Среди прохожих мелькают черные лакированные треуголки «гуардиа сивиль» — гражданской гвардии, которая с давних времен стала зловещим символом тупой жестокости в подавлении революционных выступлений народа. В 1934 году молодой полковник Франко руководил подавлением восстания астурийских горняков. Рабочие Астурии помнят хорошо «гуардиа сивиль», Франко сохранил свою черную гвардию. А вместе с ней опорой режима стала и военная полиция. Её чины носят форму мышиного цвета, в народе их называют «серыми». Их тоже можно встретить в мирной толпе на Рамбле, на Пласа де Каталан, где мы совершаем прогулку.

У жителей Барселоны свежи в памяти расправы, которые «серые» чинили во время студенческих демонстраций, забастовок. Совсем недавно в Барселоне дубинки «серых» обрушились на головы вышедших на антифранкистскую демонстрацию молодых священников. Невероятно! Трудно поверить, что служители католической церкви — одного из верных оплотов франкистского режима — вышли на улицы с антифранкистскими лозунгами. Они были зверски избиты, демонстрация рассеяна.

На испанских монетах вычеканен профиль пожилого человека, окруженный, как венчиком, словами: «Милостью божией вождь Испании». Милостью божией и, разумеется, милостью и волей могущественной высшей католической иерархии, которая и по сей день является опорой власти. Но полицейские дубинки, гуляющие по головам служителей церкви, поднимающих свой голос против диктатуры, не оставляют сомнений в том, что в Испании ширится движение самых разнообразных слоев, не довольных существующим режимом.

Меня потянуло в порт, туда, где в августе 1936 года толпы людей приветствовали революционный крейсер «Хаймэ примеро», ставший на сторону республики. И сюда же в июне 1937 года хлынула вся Барселона встречать советский пароход «Зырянин», прибывший с грузами, жизненно необходимыми республике. Тысячи судов окружили входивший в гавань празднично расцвеченный флагами советский корабль. На его борт поднялся советский консул в Барселоне Антонов-Овсеенко. Для него, старого большевика, Испания стала новым штурмом Зимнего. 

Завтра покидаем Барселону. Впереди путешествие по стране.

До поздней ночи я бродил по городу, присаживался у стоек маленьких баров, с наслаждением вслушивался в испанский говор. В одном месте меня вовлекли в беседу зашедшие выпить пива трое строительных рабочих. Для них как гром с ясного неба прозвучало слово «совьетико». Сначала не верили, потом долго, крепко жали руки, у одного из них, пожилого краснолицего толстяка, повлажнели глаза. И снова шел я по ночным улицам, вновь и вновь переживая радость встречи с дорогой мне землей. Нет, ты жива, Испания, неистребим твой мятежный гордый дух, твоя мудрость, твоя человечность! Жива и вечна.

Барселону мы покидали с чувством некоторой, я бы сказал, досады. Для журналиста туристская поездка, не дающая возможности кое-где задержаться, поглубже, поосновательнее вглядеться в жизнь, — большое испытание. Слишком уж молниеносно прошел этот первый день на испанской земле.

Мы были оторваны от этой страны на протяжении долгих и трудных лет. Словно все кончилось в 1939 году, когда, пройдя через снега Пиренеев, опустил к ногам французского пограничника свою винтовку последний солдат республики.

Но Испания не перестала существовать. Народ Испании продолжал жить, несмотря на трудные, порой страшные испытания. Народы не умирают. Мы польстили бы режиму Франко, сказав, что он остановил историю Испании. Военные трибуналы остались в горькой памяти народа, но убить его, остановить его историю они не смогли. Вот почему меня радует звонкий смех молодежи на залитой солнцем, напоенной ароматами цветов улице испанского города, радует каждый дом, построенный руками тружеников на испанской земле. Но сильнее всего трогают чувства доброй приветливости к нам, советским людям, со стороны испанцев. Мы ощущаем это на каждом шагу. Слова «русо», «совьетико», как талисман, мгновенно раскрывают нам души испанцев — старых, молодых, Улыбки, вопросы, неутолимое любопытство, теплые, сердечно звучащие слова. Все это боязливо, с оглядкой. Так было на протяжении всего нашего путешествия по стране.

Мы побывали в редакциях некоторых влиятельных газет, где шел вежливый открытый разговор, в котором испанская сторона активно поднимала вопросы нормализации отношений между нашими странами.

В ночном кабачке Севильи, где мы смотрели и слушали танцы и песни фламенко, одна из артисток вышла на авансцену и сказала: «Мы, испанцы, всегда радушно встречаем гостей из разных стран. Но сегодня с особой радостью мы принимаем гостей из России. Для вас, русские друзья, мы хотим исполнить любимую нашу песню». Песня была прелестной, исполнение блестящее, мы были тронуты сердечностью красавицы испанки.

А когда самолет, на котором мы совершали рейс Барселона — Сан-Себастьян поднялся в воздух, в репродукторе прозвучал мелодичный голос стюардессы, приветствовавшей пассажиров от имени экипажа воздушного корабля. Она сначала произнесла приветствие по-испански, а затем повторила текст, с трудом выговаривая слова и очень симпатично их коверкая, на русском языке.

Внизу панорама желтой земли — Каталония. Далеко с левого борта проплыл большой город. Это Уэска. Вспомнилось, как в сентябре тридцать шестого года мы с Михаилом Кольцовым, совершая перелет из Мадрида в Бильбао над территорией мятежников, не отрывались от иллюминаторов, чтобы вовремя предупредить пилота о появлении вражеских истребителей.

В Сан-Себастьяне мы снова попали под обстрел журналистов. Да, времена меняются, и очень стремителен ход этих перемен в Испании. Мы глазам своим не верили, увидя перед фешенебельным отелем «Трех королей», куда были приглашены на завтрак, развевающийся на флагштоке… Государственный флаг Советского Союза. Утром его еще не было среди других флагов.

Это было в Памплоне, где туристская компания преподнесла нам главный «гвоздь» маршрута — присутствие на знаменитой фьесте Сан-Фермин. Мы попали в Памплону, к сожалению, в последний день фьесты, поэтому не увидели центрального ее события, которого нигде в Испании, кроме Памплоны, не увидишь. Быков, привезенных для корриды, здесь утром прогоняют через весь город. Огораживают барьерами боковые улицы, и стадо быков мчится по заготовленной трассе. А перед быками бегут люди. Высшей удалью считается — бежать под самыми рогами, поддразнивая и без того раздраженного быка. Этим можно завоевать расположение обожаемой сеньориты, прославиться среди друзей. 

Благоразумные люди, правда, предпочитают устроиться на крышах домов, на балконах и за барьерами. Некоторые испанцы, поджав губы, цедят: «Ке барбаридад!» (Какое безрассудство!) Большинство же восхищается лихой удалью смельчаков. Ни одна фьеста в Памплоне не обходится без пропоротых спин, животов. На этот раз, сказали нам, потери сравнительно скромны — всего трое забоданных насмерть, а семеро, залатанные хирургами, пожинающие свою славу в местном госпитале, возможно выживут.

Мы приехали в Памплону во второй половине дня и, выйдя из автобуса, оказались в бушующем море людей, танцующих, бьющих в барабаны и литавры, дующих в трубы, передающих из рук в руки бутылки и бурдюки с молодым баскским вином и сидром. В разных углах площади, в узких улочках девчонки отплясывали со своими дружками фламенко. Повсюду ревели, безумно фальшивя, самодеятельные оркестры. Хохот, девичий визг, звон кастаньет. Над головами плыли смешные плакаты, а иногда народ, словно по команде, валился на мостовую: все задирали ноги к небу и затягивали шуточную печальную песню: «Прощай, дорогая фьеста, о, как ты была коротка…»

Такова она, Испания. Люди живут трудно, бедно. Но когда наступает праздник, они веселятся от всей души.

Мы медленно дрейфовали, зажатые со всех сторон в веселой толпе. Кто-то повязал нам яркие шейные платки с бегущими быками. Усталые, присели за столиком кафе на тротуаре, и гид немедленно сообщил, что в этом кафе, вот за тем столиком в углу, у того окна, один известный писатель сеньор Хемингуэй писал книгу «Фьеста».