Чем же это не подходящее механическое плечо, которое они так ищут? Оно и похоже на наше плечо с эластичной мускулатурой пружин и с гибкой связью в своих суставах.

И все было бы хорошо, если бы не опять то же самое требование необычайно высокой точности, какое они сами себе поставили. Эта точность, казалось, отвергала все готовое и проверенное. Качели-то движутся не по прямой, они описывают некую дугу. Взлет вверх - вперед, взлет вверх - назад… «Тихо и плавно качаясь», это верно. Но не прямо, не по прямой. Конструктор Юрий Клейменов анализировал сейчас строго технически то, что было знакомо ему, Юрке Клейменову, еще с мальчишеских лет, когда он раскачивался напропалую на качелях московских парков.

Качели параллелограмма поведут датчик с иглой не строго прямо, а будут задирать его чуть кверху. Пусть это будет совсем чуть-чуть. В других приборах это, может быть, и не столь существенно и отклонение можно учесть. Но в их задуманном приборе это «чуть-чуть» вырастает в громаду. Там, где счет ведется на десятые и сотые доли микрона, там совсем иначе выглядит наше обычное «чуть-чуть». Вся картина поверхности предстанет в искаженном виде. Кривой профиль.

Представьте, что, ощупывая предмет, вы все время тянете палец куда-то вверх. Какое же это будет ощущение? Самообман! Так и палец-датчик - с помощью «качелей» он будет нащупывать совсем не то, что есть на самом деле.

Только самый строго прямой ход всего датчика с иглой может сообщить прибору то осязание высокой точности, ради которой и было все это затеяно. Параллелограмм такого хода дать не может, хоть умри. Так что же, заколдованный круг? Ползун дает строго прямолинейный ход, но страдает вибрациями. Плоскопружинный параллелограмм, напротив, свободен от вибраций, но не дает прямолинейного хода. А где же такое плечо, чтобы совместило оба достоинства - и плавность и прямой ход?

Готового примера Клейменов не находил ни в литературе, ни в знакомых ему по заводу конструкциях. Известное уже не годилось. Надо было что-то придумать, придумать что-то еще не известное. О, какой это совсем другой шаг! Что там учебные экзамены, дипломная работа! Вот оно, настоящее испытание, ему, конструктору, испытание на самостоятельность: придумать что-то еще не известное, такое, чего еще не было.

А он ничего не мог придумать. Сидел за своим столом среди конструкторского зала, словно плывущего в тихом гудении на парусах чертежных досок, и в голове лишь обрывки неясных мелькающих мыслей, словно все закружилось от этих качелей параллелограмма. Перед ним - белый лист чертежной бумаги, совсем нетронутый лист и до ужаса чистый, когда не приходит никакого решения.

Если вы заметите, как молодой конструктор в рабочее время загляделся в окно, не думайте .непременно, что он просто тоскует по хорошей прогулке. Нет, глядя туда, где ветер раскачивает ветки, он представляет себе качание другое. Вперед - назад, раз - два… Все те же качели параллелограмма. Как с ними быть?

Если вы заметите вечерком в троллейбусе или в трамвае, как молодой человек скользит рассеянным взглядом за движением улицы, не думайте непременно, что это просто отдыхающий после работы пассажир. Нет, он ищет там, в пробегающих мимо машинах, что-нибудь такое, что могло бы подсказать ему секрет нужного движения - плавного и совершенно прямого.

Мысль об этом почти не отпускала его.

Как раз в те дни Георгий Иванович сообщил новость: кажется, получит ход их просьба о помощи института. Есть надежда.

- Очень хорошо, - сдержанно ответил Клейменов и, ни о чем больше не спросив, поспешил отойти от стола главного конструктора.

Что с ним? Вот то-то и есть, что он ничего не может придумать.

Странно, как иногда приходит мысль. Та самая мысль, которую напрасно ловишь долгие дни в служебном усердии то за чертежной доской, то за стопками специальных книг и журналов. Мысль-то пришла словно неожиданно, в обстановке, совсем далекой и от завода и от конструкторского стола.

И знаете, что помогло? Зеркало. Простое складное зеркало, перед которым он брился, собираясь в воскресенье с женой в театр. Он брился, а оттуда, из зеркала, глядел на него второй Клейменов, такой же худой, светловолосый, с такими же длинными жестами. Точный двойник. Клейменов отвел правую руку - и там, в зеркале, двойник тоже отвел руку, только левую. Клейменов отступил назад - и там другой отступил на столько же, но в противоположную сторону, туда, за зеркало. Двойник все повторял за ним, только как бы с обратным знаком. Двойная игра в зеркальном изображении.

- Ты скоро? - торопила жена.

- Сейчас, сейчас.

Он положил зеркало плашмя и, взяв бритву горизонтально, стал проделывать странные манипуляции. То поднимал, то опускал бритву над зеркалом.

Бритва - вверх, а там, в зеркале, бритва опускается куда-то вниз, будто под зеркало. Бритва - вниз, а там бритва-двойник идет навстречу, наверх. Точное повторение, только все наоборот. Вверх - вниз, вниз - вверх…

- Ну, что ты? Опоздаем!

- Иду, иду! - развеселился он вдруг отчего-то.

В театре во время антракта он вытащил билет из кармана и быстро карандашом набросал на обороте несколько небрежных, торопливых штрихов. А на следующий день у себя, за конструкторским столом на заводе, уже снимал чертеж по всем правилам с того, что было на театральном билете и на что навело его изображение в зеркале. Зеркальный принцип устройства механического плеча.

Все тот же параллелограмм должен лежать в основе. Но не простой, а особенный! К одному параллелограмму пристраивается снизу еще второй, точно такой же, только в перевернутом виде. Зеркальный двойник. Теперь датчик с иглой должны тянуть как бы сразу два плеча-параллелограмма: качели обычные и качели перевернутые. И что же? Если один параллелограмм будет тянуть чуть кверху, то второй, зеркальный двойник, будет ровно на столько же оттягивать книзу. И тогда ведущий стержень потащит датчик с иглой строго по прямой линии. Прямо, плавно, без вибраций. Именно так, как необходимо для верного ощупывания гребешков. В этом вся соль.

Клейменову не приходилось встречать именно такое устройство в виде двойных качелей. Но принцип обратного изображения кое-где, особенно в тонких механизмах, применялся. Правда, в другом виде, в другом оформлении - отсюда так просто и не протянешь связующую нить. А зеркало подсказало: можно использовать этот принцип. И вот его минутная догадка. «Двойной плоскопружинный параллелограмм» - так стали обозначать теперь новый механизм на чертежных штампах конструкторского отдела. Теперь скорее реализовать, испробовать.

Нетерпение Клейменова возросло до крайности, когда Георгий Иванович, оценив его предложение опытным глазом, постучал пальцем по чертежу:

- Да, это обещает…

Осторожная фраза, за которой, кто знал манеру главного конструктора, мог угадать одобрение.

Скорее, скорее перевести идею в конструкцию. И, главное, проверить в натуре. Клейменов нес эти «качели», красиво разрисованные в разных проекциях, в экспериментальный цех к слесарю Гордееву. Сейчас они вместе обдумают, как все это лучше, складнее выполнить. И тогда - быстро за дело.

Но оказалось, что Гордееву было сейчас не до того. Он корпел у себя за перегородкой над какими-то фигурными валиками. Срочный, неотложный, важный заказ, спущенный на завод со всякими строгими предписаниями. И вот почти весь цех, экспериментальный цех, самые его лучшие силы, брошены на эти валики для каких-то неизвестных заводу механизмов. Дни, а может, и недели затрат самого квалифицированного труда.

- Свистать всех, аврал! - с ожесточением махнул рукой Виктор Павлович на груду валиков, лежащих перед ним, и снова уткнулся в работу, пряча кривую ухмылку.