Ковер Я сплю. А на стене моей ковер. Он плотно всю затягивает стену. Я вижу нежных красок перемену. Деревня. Речка. Лес. Весенний хор. Там дальше город. Сказочный собор. Душа глядит. Отдаться рада плену. В саду качает ветерок вервену. Луна с звездой ведет перего вор. Сбегает в пропасть влага водопада. Но пропасть – там. Она ушла за край. Есть златоосень, если кончен май. Из белых льдов блистательна ограда. Она моя. Мне разуметь не надо, Что там за ней. Я жил. Я сплю. Прощай. Смерть
Я помню, мне четыре было года, Весна была цветиста и светла, Когда старушка-няня умерла. Я был один. И я стоял у входа. Что значит смерть? Вся искрилась природа. Но няня спит. И странно так бела. Унылились вдали колокола. В село от вас пошла толпа народа. Я не пошел. На няню посмотрев, Я в малом сердце ощутил стесненье. И скрылся в сад. Там птичье было пенье. И, слушая дерев и птиц напев, Я думал, что цветы и озаренье – Действительность, а смерть – лишь заблужденье. Кольца Ты спишь в земле, любимый мой отец, Ты спишь, моя родная, непробудно. И как без вас мне часто в жизни трудно, Хоть много знаю близких мне сердец. Я в мире вами. Через вас певец. Мне ваша правда светит изумрудно. Однажды духом слившись обоюдно, Вы уронили звонкий дождь колец. Они горят. В них золото – оправа. Они поют. И из страны в страну Иду, вещая солнце и весну. Но для чего без вас мне эта слава? Я у реки. Когда же переправа? И я с любовью кольца вам верну. Проблески Возник ли я в кружении столетий, Что наконец соткали должный час, Как мысли усложненной яркий сказ, Как жемчуг, что в искусной найден сети? И где впервые, на какой планете Я глянул в Солнце взором тех же глаз? И здесь, родясь, умру в который раз? Кто мне ответит на вопросы эти? Лишь проблески ответа я найду, И тотчас же их снова утеряю. В ночи, где снам ни меры нет, ни краю. И увидав падучую звезду. Еще в любви. Еще в живом бреду, Когда любовь я песней измеряю. Любимые Мы все любили любящих любимых, Которым присудил сладчайший стих Кружиться, неразлучными, двоих, И в смерти и в любви неразделимых. Все в снах земли они и в адских дымах, Две птицы, два крылатых духа, в чьих Мечтаньях пламень страсти не затих И там, среди пространств необозримых. Но, если вечный блеск Франческе дан Медвяным Данте, с ликом обожженным, Желанней мне, бретонский сон, Тристан С Изольдой. Пыткам сердца повторенным Их предал, их качавший, океан, Сумевший дать слиянье – разделенным. Пантера Она пестра, стройна и горяча. Насытится – и на три дня дремота. Проснется – и предчувствует. Охота Ее зовет. Она встает, рыча. Идет, лениво длинный хвост влача. А мех ее – пятнистый. Позолота Мерцает в нем. И говорил мне кто-то, Что взор ее – волшебная свеча. Дух от нее идет весьма приятный. Ее воспел средь острых гор грузин, Всех любящих призывный муэззин, – Чей стих – алоэ густо-ароматный. Как барс, ее он понял лишь один, Горя зарей кроваво-беззакатной. Блеск боли «Дай сердце мне твое неразделенным», – Сказала Тариэлю Нэстан-Джар. И столько было в ней глубоких чар, Что только ею он пребыл зажженным. Лишь ей он был растерзанным, взметенным, Лишь к Нэстан-Дарэджан был весь пожар. Лишь молния стремит такой удар, Что ей нельзя не быть испепеленным. О Нэстан-Джар! О Нэстан-Дарэджан! Любовь твоя была как вихрь безумий. Твой милый был в огне, в жерле, в самуме. Но высшей боли – блеск сильнейший дан. Ее пропел, как никогда не пели, Пронзенным сердцем Шота Руставели. Два цвета Прекрасен рот, как роза, припадая К другому рту. Прекрасен дар богов. Румяность крови в рденье лепестков, Страсть смотрит в вечность, в сердце расцветая. Из капли счастья – океан без края, Огонь залил все грани берегов. Но есть костры, чей огнь белей снегов, Где дух поет, в отъятости сгорая. Красив в веках тот звонкий сазандар, Что сплел ковер из облачной кудели, Струна любви, пронзенный Руставели. Красив расцвет лилейно-белых чар, Снежистый лотос в водной колыбели. Луна – вдали, как далека – Тамар. |
