Змей Уходит длинной лентою река, Среди лугов, холмов, лесов синея, Служа немым изображеньем Змея, Что спит и спит и будет спать века. Лишь дышут зыбью сильные бока, Там чешуя, волнообразно млея, Мгновения подъятия лелея, Горит и манит взор издалека. Покошены кусты душистой кашки, Вольнее ходит ветер по траве. Толкачики на службе, как монашки. Чирикают кузнечики в овражке. Но Змей заснул. Лишь сны его, в плотве, Сверкают вкось по влажной синеве. Ласточка
О чем, летая, ласточка щебечет? Слепляя грязь в уютнейший домок, Выводит в нем малюток в краткий срок, Сама – мала, но и смела, как кречет. При встрече с ней вороне выпал нечет. Касатка мчит. Та – карк! – и наутек. И вновь поет, прядет, струит намек, Летит, журчит, и грезит, и лепечет. Я знаю: ей уютно в мире тут. Те звери-бледнолики, не из малых, Что под ее окном селятся в залах, – К ней благосклонны, гибель ей не ткут. А в воздухе, в лазоревых провалах, Стадами мошки прямо в рот текут. Жужжанье мух Жужжанье мух. О светлое стекло Упрямое их тонкое биенье. И странная прозрачность разделенья. Все это вместе мысль мою влекло, – В те дни, когда в полуверсте село Являлось чем-то в дымке отдаленья, Где буду вновь я только в воскресенье, Когда звучат колокола светло. С тех пор уж скоро минет полстолетья. Но мне дано быть долго молодым. Я в пламени. Меня не тронет дым. Еще желаю целый мир пропеть я. И не с людьми я в это лихолетье. Я звезд, и птиц, и мошек – побратим. Договор Я в договор вступил с семьей звериной От детских дней. Строй чувств у нас один, Любовь к любви. Искусство паутин. Я был бы равным в стае лебединой. Часами я перед болотной тиной Сидел, как неизвестный властелин, Что смотр устроил всех своих дружин, И как художник пред своей картиной. Мне не безвестен черный плавунец. Я не однажды говорил с тритоном. Осоки лезвиились по затонам. И целым роем золотых сердец И алых по зеленым рдели склонам Цветы, шепча, что Солнце – их отец. Свеча Я мыслью прохожу по всем мирам, Моя свеча пред каждою иконой. Но, если лес кругом шумит зеленый, Я чувствую, что это лучший храм. Я прохожу неспешно по горам, В них каждый камень – истукан точеный. Не райской птицей, а простой вороной Я иногда ведом к высоким снам. Звук карканья неловкой серой птицы Неопытен в разряде звуковом, Но даже в нем есть песня и псалом. Чернильной краской вброшен я в страницы Блестящие. И чую гулкий гром, Когда чуть вьется дымка от криницы. У стебелька Я задремал, смотря на стебелек, В косых лучах пылающего шара. И вот лицо, которое не старо, Но древне, увлекло меня в поток. Я был красив, уклончив и высок. Легко скользил по крутоёму яра. Станица где-то в пламенях пожара Горела и сгорела в краткий срок. Я проходил в серебряных туманах. Я по широкой уплывал реке. Две белые звезды невдалеке Меня вели в спокойно-звездных странах. А ночь вовне зажгла для снов медвяных Две капельки росы на стебельке. Светлая ночь Весь слитный сад не шелохнет листом, Безгласны лунно-сонные аллеи. В лазурном небе облачные змеи, И дышит тайна всюду под кустом. Вот тут построил еж свой малый дом. Вон там в дупле пчелиные затеи. Здесь в маргаритке побывали феи. Кузнечик в ночь кричит: «А что потом?» Потом – за край, весь мир пройдя по краю, Как в воздух без борьбы уходит звук, Как с крайнего листка скользит паук. Вот паутинку здесь я закрепляю. В моей душе ни страха нет, ни мук, Хотя в уме великое: «Не знаю». Вселенский стих Мы каждый час не на Земле земной, А каждый миг мы на Земле небесной. Мы цельности не чувствуем чудесной, Не видим Моря, будучи волной. Я руку протянул во мгле ночной, И ощутил не стены кельи тесной, А некий мир, огромный, бестелесный. Горит мой разум в уровень с Луной. Подняв лицо, я Солнцу шлю моленье, Склонив лицо, молюсь душой Земле. Весь Звездный мир – со мной как в хрустале. Миры поют, я голос в этом пенье. Пловец я, но на звездном корабле. Из радуг льется звон стихотворенья. |
