические координаты встречи двух кораблей.

На плече у каждого из них была винтовка.

Седовцы обнажили головы, несколько минут стояли молча около флага. Шел снег. Снежинки ложились на бороды, ресницы, на плечи людей. Мы снимали. Медленная панорама по лицам. Они были необыкновенно красивы, герои Арктики, в эту минуту торжественного, молчаливого их прощания со льдиной.

Мы запечатлели и общий план — группу людей на фоне двух обледеневших кораблей, окутанных облаками белого пара.

Седовцы подняли винтовки к звездному небу — это было в двенадцать часов дня, — и над льдами Гренландского моря раскатилось эхо троекратного салюта.

Ночные залпы были очень эффектны. Из каждого ствола при выстреле вылетал сноп яркого пламени. Об этом ярком пламени я заранее позаботился, проделав накануне кропотливую работу, — в каждый патрон к пороху подмешал большую щепотку порошка фотографического магния. Это было, так сказать, «режиссерское вмешательство» в подлинный жизненный эпизод.

* * *

А в это время в Москве ассистенты подбирали в киноархиве исторические кадры экспедиции полярного исследователя Георгия Седова к Северному полюсу, снятые в 1912–1914 годах Пинегиным — участником экспедиции Седова на судне «Св. мученик Фока». Прикидывая в уме монтажный план будущего фильма, я послал на студию радиограмму о необходимости разыскать эти уникальные кадры. Впоследствии они органически легли в фильм «Седовцы», рассказавший о подвиге экипажа корабля, носящего имя отважного русского исследователя Арктики, погибшего во льдах во время похода к полюсу.

* * *

Настал час счастливого возвращения кораблей к родным берегам. Пробившись через льды, они вышли из полосы полярной ночи. Через несколько суток, когда мы шли уже по чистой воде, показалась на горизонте первая зорька — предвестник дня, предвестник Большой земли. А потом выглянуло солнце. Впервые за два с половиной года седовцы увидели чаек, которые стаями кружились над кораблем. Мы запечатлевали на пленку эти моменты, я мысленно, закрыв глаза, монтировал будущий фильм, финалом которого стала торжественная встреча в Москве. Увитые цветами машины мчались по улицам столицы в Кремль, где за праздничным столом седовцы узнали, что каждому из них присвоено звание Героя Советского Союза.

Бывает, что замысел фильма вынашивается годами. Иногда он рождается внезапно по вдохновению. Какие-то глубоко тронувшие, взволновавшие тебя образы неожиданно овладевают тобой, не дают покоя, вызывают раздумья, и ты становишься одержимым идеей фильма. Тут уже нет пути назад, фильм должен быть осуществлен, он уже в тебе, ты им живешь.

Так неожиданно возник замысел фильма о людях, добывающих морскую нефть. Я возвращался в Москву из Туркмении, где закончил съемки фильма «Советский Туркменистан». Работа над этим фильмом была зовом сердца. Еще в 1933 году, пройдя с колонной автомашин через пустыню Кара-Кум, я ощутил прелесть сурового края — края безводных песков. Меня покорили мужественные люди, преобразующие землю мертвого знойного безмолвия в цветущие оазисы. После завершения пробега я в своих записках писал: «Меня неудержимо тянуло в пустыню. Тому, кто не бывал в пустыне, трудно представить себе, что можно тосковать по ней…» Фильм «Советский Туркменистан» поэтому стал не просто одним из многих в обширной серии картин о советских республиках. 

Для меня он явился итогом многолетних наблюдений.

Самолет, идущий рейсом из Ашхабада в Москву, пролетал над безбрежными просторами пустыни, над синей гладью Каспия. Приближаясь к Баку, самолет стал снижаться, я прильнул к окну. И тут я увидел необыкновенный город в открытом море. Волны бились о стальные сваи. На широких свайных площадках виднелись двухэтажные дома, огромные нефтяные резервуары, нефтяные вышки. По эстакадам мчались автомобили, поезда… Да, вот так может родиться творческий замысел. Порой достаточно одного толчка, встречи в пути, чтобы ты оказался в волнующем его плену. Всегда привлекала меня тема труда, подвига советского человека, его борьбы со стихией. В тот день, когда под крылом самолета, как чудесное видение, возник необыкновенный, свайный город в открытом море — это продолжалось не более минуты, — твердо было решено, что будет создан фильм о подвиге людей, покоривших Каспий.