Экспериментальный цех часто вводит в искушение. Если директору завода нужно «вытянуть» сложную партию деталей, а в цехах запарка, он невольно думает: «Не подкинуть ли в экспериментальный? Уж там вытянут». Если кто-нибудь ищет, куда бы поместить срочный заказ, то нередко молчаливо предполагают: «Ведь есть же на этом заводе цех экспериментальный. Уж там-то сделают». И цех начинает работать не на прогресс, не на будущее, а на случайную потребу.
Георгий Иванович прибрал зачем-то тщательно бумаги на столе, застегнулся на все пуговицы и, надвинув низко неизменную синюю кепочку, вышел из отдела. Клейменов, следивший за ним, знал: направился к директору объясняться.
Не надо думать, что стоит Георгию Ивановичу напомнить директору, зачем существует экспериментальный цех и что недаром же существует он при отделе главного конструктора, как директор тотчас согласится с очевидной истиной и работа над прибором возобновится. О нет, это всегда очень неприятный, тяжелый разговор по поводу экспериментального. Клейменов пытался представить, как он там происходит, такой разговор.
Вариант первый. Директор настроен мирно. На все жалобы главного конструктора о том, что и в прошлый месяц экспериментальный цех загружали не по назначению, и три месяца назад, и… Директор сочувственно покачивает головой. Верно, верно… Ай-яй-яй, как нехорошо! И скажет, принимая доверительный тон: «Сам понимаешь...» - и выразительно схватит себя за горло.
Вариант второй. Директор в дурном расположении духа. Он обрывает главного конструктора и на гремящих нотах сам переходит в наступление. Они оторвались там, в конструкторском отделе, от земли. Здесь нужда, неотложность. А что их прибор? О нем нет еще никакого решения. Почти частное дело… И далее в таком роде.
Георгий Иванович вернулся довольно скоро и смущенно сказал:
- Придется подождать.
В самом деле, тут текущая неотложная работа, ее требуют, нажимают. Горит, сегодня горит. А работа на будущее - это ведь не так горит, это что-то пока неопределенное, что можно всегда немножко, чуть-чуть отодвинуть. С прибором никто же не торопит, не призывает к ответу. Напротив, надо еще доказывать, как нужна вся эта затея для измерения каких-то там гребешков. Никто не говорит, что создание новых конструкций дело незначительное, но ведь можно же подождать.
И они ждали, когда наконец освободится слесарь Гордеев от этих валиков. Они столько уже ждали помощи «чужого» института, его лаборатории, что подождут еще и своего слесаря на собственном заводе.
Время шло. На заводском дворе выпал снег. Уже вторая зима, как тянется все это дело с прибором.
…Конечно, они все-таки дождались: слесарь Гордеев разделался с партией «пришлых» валиков. Работа по созданию механического плеча была в полном разгаре. Клейменов теперь пропадал с утра до вечера за перегородкой в экспериментальном цехе, помогал чем мог Виктору Павловичу, не отходя от него ни на шаг, словно боясь, как бы снова не утащили от него этого слесаря. Многое еще предстояло решить и придумать, иногда прямо на ходу, чтобы счастливая идея двойных качелей могла действительно превратиться в действующую конструкцию.
Поле заводского эксперимента расширялось. Каждый узел, почти каждая деталь нуждались в строгом конструктивном расчете, в проработке и развертке на чертежах, в производственных испытаниях. Кого бы привлечь еще? Снова задумывался Георгий Иванович, окидывая взглядом ряды столов и досок конструкторского отдела. Приходилось включать в работу всё новые силы.
Один только вопрос о том, как тянуть механическое плечо, потребовал ряда технических совещаний. Прибор должен ощупывать поверхность то для записи гребешков, то для их математического подсчета. А скорости для каждого случая должны быть совсем разные. Одни предлагали: поставить мотор и к нему коробку передач для смены ступеней скорости. Другие же возражали: это сложно, лучше поставить два мотора, но зато более простую коробку. Мнения разные, аргументы противоречивые.
Легкое, спасительное словечко «вариант» беспрерывно звучало в спорах. Ведь если что-нибудь не выйдет, не оправдает себя, то можно объяснить, что это был «вариант». А Георгию Ивановичу надо было решать, на чем-то остановить выбор. Ни разработка в чертежах, ни испытания в металле не могут начаться без его, главного конструктора, распоряжения. Какой же вариант более целесообразен?
И вот уже конструктор Тарунина занялась специально коробкой скоростей. Затем конструктор Комарова приняла на себя заботу о ходовой раме с винтами… Постепенно узелок за узелком переходил с общих эскизных набросков Клейменова на другие доски для той очень тщательной и поистине кружевной работы, какая именуется на языке конструкторов «деталировкой». Все больше белых парусов ватмана поднималось в отделе, чтобы нести к воплощению идею задуманного механизма.
Десятки чертежей, переведенных на кальки, сотни отдельных форматок спускались развернутым строем в экспериментальный цех. И там тоже по-своему мудрили и спорили над теми же узлами технологи, токари, фрезеровщики, шлифовщики, сборщики, изощряясь в том, чтобы и в металле все оказалось столь же безукоризненно действующим, как и на чертежах. Мотопривод - так именовался теперь этот букет компактных остроумных механизмов, призванных играть роль самого мягкого, эластичного плеча. И уже раздавались телефонные звонки из цеха и прибегали оттуда с претензиями и просьбами: «Вы ставите чересчур сложные требования», «Нельзя ли упростить?» И ходили с апелляцией к Георгию Ивановичу.
В самом деле, какой-нибудь винт выдвигал тут сложнейшую геометрическую задачу. А гайка, обыкновенная гайка, уже давно ставшая для всех нас символом технической простоты, - даже гайка превращалась здесь в целый затейливый механизм из полутора десятка разных деталей. Маточная гайка, из-за которой спорили до хрипоты и вели долгое, упорное разбирательство вплоть до главного инженера завода. И все для того, чтобы добиться безупречно ровного, мягкого, плавного хода, с каким механическое плечо прибора должно потянуть механический палец. «С ума сойти!» - хватался за голову начальник цеха от все новых и новых конструкторских затей.
А затем еще… Для прибора нужен стол, на котором будет все монтироваться. Казалось бы, обыкновенный стол с глубокими внутренними отделениями. Но если учесть, что этот стол предназначен для такого прибора, что малейшее колебание его грозит разрушить всю основу измерения гребешков, что тут требуется целая система охранных шин, прокладок, амортизаторов, то и стол превращался в нелегкую задачу.
Или стойка, на которой должен быть подвешен в безупречном равновесии мотопривод с датчиком. Что в ней особенного на первый взгляд? Простая круглая болванка массивного сложения. Но эта болванка таила в себе немало коварств, выдавая их не сразу и при самых неожиданных обстоятельствах. Оказывалось, что ее нельзя даже тронуть пальцем. Нельзя поднести к ней зажженную спичку… Малейшее воздействие на нее, обычно никак не заметное, могло уже задавить те десятые и сотые доли микрона, которые должен вылавливать прибор.
Конструкторы Родимов и Фрейдгейм упорно воевали на своих чертежных досках с десятками капризов сверхчувствительного устройства.
Заботы и трения нарастали. Теперь главному конструктору приходилось держать множество разных расходящихся нитей все расширяющейся работы и связывать вместе. Георгий Иванович выслушивал отчеты, направлял, подтягивал, требовал… Словом, дело действительно заварилось.
В самый разгар этой работы и пришло известие о том, чего они так долго добивались, так ждали и отчаивались ждать и что отодвинуло даже на какой-то момент их собственные заводские волнения. Наконец-то вопрос о лаборатории электротехнического института получил движение! Вопреки всем ведомственным разграничениям и перегородкам. Институту было дано указание: помочь заводу в создании прибора высокой точности. Указание из Совета Министров. Вон куда должна была подняться просьба завода, чтобы заводские конструкторы смогли прийти для общей работы к сотрудникам исследовательской лаборатории.
