Он не признал бы меня, даже если бы увидел? Эти три года изменили меня. Моя светлая кожа была морозно-бледной, и мои золотые волосы были запутаны, не зная расчески некоторое время. Я носила мужскую одежду, потеряв всякий интерес к длинным платьям, когда исследовала леса, горы и реки, страны.

Конечно, я могла бы подойти к двери и спросить своего отца, узнал ли он меня, но не стала этого делать. Ему было бы слишком больно, когда я должна была бы уехать снова. Я бы не дала ему знать, кем стала.

Линетт спала в своей комнате, но мой отец не спал, и плакал. Он выглянул в окно, и, хотя я знала, что он смотрел в мою сторону, он не видел меня. Я знала, как скрыть свое существование от глаз смертных.

Слезы на его лице послали кинжалы в мое сердце. У меня было видение о Обри и Атэр, лежащих мертвыми и мной стоящей над ними. Кто-нибудь плакал бы, если бы они были убиты? Я не думала так, но у меня никогда не будет шанса это узнать. Обри доказал вне всякого сомнения, что я не была той, кто подарил бы ему смерть.

Женщина шла позади моего отца. Ее темные волосы были завязаны, и даже с такого расстояния я видела, что ее глаза были шоколадно-коричневые. Ее кожа была не столь прекрасной, как была у моей матери. Когда она положила руку на плечо отца, я увидела, что она не обладает изящными руками художника, какие были у моей матери.

- Питер, уже поздно. Ты должен отдохнуть.

Мой отец повернулся к ней и слабо улыбнулся, и на мгновение я почувствовала безотчетное желание пойти внутрь и встряхнуть эту женщину. Я видела мысли моего отца, и знала без сомнения, что незнакомка была его женой. Ее звали Кэтрин. Неужели он женился на ней, пытаясь заменить нас? Она даже знала об Александре и мне? Она заботилась о нем?

Эти люди больше не были моей семьей, которую я знала. Но я не смогла сдержать ненависть к этой женщине которая попыталась занять мое место.

- Ревнуешь? - сказал кто-то за моим плечом, и я повернулся к Обри, понимая, что мои глаза были сужены от ненависти. - Если она тебя беспокоит, я мог бы убить ее.

- Я уверена, что ты оценил бы это, - прошипела я.

Он рассмеялся.

- У тебя слишком много морали.

- А у тебя ее нет, - огрызнулась я , пытаясь удержаться чтобы не ударить его. Я отказалась уходить, в то время как он был здесь, его внимание было сосредоточено на моем отце и этой невинной женщине.

Невинная женщина ... странно, как мое мнение изменилось так быстро. Как только Обри предложил мне убить ее, я почувствовала необходимость защитить ее.

- У меня есть некоторая мораль, я предполагаю, - ответил он, хотя его голос был легок. Он не обиделся на обвинение. - Но ни кто не имеет права вмешивается в то, каким образом я выживаю. Взгляни на себя, Ризика - ты вряд ли можешь проповедовать преимущества морали.

Хотя я не ненавидела себя за убийства, которые приходилось совершать чтобы выжить, я боялась, что когда-нибудь стану безразличной к убийствам, стану такой же как Обри.

- Если ты пришел сюда, чтобы убедить меня отказаться от моей морали, ты тратишь свое время зря,- резко ответила я.

- Ты - едва ли мой единственный повод для того, чтобы быть здесь, - ответил он лениво.

Мой отец и его жена решили подышать свежим воздухом и сидели теперь на заднем крыльце, спокойно обсуждая дела фермы, женихов Линетт, и все остальное за исключением той причины, из-за которой мой отец плакал.

Как будто почувствовав мой взгляд на себе, отец повернулся ко мне, но на этот раз его глаза расширились, как будто он мог видеть меня, несмотря на мои усилия.

Встав, он сделал шаг в мою сторону, прежде чем его жена положила руку ему на плечо.

- Там ​​нет никого, Питер, - настаивала она, и мой отец вздохнул.

- Я мог бы поклясться, что видел ее .... - Он покачал головой, хрипло вздохнув.

- Ты мог бы поклясться, что видел ее несколько дней назад, но ее там не было. Ты думал, что видел своего сына за неделю до этого, но его не было там. Они никогда не появятся, Питер, и они никогда не найдутся. Пусть они уходят.

Мой отец отвернулся и пошел внутрь дома. Кэтрин закрыла глаза и прошептала молитву.

Почему она не поможет ему сама? Она была так слепа, что не могла видеть, насколько ее слова его задели?

Обри засмеялся рядом со мной.

- Ты ревнуешь.

Я повернулась к нему снова, выходя из себя.

- Ты мог бы пойти куда-то в другое место?

- Я мог бы, - сказал он. - Но это представляет больший интерес.

- Будь ты проклят.

Он пожал плечами, потом посмотрел мимо меня на жену моего отца, которая только что встала и направилась к дому.

Поколебавшись, она медленно повернулась, почувствовав взгляд на спине.

- Оставь ее в покое, Обри, - скомандовала я.

- Почему?

Кэтрин посмотрела вверх, как будто она услышала какой-то звук, а затем пошла к нам, хотя я могла бы сказать, что она действительно не видит Обри или меня.

Я сжала кулаки, зная, что он травил меня и знала одинаково хорошо, что, если он решился на убийство этой женщины, не было никакого способа, которым я могла бы остановить его.

Кэтрин ахнула, когда Обри перестал скрывать себя от нее. Она замерла, широко раскрыв глаза.

- Отлично, Обри ты высказал свою точку зрения, - резко ответила я, вставая между ним и его жертвой. -Уходи.

- И что это значит? - он спросил. - Я не разделяю твоей сдержанности, Ризика. Я охочусь, когда желаю.

- Охоться где-нибудь в другом месте, - сказала я. Его глаза сузились.

- Кто ... Ч-Что ты хочешь? - Кэтрин запинаясь, пятилась от нас. Она стала быстро дышать, и ее сердце билось от страха.

Обри исчез из того места где он стоял и вновь появился у нее за спиной. Кэтрин наткнулась на него и выдохнула.

Обри прошептал ей что-то на ухо, и она расслабилась. Затем он протянул руку и осторожно потянул ее голову назад, обнажая горло ...

Теперь

Я проснулась, медленно приходя в себя.

Кто-то находился в доме, в комнате.

Я поднимаюсь с постели.

- Почему ты скрываешься, Обри? - Я спрашиваю тени. - Ты наконец-то стал бояться меня? Ты боишься, что если бросишь мне вызов, то проиграешь? - Я знаю, что это не страх перед Обри, но я в настроении для насмешек, так же, как и он.

Есть одна колкость, которая почти гарантирует ответ вампира: обвинение его в том, что он боится.

- Я никогда не буду боятся тебя, Ризика, - отвечает Обри, отделяясь от теней комнаты.

- Ты должен, - отвечаю я. Полномочия вампира укрепляются с помощью сильных чувств - ненависти, ярости, любви - и Обри приносит все эти эмоции на поверхность моего сознания.

Несмотря на мою ненависть, если я буду бороться с ним, я проиграю. Это - урок, который я выучила хорошо несколько лет назад. Обри старше, намного сильнее, и более жестокий.

На данный момент, тем не менее, он стоял около стены, подкидывая свой нож в воздух и ловя его. Бросил, поймал. Вверх, вниз. Слабый свет вспыхивает на серебряном лезвии, и у меня возникает картина в уме, как Обри, не успев поймать нож, режет свое запястье.

Он сменил свой стиль с 1700-х: носил черные джинсы заправленные в черные сапоги, обтягивающую красную рубашку, которая не скрывала мышцы его груди и шипованный металлический ошейник. Зеленая змея была заменена змеей из скандинавской мифологии, сыгравшей свою роль в гибели мира. На его плече наколота греческая ехидна, мать всех монстров, а на его правом запястье древнескандинавской монстр Фенрис, гигантский волк, который проглотил солнце.

Интересно, что Обри будет делать, когда ему надоедят эти рисунки. Может быть, срежет их обычным ножом. Его плоть исцелится в считанные секунды. Может быть, я могла бы помочь... Никто не будет возражать, если я "случайно" вырежу его сердце в процессе.

- Зачем ты здесь, Обри? - Наконец, спросила я, не готовая ждать, когда он заговорит.

- Я просто пришел, чтобы выразить соболезнования в связи со смертью твоего бедного, хрупкого котенка.