И все же главная задача для них была не в том, чтобы достать иглу, а в том, чтобы придать ей свойство чуткого, тончайшего осязания. Как сделать, чтобы игла и прижималась к поверхности и не слишком давила бы? Царапает- аргумент один из самых сильных у противников иглы. Чем чище, нежнее поверхность, тем опаснее может быть для нее игла. Если не устранить эту угрозу царапанья, то нечего и думать ни о какой высокой точности.

Сколько может быть разных способов, чтобы подвесить крохотный алмазный коготок? И все их Клейменов пробует поочередно, один за другим. Игла, подвешенная на двух плоских пружинках. Игла на двух пружинках с противодавлением. Игла, свободно опирающаяся на поверхность. .. Каждый вариант подвергается проверке. И каждый раз Клейменов все более уныло сообщает Георгию Ивановичу: не годится - царапает!

Как испытывать давление такой иголочки, даже это вырастало в проблему. После разных попыток Клейменову удалось все же соорудить измерительное приспособление: этакая чуткая пластина, прогибающаяся под тяжестью даже легчайшего грузика. Часами сидел он перед пластиной, рассматривая ее в трубку микроскопа и подсчитывая прогиб по шкале. Сначала одна гирька - и наблюдение в микроскоп: на сколько же прогибается? Затем давление иглы на ту же пластину - и опять сравнение: на сколько же прогибается? Гирька за гирькой, сравнение за сравнением… Бесконечно кропотливая настройка по мельчайшим ступенькам вплоть до сотых долей грамма;. Физическая модель нежнейших касаний.

Клейменов не отстает от иглы, пробует по-всякому. У него уже появились свои приемы «экспресс-испытания» - на палец, на бумажку. Он протаскивает под иглой бумажный листок и, прильнув ухом, слушает. Тонкий комариный писк дрожит в воздухе. Царапает! Еще и еще раз. Все равно - звенит комар. Царапает.

Нет, придется, видно, искать совсем в другом направлении.

Какое же это должно быть направление?

Глаза невольно ищут: а где Георгий Иванович? Вон там главный конструктор - за своим столом в углу зала, в непрерывном круговороте текущих срочных, неотложных дел. Подойти к нему, посоветоваться? Насколько легче, когда можно подойти к более старшему и опытному, сказать: «У меня не получается», - и, сняв с себя этим тяжесть, ждать ответа.

«Найду сам, тогда и посоветуюсь», - упрямо думает Клейменов и сердито морщит лоб.

Он сидит перед чистым, пустым полотном кальки и рассеянно, без мысли водит карандашом. Завитушки, похожие на розанчик. Мышка с хвостиком… Фу ты! И это в служебное время!

Необходимо найти какой-то более тонкий способ подвеса иглы, найти это капризное равновесие, чтобы игла касалась поверхности и достаточно плотно и вместе с тем очень нежно. Равновесие? .. А почему же не создать подвес по принципу весов? Решение, которое напрашивается само собой.

Маленькое чувствительное коромысло, как в точных химических весах. На одном конце - игла. На другом конце - узкая пластинка - якорь, качающийся перед электрической катушкой. То самое легчайшее равновесие, которого ищут все изобретатели приборов с механическим осязанием. Игла совсем легко касается поверхности, и любое ее движение вверх и вниз по гребешкам тотчас передается в силу равновесия на другой конец, туда, где пластинка якоря. Он, якорь, повторяет перед катушкой колебания иглы, и токи в катушке уже посылают сигналы, как бы серию электрических снимков, снятых с невидимых гребешков. Весы - этот механический рычаг передал эстафету рычагу электрическому.

Вот что появляется в грубых чертах у Клейменова на кальке вслед за розанчиком и мышкой. Как будто обещающий подход. Но увы, опять резкое мнение отвергает возникшую, казалось бы счастливую, мысль.

В одной из книг, где говорилось о гребешках, о методах их исследования, попалось Клейменову упоминание и о весах. «Подобная система служил не может», - решительно отвергал автор именно то, что показалось молодому конструктору таким естественным. Но почему же? Слишком неповоротлива, малоподвижна система весов, слишком у нее велика инерция, чтобы поспевать за всеми быстрыми, частыми колебаниями иглы, бегущей по гребешкам. И тут же в подкрепление своего приговора автор приводил схему. Вот и разберись! И снова взор тянется туда, где стол главного конструктора.

Когда Клейменов принес ему книгу, Георгий Иванович долго вчитывался в слова: «Подобная система служить не может». Имя автора было известно, у него был собственный большой опыт конструирования профилографов именно с иглой. И его мнение что-нибудь значило. А подвес иглы - это как раз та начальная точка, от которой идет в приборе вся остальная цепь… либо высокой чувствительности, либо непоправимых ошибок. Очень ответственная точка. Не только гребешки, но и малейший просчет тут вначале будет возведен потом в тысячи и тысячи раз. Ошибка, становящаяся катастрофически великой. Автор не имел в виду слишком большого увеличения и все-таки предостерегал против весов. А что же тогда будет у них?

Георгий Иванович задумался над схемой. Маленькое коромысло, переваливающееся туда-сюда на опоре. Вероятно, он, автор, сам пробовал, испытывал. И не получалось. Интересно, он делал сам или ему кто-нибудь готовил? Кто, какие руки изготовляли? Ведь это такая капризная, тонкая вещь, именно точка опоры. Рассчитать можно - это одно, но как сделано, как сработано в кусочке металла, вот что… Располагал ли автор такими возможностями, такими руками? А завод? Их завод инструментальный, со своей традицией мастерства. Это уже кое-что. И люди здесь есть кое-что умеющие.

Главный конструктор отодвинул книгу и сказал:

- Все равно будем пробовать.

В глубине заводского сада, за живой стеной зеленых зарослей, стоит двухэтажный корпус под стеклянным сводом, с двумя распластанными крыльями. В левом крыле уединенного корпуса за всевозможными глухими и прозрачными перегородками находится не совсем обычный цех. Какое-то свое, негромкое и неспешное напряжение работы сразу угадывается здесь, в светлом, довольно чистом помещении.

Экспериментальный цех. Отсюда, из этого цеха, выходят новые конструкции инструментов и приборов, которые перейдут потом в производство завода, в другие цехи. Здесь получают первое реальное оформление идеи, положенные на чертежные листы, пробные устройства и механизмы, предложения, требующие практической проверки. Особый цех, состоящий, в отличие от других, при отделе главного конструктора и неизменно вызывающий у других смешанное чувство зависти и уважения. Этот цех не работает, вернее - не должен работать на текущую программу завода. Он работает на завтра, на будущее, его программа - технический прогресс. Казалось, сами строители завода, люди первой пятилетки, воздвигавшие эти стены, этот цех, сказали тем, кто должен в нем трудиться: ищите, экспериментируйте, ищите новое. Вот вам и специальный цех для этого - экспериментальный.

Дух спокойной, солидной деловитости царит в левом крыле. Тут не устремляются гурьбой к выходу в обеденный перерыв, не торопятся оставлять станки по окончании рабочего дня и, не спеша одеваясь, еще часто рассуждают и спорят над какой-нибудь деталью. Люди все больше пожилые, серьезные, знающие цену и себе и своему делу. Станки здесь универсальные, на которых можно произвести на свет любую оригинальную вещь - штучную, индивидуальную. Да и каждый работающий здесь также представляет собой незаурядную профессиональную индивидуальность. Короче говоря - «кое-что умеющие».

Что бы ни задумал конструктор у себя за столом, какое бы остроумное ни принял он решение, все равно к его мысли должны прибавиться еще труд, мастерство, находчивость этих людей за станками в цехе, чтобы новая вещь могла заявить свое право на существование. Чтобы плоские линии превратились в объем, в строго целесообразную форму, в точные срезы, торцы, отверстия и диаметры, в совершенно отделанные поверхности. И чем тоньше, филиграннее вещь, тем больше приходится думать: а как же там обернутся с ней, в экспериментальном? Иногда только там и можно получить ответ на то, что действительно годится и что не годится.