Два мира Я слушал голос древних посвященных, Что пили солнце, как мы пьем вино, С луной горели тайной заодно И знали поступь духов в травах сонных. Я слышал гул колоколов всезвонных, Которым возвещать в простор дано, Что выковано новое звено Для душ, из смертных страхов изведенных. Мне ближе те, которые древней. И больше правды в лицах загорелых, Безбрежное замкнуть в земных пределах Не мысливших. Они в разбеге дней Давали гроздья счастья ягод спелых. И, кончив жизнь, легко прощались с ней. Кругозор
Я знал в веках, как рухнул мастодонт, Я строил западню объемной ямы. Узнали дротик мой гиппопотамы. Я вел в войне свирепый фронт на фронт. Поздней, китайский свой раскрывши зонт, Земле и Небу выстроил я храмы. В другой стране восславил имя Брамы. По кругу весь прошел я горизонт. От Индии, где сказочны бананы, И духов столько, сколько мушкары, Я прочь ушел, иной ища игры. И я люблю надречные туманы И в дни декабрьской трезвенной поры Разумных мыслей сны и караваны. Призыв Как птица ткач прилежно ткет узор, Мешок гнезда, где красота скрепленья Невольно вызывает изумленье, Вися с ветвей над зеркалом озер, – Как многогранен мухи зоркий взор, Включивший в глаз многосторонность зренья, – Как эскимос лишь хочет примиренья, И воинский не делает убор, – Так я, бродя по травяным пустыням, От островов блуждая к островам, Узнал, что правоверен каждый храм, Где дух сполна прильнул к своим святыням. О, братья мира! Гнев свой да покинем, И строить в мире место будет нам. Относительность Есть однодневка. Есть одноминутка. И есть односекундка меж зверей. В рядах периодических дробей Спустись к глубоководностям рассудка. Предела нет. Стих прозвучал как шутка. Он грозным стал. И преисподней всей Не вычерпаешь маленький ручей. Счет жизней – счет снежинок первопутка. Не кажется мне больше мастодонт Необъяснимо тяжким и безмерным. Вершок мой старый стал давно неверным. У каждых глаз различный горизонт. И через пропасть прыгающим серпам Провал – не срыв, а спуск до сходам мерным. Соотношенья Алмазны скрепы всех соотношений, Везде узор их музыки ловлю. Как волны льнут к седому кораблю. Ум ластится к течениям внушений. Медуза в Океане – пышный гений, Каких в людских свершеньях я люблю, Когда дорогу к ней от низших длю, Я вижу, как в ней много достижений. Я научился зодчеству у птиц, В те дни Земли, как ведал лишь охоты. Я за зверьми вступил в глухие гроты. Я перенял с растений лист страниц. И, напитавшись духом медуниц, За соловьем свои расчислил ноты. Зерно Двуликий знак, – взглянув, переверни, В ладони подержав, – зерно ржаное. Две ипостаси. Тайные здесь двое. Несчетное в себе таят они. Чуть зримый рот, пьянящий искони. Начало ласк. Горнило вековое. Другой же облик – жезл, что в тайном зное Пронзит века, и донесет огни. А вместе – лишь зерно. И если тайный Тот поцелуй – земной не примет плен, Иссохнет сам в себе, без перемен. А вниз сойдет, к черте необычайной, Узнает смерть в любви, и тьму, и плен, И выйдет к Солнцу – нивою бескрайной. Снопы Снопы стоят в полях как алтари. В них красота высокого значенья. Был древле час, в умах зажглось реченье: «Не только кровь, но и зерно сбери». В колосьях отливают янтари, Богаты их зернистые скопленъя. В них теплым духом дышит умиленъе, В них золото разлившейся зари. Как долог путь от быстрых зерен сева До мига золотого торжества. Вся выгорела до косы трава. Гроза не раз грозилась жаром гнева. О, пахари, подвижники посева! В вас Божья воля колосом жива. Кровь путает Кровь путает, толкает и пьянит, Совета лишь в своих вскипаньях спросит. Пятнает, омывает и возносит Дела времен и выси пирамид В пыланьи розы кровь. И хмель ей свит, Хотя она не красный цвет в нем носит. И сеет, сеет. Станет, косит, косит. И лед скует. И явит снежный вид. Отшельник, что десятки лет в пустыне Замаливает грех под звон оков, И девушка, что светит по долине, И смотрит в жизнь, и смотрит в небо сине, Не равны ль вы? Аминь, скажу я, ныне, И присно, и во веки всех веков. |
