Сохраненный янтарь Идет к концу сонетное теченье. Душистый и тягуче-сладкий мед Размерными продленьями течет, Янтарное узорчато скрепленье. Но не до дна дозволю истеченье. Когда один окончится черед, И час другой улов свой пусть сберет. Янтарь царям угоден как куренье. Замкнитесь, пчелы, в улей. Час зимы. Зима во сне – как краткая неделя. Опять дохнет цветами вздох апреля. Я вам открою дверцу из тюрьмы. Шесть полных лун дремоты после хмеля, – И, знайте, попируем снова мы. Соучастницы
Пошелестев, заснули до весны, Хрусталики сложив прозрачных крылий, Мохнатея сбирательницы пылей С тех чашечек, где золотые сны. Умолк тысячекрылый гуд струны. Средь воска и медвяных изобилий Спят сонмы. А по храмам – лику лилий – Горенья тысяч свеч посвящены. Под звон кадил и тихие напевы, В луче косом качая синий дым, Идет обедня ходом золотым. Озарена икона Чистой Девы. И бледный рой застывших инокинь, Как лунный сад, расцветный сон пустынь. Шалая О шалая! Ты белыми клубами Несешь и мечешь вздутые снега. Льешь океан, где скрыты берега, И вьешься, пляшешь, помыкаешь нами. Смеешься диким свистом над конями, Велишь им всюду чувствовать врага. И страшны им оглобли и дуга, Они храпят дрожащими ноздрями. Ты сеешь снег воронкою, как пыль. Мороз крепчает. Сжался лед упруго. Как будто холод расцветил ковыль. И цвет его взлюбил верченье круга. Дорожный посох – сломанный костыль, Коль забавляться пожелает – вьюга! Весь круг Весна – улыбка сердца в ясный май Сквозь изумруд застенчивый апреля. Весенний сон – Пасхальная неделя, Нам снящийся в минуте древний Рай И лето – праздник. Блеск идет за край Мгновения, чрез откровенье хмеля Пей, пей любовь, звеня, блестя, свиреля. Миг радостный вдруг вымолвит: «Прощай». И торжество, при сборе винограда, Узнаешь ты в роскошной полноте. И, гроздья выжав, станешь на черте, – Заслыша сказ, что завела прохлада. И будет вьюга, в белой слепоте, Кричать сквозь мир, что больше снов не надо. Неразлучимые Среди страниц мучительно любимых, Написанных искусною рукой, Прекрасней те, что светятся тоской, Как светят звезды в далях нелюдимых. В пожарах дней, в томительных их дымах, Есть образ незабвенно дорогой. Она. Одна. На свете нет другой. Мы двое с ней вовек неразлучимых. И все же разлучаться мы должны, Чтоб торопить горячее свиданье, Всей силою мечты и ожиданья, – Той мглой, где, расцветая, рдеют сны. Так в музыке два дальние рыданья Струят к душе один разсказ струны. Зеркало Когда перед тобою глубина, Себя ты видишь странно отраженным, Воздушным, теневым, преображенным. В воде душа. Смотри, твоя она. Не потому ли нас пьянит луна, И делает весь мир завороженным, Когда она по пропастям бездонным, Нам недоступным, вся озарена. «Я темная, но дальний свет приемлю», – Она безгласно в мире говорит. Луна приемлет Солнце и горит. Отображенный свет струит на Землю. В Луне загадка, жемчуг, хризолит. В ней сонм зеркал волшебный сон творит. Лебяжий пух Трепещет лист забвенно и устало, Один меж черных липовых ветвей. Уж скоро белый дух густых завей Качнет лебяжьим пухом опахала. Зима идет, а лета было мало. Лишь раз весной звенел мне соловей. О, ветер, в сердце вольности навей. Был скуден мед. Г 1усть отдохнет и жало. Прощай, через меня пропевший сад, Поля, леса, луга, река, и дали. Я с вами видел в творческом кристалле Игру и соответствие громад. Есть час, когда цветы и звезды спят. Зеркальный ток тайком крепит скрижали. Гадание В затишье предрассветного досуга, Когда схолстилась дымка пеленой, Я зеркало поставил под луной, Восполненной до завершенья круга. Я увидал огни в смарагдах луга, Потом моря с взбешенною волной, Влюбленного с влюбленною женой, И целый мир от севера до юга. И весь простор с востока на закат. В руке возникла змейность трепетанья. Мир в зеркале лишь красками богат. Лишь измененьем в смыслах очертанья. И вдруг ко мне безбрежное рыданье С луны излило в сердце жемчуг-скат. |
