- Полвольта!

Еще ровнее становится полоска на экране, но ей все-таки далеко до спокойного нулевого безразличия. Наводки все же прокрадываются. Надо дальше, дальше, к самому нулю.

Александр Иванович не оставляет поисков. Цепко хватают его маленькие мягкие руки любую ниточку, которая, кажется, обещает приблизить к нулю. Каждое утро он повторяет:

- Ну-с, продолжим.

Необходимо что-то предпринять с первой лампой. О, эта первая лампа! Сколько она приносит всегда тревог и возни! С нее-то все начинается. Она первой принимает удары наводок и посылает искажение дальше, по всем каскадам усиления. Пятьдесят на пятьдесят и еще раз на пятьдесят… И наводка разрастается до размеров катастрофы - жуткая, всклокоченная «борода» на всем экране.

Александр Иванович решает: изолировать первую лампу. Ее отделяют от других стальной перегородкой. Там, в уголке, она теперь как в отдельном загончике, и стальной забор охраняет со всех сторон ее нежную чувствительность. В стальной массе перегородки должны тонуть, задерживаться мятущиеся напряжения, электрические поля, невидимо пляшущие вокруг.

Лучше, еще лучше становится картина на экране. «Бородка» чуть клинышком выскакивает иногда из-под полоски. А вольтметр что?

- Две десятых!

Ого! Крупный шаг к нулю.

Поставили лампу на резиновую подкладку. Так ей спокойнее, меньше будет дрожать. Вы топаете возле прибора ногами, где-то хлопнули дверью или грузовик прогромыхал под окнами - и все это бьет лампочку по нервам, заставляет вздрагивать, и уже какие-то лишние электроны срываются внутри ее пустотного баллончика, дополняя к наводкам свои уколы. Капли, от которых случаются наводнения.

Прокладка смягчила и эти наводки.

- Одна десятая!

Они приблизились к порогу, за которым начинается уж вовсе ничтожный счет - сотые дольки вольта. Почти капельное напряжение. Но как перепрыгнуть туда? Туда, поближе к нулю. Ведь нуля, желанного нуля все еще нет.

Опять раздумье над панелью, и тот же тихий голос Александра Ивановича, не допускающий никаких возражений:

- Ну-с, продолжим.

Клейменов был тут же, следя ревниво за тем, не влияет ли все-таки состояние датчика на электрическую картину. На его глазах разворачивались перипетии лабораторной борьбы с капризной сменой разных ходов, маневров и поворотов. И невольное чувство удивления возникало вновь перед сложностью этой борьбы и перед ее бесконечным упорством. У себя на заводе ему тоже приходилось видеть кое-что. Но тут! Тут было нечто совсем иное.

Борьба за нуль продолжалась. То приходилось защищать подводку к макету. То придумывать особую систему двойного заземления… Наводки отбрасывались экранами, наводки отводились в землю. Шаг за шагом продвигались они -к нулю. Это были уже совсем маленькие, крохотные шажки. Трудно было уследить за ними по извивам полоски на экране. Только с помощью вольтметра можно было ловить эти едва пробивающиеся наведенные токи. Стрелка, дрожащая, беспокойная стрелка топталась почти на месте.

- Пять сотых!

Совсем около нуля, почти нуль.

Около? Почти? Это не устраивало Александра Ивановича. Нельзя успокаиваться, нельзя отпускать в самый последний момент вожжи эксперимента. Должен быть вполне удовлетворительный нуль, устойчивое нейтральное положение прибора, на котором только и смогут проявиться ничтожнейшие сигналы оттуда, из мира невидимых гребешков.

- Продолжим, - с тихой твердостью повторяет Александр Иванович.

Борьба за нуль продолжалась.

Защита точности нагромождала одну задачу за другой. Самое, казалось бы, простое оборачивалось вдруг цепью тяжелейших осложнений.

Как питать током прибор? Питать надо электромагнитные катушечки датчика, чтобы они могли сигналить о малейшем покачивании коромысла с иглой. Питать надо лампы, чтобы в них проснулось волшебное свойство усиления. И надо, чтобы было совсем просто: воткнул вилку в штепсель - и уже готово, прибор готов к действию. Но в осветительной сети все время меняется напряжение. Больше или меньше, а меняется. Мы замечаем даже на глаз: что-то вдруг потускнело или загорелось ярче. До пятнадцати процентов иногда меняется. В общем, это нам не мешает. А прибору эти пятнадцать процентов - глубочайшее потрясение. Удар исполина в тысячу и тысячу раз больший, чем все робкие сигналы от гребешков, бьет по электронному сердцу. Смерть всякой точности.

Опять борьба, опять зашита от нападения - уже на другом участке.

Опыт, еще опыт и еще опыт..,

Каждый день вереница опытов, которые переносятся то с карточек Александра Ивановича на панели макета, то снова возвращаются с панелей на карточки. Каждый опыт записывается в журнал: число, исходные данные, результат.

Одна за другой сменяются страницы жестокой лабораторной баталии, протекавшей только вчера, и раны ее не успели еще остыть. Здесь свои надежды и свои поражения.

Макет обрастал новым строем ламп, но уже выпрямительных, балансирующих. Снова цепи обратной связи. И многое еще из того, что должно фильтровать, успокаивать, очищать беспорядочные токи, рвущиеся к прибору из осветительной сети. Макет охраны от страшных пятнадцати процентов.

Аккуратная начальная запись чернилами. Мила всегда записывает обстоятельно, выводя слова и цифры почти каллиграфически.

Сбивчивая толпа букв, накиданная небрежным карандашом. Это рука Марка, презирающего канцелярские красоты.

Записи становятся отрывистей, торопливей. Очень некогда, опыт следует за опытом.

Карандаш накидал одни цифры: «14.3-9». Это значит, что четырнадцатого марта удалось снизить колебания в питании прибора до девяти процентов. Девять из пятнадцати все еще прорываются. Очень много.

Новая схема, выписанная чернилами. Краткая приписка вкось карандашом: «Не подтвердилось».

И во всех записях - подчеркивания чернилами другого цвета, пометки на полях. Это Александр Иванович выделяет главное, анализирует.

Черный лакированный ящик с блестящими кнопками и переводной рукояткой неизменно присутствовал при всех опытах. Лабораторный генератор, от которого можно получать любое напряжение, менять его, набирая как бы целый сгусток искажений, и все это посылать в макет. Они доводили удары до высшего предела: пятнадцать процентов, пятнадцать процентов… Сколько же из них прорывается сквозь сеть электронных заграждений? Несчастная змейка на экране осциллографа извивалась, металась, как в агонии.

Спустя две недели удалось снизить всего лишь до восьми процентов. Две недели неутомимой борьбы за один только процент. Каждый раз неизвестно, что ожидает. В таком приборе нет еще ничего проверенного, ничего твердо установленного, что можно бы было использовать наверняка. Хотя бы вот этот феррорезонансный стабилизатор. Маленькая коричневая коробочка, которая обычно так хорошо помогает в защите от искажений. Но в соседстве с необычайно чувствительными органами прибора она просто впадает в безумие.

Запись в журнале: «Стабилизатор укреплен вертикально. На осциллографе - волны, смещенные вправо».

Другая запись: «Стабилизатор поставлен вверх ногами. На осциллографе - волны, смещенные влево».

Еще запись: «Укреплен лежа, на широком боку. Змейка выбрасывает пики».

Еще дальше: «Укреплен на узком боку. Пики сглаживаются»...

Знаки вопросов и восклицаний толпой обступают записи. Что происходит с маленьким стабилизатором? Он издевается над ними, что ли?

Настроение в комнате окончательно портится. Даже Мила забывает свои переговоры вслух с аппаратами и монтажными деталями.

Александр Иванович не проявлял ни уныния, ни растерянности. Не должен был проявлять. Но в такие дни ему почему-то все время попадались на глаза разные пустяки. Почему разбросаны инструменты? Споткнуться можно! Опять кто-то накурил в комнате! (Не глядя на Марка.) Все ему было как-то не так.

- Мы об этом, кажется, уже говорили, - неизменно замечал он, если его кто-нибудь зря переспрашивал.