Но он все выдержал, не ушел, хотя никто не знает, сколько было там слез, тихих, глухих, на ночной койке рабочего общежития.

Наконец даже эта стена профессионального отчуждения растаяла перед горячим стремлением Виктора Гордеева. «Упорный, чертенок!» - похвала немалая в устах старых лекальщиков. Его допустили к верстаку. Замирая от радости и страха, стоит он перед своим первым учителем, едва понимая, что тот ему объясняет. Старик говорит ровно, спокойно, но Гордеев каждое слово его воспринимает как гром небесный, Федор Федорович Жижин - почетный лекальщик Златоуста. В городе он был личностью знаменитой и приезжал на завод на собственной лошади. Его слово было самым веским для всей окружающей братии, а его мнение о работе - как приговор окончательный.

- Сделай сначала себе инструмент, - говорит старик. - Каждый лекальщик должен это уметь.

С тех пор Виктор Павлович Гордеев на всю жизнь сохранил верность своей избранной и так тяжело доставшейся ему профессии. И всю жизнь он бережет у себя дома, при всех переездах и при всех переменах, эти два самодельных инструмента далеких Златоустовских лет - лекальную линейку и лекальный треугольник. Он привык дорожить своим рабочим местом и своим умением лепить руками вот этакий ажур.

Ручной труд? Автор зовет нас в прошлое? В наш-то век механизации, автоматики и кнопок управления!

Но автор не видит тут никакого противоречия. Да, ручной труд, только смотря какой. Рука человека способна еще на многое и сегодня, и завтра, в грядущие времена самой изощренной техники. Не там она нужна, где бесконечно повторяются одни и те же однообразные движения. Там, ясно, должен быть механизм. Но там, где создается новое, где впервые складываются черты еще небывалых устройств, - там не обеднеет роль человеческой руки. Первый образец! Это всегда останется в технике живым, одухотворенным актом, как и любое творение в искусстве. Чем хитрее и тоньше станут всякие механизмы, автоматы, заменяющие ручной труд, тем больше потребуется от руки, их создающей. Рука человека тоскует по мастерству. Лишить ее этой возможности - не значит ли и обеднить самый род человеческий?

Нет, не прошлое и не уходящее представляется нам в этой фигуре слесаря, склоненного над кропотливой работой. То, что делает он сейчас своими руками за грубым, неказистым верстаком, устремлено в будущее и должно открыть то, чего не знала еще наша техника точных измерений. Новый необычайный прибор. Но осуществить это новое надо вот так, копаясь руками, именно руками, в какой-нибудь мелкой мелочи вроде этого ножа и призмы для подвеса иглы.

А что такое «мелочь» в такой работе?

Потребовалась очень тонкая пружинка, чтобы она подтягивала призму к ножу. Мелочь? Но в цехе не оказалось подходящего пружинного волоска - нужно толщиной всего в десятую дольку миллиметра. Отдел снабжения? Там тоже ответили, что такого волоска нет. Ох, как часто слышит заводской конструктор это равнодушное «нет», за которым ничего не следует! Волоска нет, и работа не может быть закончена, и ничего нельзя испытать, проверить из-за отсутствия стальной паутинки.

Снова надо самим где-то раздобывать. И лишь когда Клейменов принес крохотный моточек, стремящийся все время, как блошка, прыгнуть и ускользнуть меж пальцев, работу можно было продолжить.

Вдвоем с Гордеевым, вооружившись лупами, пытаются они навить из капризного волоска микроскопическую карликовую пружинку. А потом надо было еще продеть кончик ее в ушко и закрепить узлом, когда все отверстие-то меньше точки на бумаге! Занятие, похожее на шитье невидимой ниткой. Даже у Гордеева начинали от такого «шитья» дрожать руки. Тогда вступал Клейменов. А руки у него в работе и в самом деле недурные, даже по понятиям лекальщиков.

Ну вот, готово и это. Вся система подвеса собрана вместе. Маленькое коромысло покачивается на ножевой опоре. На одном конце - алмазная игла. Другой конец пляшет перед парой электрических катушек, расположенных так, как предлагал по своей схеме Бояров. Теперь все это в целом именуется датчиком: он должен подавать сигналы от гребешков.

Виктор Павлович осторожно накрывает готовую работу марлей и двумя пальцами вытаскивает из кармана папироску - пойти покурить. Он взглядывает в окно. Ба-а! Как изменился ландшафт, пока они тут со всем этим возились! Уже другой сезон наступает на заводском дворе, и как заметно облетели листья…

Даже предварительные испытания датчика показали, что подвес иглы по системе весов получился. Получился очень чувствительным, послушно на все реагирует. Клейменов снова надолго уткнулся в трубку микроскопа, испытывая давления иглы на новом подвесе. Гирька за гирькой… И он мог наконец радостно сообщить Георгию Ивановичу: давление самое нежное, игла не должна царапать. Важнейшее условие соблюдено. Система весов себя оправдала. Вопреки самым решительным запретам.

Был доволен и Бояров, вежливо высказав одобрение:

- Хорошо исполнено.

А спустя несколько дней он приехал на завод и сказал:

- Хорошо бы все-таки сделать иначе.

Ему нельзя было экспериментировать со всем этим в своей лаборатории - нет разрешения. Приходилось только рассуждать вот так, урывками, с карандашом, на бумаге. И все же он пришел к выводу: не совсем выгодно расположены катушки. Есть лучший вариант, новая идея. Катушки хорошо бы придвинуть поближе к середине, а ножевую опору с призмой поместить как раз между ними. Так лучше по «электрическим соображениям».

«Электрические соображения»… Механикам трудно против этого спорить. И они, заводские конструкторы, почувствовали, что как ни желали они такого содружества, а эти самые «электрические соображения» еще не раз будут крепко брать их за горло.

Передвинуть катушки надо было всего-то на два-три миллиметра. Мелочь? Но из-за этой «мелочи» пришлось созвать у главного конструктора расширенное совещание, и Георгий Иванович, взвешивая доводы всех сторон, должен был вынести заключение: переделывать или не переделывать? И потом, когда решили все же передвинуть подвес, «мелочь» эта стоила им еще нескольких недель самой тяжелой борьбы с длинной цепью непредвиденных трудностей.

Оказалось, что из-за такой передвижки на два-три миллиметра Виктору Павловичу приходится почти все переделывать заново.

Оказалось, что стальная призма уже не годится. Находясь между катушками, в поле силовых линий, она будет намагничиваться. Надо делать призму из антимагнитного материала, лучше всего из бериллиевого сплава. А такого сплава, по заявлению отдела снабжения, нигде не оказалось.

И снова Клейменову пришлось предпринять нелегкую экспедицию по розыскам бериллиевой бронзы. Он вернулся, как охотник с добычей, привезя с собой «подстреленный» кусочек светло-желтого металла, похожий на золото, но более дорогой им сейчас, чем любое золото на свете.

Вспомним: сначала поиски алмазной иглы, затем погоня за пружинкой, теперь- за этим кусочком металла… И рука уже пишет по инерции: «Инициатива молодого конструктора…» Умиленное перо не хочет видеть, что медаль имеет оборотную сторону. Инициатива, а с другой стороны ведь - бездеятельность. Бездеятельность тех, кто призван обеспечивать труд других, кто сидит там у столов снабжения и так легко отвечает, увы, всем знакомое «нет». Ваша затея - вы и беспокойтесь.

А беспокойств им, кажется, и так хватало. Едва принялись они за эту частицу бериллиевой бронзы, как тотчас обнаружилось…

Оказалось, что обычным средствам лекальной обработки этот сплав не поддается.

Оказалось, что неизвестно, как навести на нем чистое зеркало.

Чугунная плита, припудренная пыльцой корундового порошка - это основное орудие, с помощью которого разыгрываются почти все чудеса лекальной отделки, - оказалась совсем неподходящей для работы на ней с бериллиевым сплавом. Корундовый порошок не брал твердого металла, и сколько ни тер Гордеев на плите бериллиевую пластинку, в его руках оставался все тот же грубоватый кусочек, далекий от зеркала высшей чистоты.