Далекое Когда весь мир как будто за горой, Где все мечта и все недостоверно, Подводный я любил роман Жюль Верна, И Немо-капитан был мой герой. Когда пред фортепьяно, за игрой, Он тосковал, хоть несколько манерно, Я в океане с ним качался мерно – И помню, слезы хлынули струей. Потом я страстно полюбил Майн Рида, Но был ручной отвергнут Вальтер Скотт. Пропиш года. Быть может, только год? Мне грезится Египет, Атлантида. Далекое. И мой сиамский кот «Плыви в Сиам!», мурлыча, мне поет. Сила Бретани
В таинственной, как лунный свет, Бретани, В узорной и упрямой старине, Упорствующей в этом скудном дне, И только в давних днях берущей дани Обычаев, уборов и преданий, Есть до сих пор друиды, в тишине, От солнца отделенной, там – на дне, В Атлантике, в загадке, в океане. В те ночи, как колдует здесь луна, С Утеса Чаек видно глубь залива. В воде – дубравы, храмы, глыбы срыва. Проходят привиденья, духи сна. Вся древность словно в зеркале видна, Пока ее не смоет мощь прилива. Сибирь Страна, где мчит теченье Енисей, Где на горах червонного Алтая Белеют орхидеи, расцветая, И вольный дух вбираешь грудью всей. Там есть кабан. Медведь. Стада лосей. За кабаргой струится мускус, тая. И льется к солнцу песня молодая. И есть поля. Чем хочешь, тем засей. Там на утес, где чары все не наши, Не из низин, взошел я в мир такой, Что не был смят ничьей еще ногой. Во влагу, что в природной древней чаше Мерцала, не смотрел никто другой. Я заглянул. Тот миг всех мигов краше. Лунная вода Взяв бронзовое зеркало рукою, И раковину взяв другой, Фан-Чжу, Он ровно в полночь вышел на межу, И стал как столб дорожный над рекою. Змеился лунный отсвет по ножу, На поясе. Зеркальностью двойною Он колдовал и говорил с луною. Шепнул: «И до зари так продержу». Но этого не нужно даже было. Струился влагой лунный поцелуй. Роса по травам и цветам светила. Цветы дымиться стали как кадила. И вот роса зовется Шан-Чи-Шуй, Что значит: «Колдованье высших струй». Китайское небо Земля – в воде. И восемью столбами Закреплена в лазури, где над ней Восходит в небо девять этажей. Там Солнце и Луна с пятью звездами. Семь сводов, где светила правят нами. Восьмой же свод, зовущийся Ба-Вэй, Крутящаяся Привязь, силой всей Связует свод девятый как цепями. Там Полюс Мира. Он сияет вкось. Царица Нюй-Гуа с змеиным телом, С мятежником Гун-Гуном билась смелым. Упав, он медь столбов раздвинул врозь. И из камней Царица пятицветных, Ряд сделала заплат, в ночи заметных. Ткань Склонившись, Китаянка молодая Любовно ткет узорчатый ковер. На нем Земли и Неба разговор, Гроза прошла, по высям пропадая. Цветные хлопья тучек млеют, тая, Заря готовит пламенный костер. А очерк скал отчетлив и остер, Но лучше сад пред домиком Китая. Что может быть прекрасней, чем Китай. Здесь живописна даже перебранка, А греза мига светит как светлянка. Сидеть века и пить душистый чай. Когда передо мною Китаянка, Весь мир вокруг один цветочный рай. Китайская греза Вэй-Као полновластная царица. Ее глаза нежней, чем миндали. Сравняться в чарах с дивной не могли Ни зверь, ни рыбка, ни цветок, ни птица. Она спала. Она была девица. С двойной звезды, лучившейся вдали, Два духа легкокрылые сошли. Душистая звездилася ложница. И с двух сторон к дремавшей подойдя, Кадильницу пахучую качали. Цветы на грудь легли, их расцвечали. И зачала от этого дождя. И, сына безболезненно рождая, Она и в нем была звездой Китая. Занавес Китайский красный занавес так ал, Что у меня в глазах как бы круженье Багряных птиц и призраков служенье Огням заката на уступах скал. Здесь Демон Крови краски подыскал. Вулкан свое готовил изверженье, Не совершил и передал внушенье Тому, кто этот замысел слагал. Лазурно-изумрудные деревья. Густые гроздья голубых цветов. И облачков закреплены кочевья. И шесть десятков зеркалец, для снов Той нежной, чья свершилась греза девья, Кому весь этот свадебный покров. |
